Хотя, сообразно упомянутому нами определению короля Владислава, герцогство Афинское должно было перейти к Донато Аччьяйоли и его потомству, Нерио нашел, что это невыполнимо, и потому составил духовное завещание. Он распорядился всем своим достоянием в пользу своего рода, но поставил всю страну под защиту Венецианской республики.
Возлюбленная его, Мария Ренди, была дочь знаменитого нотариуса Димитрия. Из того, что в завещании своем он приказывает, чтобы женщина эта была отныне свободна и сохранила свое имущество, видно, что франкское право ее отца не распространялось на нее. Нерио имел от нее незаконного сына Антонио, которому завещал замок Ливадию и управление Фивами. Старшую свою дочь, жену деспота Феодора, он считал достаточно обеспеченной и оставил ей долговое обязательство в 9700 дукатов. Франческу, жену Карло Токко, он назначил своей универсальной наследницей. Она должна была получить Мегару и Базилику, равно как и другие принадлежащие ему земли, поскольку они не были уже завещаны другим; если у нее не будет наследника, земли эти остаются за ней в течение трех лет. Коринф она должна передать великому сенешалю Сицилии из дома Аччьяйоли, если он заплатит свой долг, обеспечением которого служит Коринф. Дело в том, что законным владельцем и палатином этого кастеллянства был после смерти (в 1391 г.) Анжело Аччьяйоли его слабоумный сын Джиакомо, между тем как брат его Роберт, граф Мальты и Мельфи и великий сенешаль Сицилии, вследствие междоусобий и династических раздоров в Неаполе не имел возможности выкупить Коринф.
Нерио оставил легаты другим родственникам, назначил большие суммы на благотворительные цели, возвратил церкви, конфискованные им, их капитулам. С особенным благочестием он отнесся к Парфенону (храму Санта-Мария в Афинах), где он хотел быть похороненным. Он оставил этой церкви капитал на содержание двадцати священнослужителей, коим вменялось в обязанность служить мессы за упокой его души. Свою богатую конюшню он также завещал Парфенону Все сосуды и драгоценности, взятые им в нужде, на выкуп от наваррцев, должны быть возвращены церкви, ее входные двери заново высеребрены, содержание и ремонт ее отнесены на средства города. Мало того, сам город завещал Нерио в собственность Парфенону, а все права, дарованные этому храму, поставил под защиту Венецианской республики
Чудовищная идея Нерио — обратить целый город в достояние латинских священников Парфенона — может служить доказательством того, что город Афины не был в эту эпоху ни велик, ни богат и не был самостоятельной общиной. Делая Деву Марию собственницей славнейшего города исторического мира, умирающий герцог едва ли помнил, что Дева (Parthenos) того же храма на Акрополе была уже некогда госпожой Афин. Город Тесея вновь стал под защиту Божественной девы, и для него, конечно, было почетнее принадлежать обожаемой всем христианским миром святой, уже восемь веков тому назад вытеснившей из Парфенона свою языческую предшественницу Афину-Палладу, чем быть, как это случилось впоследствии, уделом Кизлар-Аги или начальника черных евнухов сераля в Стамбуле.
По распоряжению Нерио город Афины становился приблизительно в такие же отношения к архиепископу и причту Парфенона, в каких был город Рим к папе и собору Св. Петра. В качестве церковного имущества город делался духовной баронией, чем уже был в это время Патрас, метрополия Ахайи Но так как герцог в завещании поручал охране Венеции не только новые права собора Девы Марии, но и всю свою страну, и так как это постановление, наряду с другими практическими условиями, делало просто невозможным выполнение последней воли афинского Пипина, то завещание Нерио имеет лишь психологическое значение, как некоторый загадочный процесс в голове обремененного, вероятно, многими грехами и обратившегося к благочестию авантюриста. Легко могло случиться, что неблагодарность, которую он испытал от греческого архиепископа, не осталась без влияния на его решение. Но требование от афинских греков, чтобы они позволили ненавистному им латинскому духовенству распоряжаться своим городским имуществом и чтобы отныне их ректоры и судьи и кастелляны Акрополя назначались католическим архиепископом, было так чудовищно, что могло бы довести и этот бессильный народ до мятежа, если бы духовенство вздумало привести в исполнение волю герцога.
4 декабря 1394 года дон Антонио Вениери послал флорентийской синьории копию завещания. Но Донато, законный преемник своего брата в герцогстве Афинском, не изъявил притязаний на последнее, — потому ли, что он предпочитал оставаться гонфалоньером Флоренции, или потому, что непредвиденные обстоятельства помешали ему настаивать на осуществлении своих прав на далекую землю, ибо последняя воля Нерио тотчас же стала предметом распри ближайших наследников. Три претендента наперерыв истолковывали ее в свою пользу или же готовы были и вовсе нарушить ее: ловкий бастард Антонио, действительный властелин Беотии, могущественный герцог и пфальцграф Карло Токко, желавший дать слишком широкое толкование последним распоряжениям своего тестя, и, наконец, Венецианская республика, которой была поручена охрана всех владений Нерио и представитель которой следил за событиями из соседнего Негропонта.
Токко завладел, прежде всего, Мегарой, затем в ноябре 1394 года явился в Коринф и потребовал от душеприказчиков, чтобы ему был сдан этот город, обещанный ему его тестем Нерио в приданое дочери. Они дали свое согласие, после того пфальцграф письменно выразил свое желание соблюдать точно распоряжения Нерио. Отсюда он отправился с ними в Кефалонию, где потребовал, чтобы ему возвратили его обязательство. Когда они ответили, что отослали документ во Флоренцию Донато, он заставил их под угрозой смерти выдать ему удостоверение, что он выполнил завещание. Затем душеприказчики поспешили в Венецию и Флоренцию, где протестовали против такого насилия.
Между тем Венеция нашла нужным воспользоваться завещанным ей правом патроната над Афинами и остановить растущие беспорядки в Аттике, которая легко могла стать добычей турок. Напомним, что Нерио был вассалом султана, которому обязался платить ежегодную дань. Все восточные эллины уже признавали страшного Баязета своим владыкой. Ничто не делалось без его согласия; всякий владетель, начиная с самого византийского императора, был его вассалом; всякий покупал его милость данью и, думая о самосохранении и усилении, обращался к османам. Турецкий государь стал для греков и латинян на Востоке тем же, чем были древние римские императоры. Греческие государи толпились при его дворе в Адрианополе; под его знаменами служили даже сыновья императора. Страшный легион янычар он образовал из христианских детей, оторванных от родного дома и воспитанных по-магометански. Смелость и величие этого нового мирового монарха, равно как его государственный ум, заставляли устрашенный христианский мир относиться к нему с уважением и изумлением. В союзе с турками был даже Карло Токко, который стремился завладеть недавно перешедшей к Венеции Арголидой и совершал на нее набеги, уступив Коринф своему зятю Феодору.
Греческий гарнизон занял Коринф, и таким образом Истм, после почти двух столетий, вновь соединился с Пелопоннесом.
2. В Афинах пробудилась давно подавленная национальная партия. За все время франкского господства это было первым проявлением национального движения. Туземные архонтские роды, очевидно, усилились и сгруппировались вокруг греческого архиепископства. Митрополит Макарий был, конечно, взбешен переходом Афин к латинской церкви; ослепленный национальной ненавистью, он вел тайные переговоры с турками, и через несколько месяцев после смерти Нерио вторгся в Аттику с войском Фессалии паша Тимуфташ и без сопротивления занял нижнюю часть Афин. Только в Акрополе, усиленном во время господства испанцев новыми укреплениями, держался храбрый наместник Маттео де Монтона, один из душеприказчиков Нерио
Теснимый турками, он посылал гонцов в Негропонт, предлагая тамошнему венецианскому байльи, Андреа Бембо, освободить город и завладеть им в пользу республики на условиях, коими афинянам обеспечивались их права и вольности. Бембо соглашался на это предложение с оговоркой, что окончательное подтверждение будет зависеть от дожа. Он послал с Евбеи отряд, заставивший турок отступить из Афин и из Аттики. Тогда Монтона сдал венецианцам Акрополь, и в конце 1394 года львиное знамя св. Марка впервые взвилось на зубцах крепости Кекропса
Андреа Бембо известил дожа об этом важном событии, и Маттео де Монтона отправил в Венецию своего уполномоченного Леонардо Болонского, предлагая республике признать совершившийся факт занятия Афин и утвердить обещания, данные ее представителем в договоре. Синьория Венеции могла лишь одобрить смелый шаг своего первого министра на Востоке, хотя последствия его могли быть весьма серьезны; приобретение Афин и Аттики должно было натолкнуться на горячее противодействие всех недоброжелателей республики, султана, византийцев в Пелопоннесе, наследников Нерио. Но Венеция имела несомненное право и обязанность спасти и охранить Афины. 18 марта 1395 года сенат постановил вступить во владение городом.
В этом акте сенат заявлял, что не приличествует республике отказываться от Афин, ибо иначе они попадут в руки турок, чем обречены будут на гибель соседние владения, которые дороги Венеции, как зеница ока. Республика вступает во владение городом, признавая и утверждая все права, вольности, привилегии и исконные обычаи, соблюдение которых уже клятвенно обещано негро-понтским байльи в договоре с Маттео де Монтона. В награду за важные услуги этот мужественный воин, «бывший главным виновником передачи Афин Венеции», получает из доходов города ежегодную ренту в 400 гиперпер; несколько меньшая рента назначена Леонарду Болонскому и двум другим афинянам, Джакопо Колумбино и греку нотариусу Макри, которые также старались для венецианцев. Реформу афинского строя республика откладывала до того времени, когда получит достаточные сведения о размерах городских доходов. В постановлении совета была прямая ссылка на завещание Нерио, в силу которого республика должна была взять на себя верховное господство над Афинами. Пожалование всего города храму было обойдено молчанием. Так как конюшня покойного герцога, которая должна была служить главным источником доходов храма, значительно уменьшилась вследствие покражи лошадей, а охрана Афин требовала теперь больших издержек, то было постановлено временно сократить число каноников до восьми. На будущего ректора афинского возлагалась обязанность определить совместно с двумя уполномоченными или прокураторами церкви Св. Девы доходы и бюджет причта.
Переход Афин во власть Венеции возбудил большое внимание в соседних государствах Греции. Тотчас после этого события Карло Токко принялся за набеги на Аргос и даже на Аттику. Можно было также опасаться беспорядков со стороны соединившейся с турками национальной партии Греции. Поэтому негропонтский байльи поспешил оградить себя от ее главы: он схватил Макария и отправил его в Венецию. Здесь архиепископ оставался в заключении; так как его обвиняли в переговорах с турками, то папа Бонифаций IX 27 мая 1390 года приказал епископу Читтановы Гиле-берту нарядить над ним следствие.
Управление Афинами республика поручила одному своему дворянину с званием подесты и капитана; такому же дворянину были поручены также Аргос и Навплия. Но гордых nobili так мало прельщали тогдашние Афины и ничтожное вознаграждение, что дож Антонио Вениери сначала наткнулся на некоторое несогласие. Первый венецианец, украсивший себя титулом подесты афинского, был Альбано Контарини. 27 июля 1395 года он был назначен на эту должность с окладом в 70 фунтов; содержание нотариуса, венецианского помощника (socius), четырех служителей, двух простых работников и четырех лошадей отнесено на его счет В то же время для Акрополя назначены два начальника стрелков с ежемесячным окладом в шесть дукатов; днем в крепости может оставаться один из них, ночью же должны быть оба. Так как крепостные гарнизоны были в это время крайне малы, то республика нашла достаточным усилить через Контарини гарнизон Акрополя на двадцать ballistarii. В случае большей нужды в войске и деньгах для защиты города подеста должен был обратиться за помощью к кастеллянам Модона и Корона и к негропонтскому байльи
Летом 1395 года Контарини прибыл в Афины и поселился во дворце Аччьяйоли в Акрополе. Вероятно, город, права и общинное управление которого не потерпели ни малейшего изменения, почувствовал сейчас же все блага венецианского правления, но
Афины и Аттика впали в такую бедность, что Контарини в следующем году вынужден был просить у республики займа в 3000 дукатов, который она разрешила сроком на два года.
Герцогство Афинское могло теперь считаться несуществующим; Коринф, который был связан с ним лишь чрез личность Нерио, принадлежал теперь Феодору, деспоту Мизитры, Мега-ра — графу Токко, Беотия — Антонио Аччьяйоли; лишь Аттика и Арголида были под властью Венеции. Но и другие области, бывшие некогда провинциями или барониями герцога Афинского, к этому времени уже были оторваны от Афин потоком турецкого нашествия.
В 1393 году Баязет взял Виддин, Никополь и Силистрию, сверг последнего болгарского короля Сисмана и присоединил его землю к своей монархии. Затем он овладел принадлежащими императору городами у Черного моря и македонским побережьем и, осадив Константинополь, отрезал его от внешнего мира. Среди греческих государей, его данников, собравшихся при его дворе в Сересе, был также деспот Феодор, брат Мануила. Баязету надоели уже их бессильные козни, и он решил окончательно покорить эллинские провинции. Войска его, отправленные через От-рис, взяли Лариссу, Фарсал и Цейтун, спустились в долину Сперхия, заняли некогда соединенную с герцогством Афинским Неопатрею и через открытые Фермопилы вторглись в Фокиду и Локриду
Владетельницей Салоны была еще Елена Кантакузен, вдова последнего Фадрике; вернее, однако, будет сказать, что там своевольничал всем ненавистный тиран, ее возлюбленный, священник. Часть греков была в союзе с турками; кажется, архиепископ фо-кидский Серафим изменил родной стране и предал ее султану. Едва показались турки, Елена открыла им ворота города. Баязет содержал ее в почетном плену, а дочь ее Мария была взята в его гарем. Так окончился род графа салонского; город и вся Фокида стали турецкими. Еще ныне здесь, в древней Амфиссе Локров, твердыни Акрополя и франкская церковь напоминают о временах Стромонкуров и каталанцев:
3. Неизвестно, как далеко проникли на этот раз турки в Беотию и Аттику. Они добирались уже до Истма, за которым растерявшийся деспот Феодор готовился к обороне. Но триумф османов был остановлен внезапной вестью о том, что Сигизмунд, король венгерский, призванный на помощь императором Мануилом, в союзе с Францией и Германией перешел Дунай с могущественным войском, блистающим цветом западного рыцарства. Эта река была теперь оборонительной линией Европы со стороны турок; после падения Сербского и Болгарского царств окопами обороняющегося Запада стали Польша, Венгрия и Австрия. Баязет поспешил отозвать свои войска из Греции и двинулся из Галлиполи на север навстречу христианской армии. Его кровавая победа при Никополе 28 сентября 1396 года, где пали или попали в плен лучшие рыцари Венгрии, Германии и Франции, решила превосходство турецкого оружия над западными армиями и сделала султана нераздельным повелителем земель по сю сторону Дуная. Следствием победы при Никополе был набег турок на северное побережье Дуная; но султан переменил решение и, вместо того чтобы заняться покорением Венгрии, нашел нужным покончить предварительно с ничтожными остатками Византийской империи, а также довести до конца прерванные военные действия в Древней Греции. Осадив лично Константинополь, он отправил своего полководца Якуба, европейского пашу и Эвреносбега с пятидесятитысячным войском в Пелопоннес. В первый раз османские войска проникли в Грецию через перешеек. Аргос сдался 3 июня 1397 года; город был разграблен, несчастное население уведено в рабство. Лишь в твердыне Навплии Пала-меде удалось удержаться венецианцам.
Франкская Морея принадлежала в это время законному князю ахайскому, наваррскому викарию Суперану. Князем признал его в 1396 году король Владислав посредством того же диплома, каким возвел ранее Нерио Аччьяйоли в звание герцога афинского. Су-перан спасся от приступа, сделавшись данником султана.
Спарте также удалось избегнуть угрожавшей ей участи. Деспот Феодор удержался здесь и в других крепостях, так как турки были недостаточно сильны, чтобы покорить и Лаконию. Нагруженный добычей, отступил, наконец, неприятель через Истм. Однако положение Феодора, который к тому же обязался платить султану дань, было настолько безнадежно, что он в 1400 году решил продать Коринф родосцам, чтобы спасти этот «сильный, богатый, красивый город» от рук неверных. Для этой цели он отплыл в галере со всеми своими сокровищами на Родос. Орден иоаннитов к этому времени счастливо оправился от внутреннего кризиса, так как вследствие церковного раскола и он распался было на две враждующие половины. Славный Эредиа умер в 1396 году в изгнании в Авиньоне, после чего преемник его в сане гроссмейстера Филиберт де Найльяк вновь восстановил братское единение иоаннитов. В то время как королевство Кипрское после убийства Педро I его восставшими приближенными в 1369 году и захвата Фамагусты генуэзцами в 1373 году пришло при последних Лузиньянах в полный упадок, орден госпитальеров был по-прежнему блестящей и страшной туркам военной республикой. В эту эпоху падения латинских и греческих государств на Востоке родо-сские рыцари возобновили свои отважные виды на Пелопоннес. Они заняли купленный ими Коринф, а отчаявшийся деспот Феодор уступил им за деньги даже Спарту
По счастливому случаю Афины, подобно Мизитре, были пощажены турецким нашествием. Хотя турецкие историки и говорят о взятии города в последнем году VIII столетия геджры (1397 г. по P. X.), западные летописцы не упоминают об этом.
А венецианцы продолжали при посредстве своих подест и капитанов править Афинами. Альбано Контарини сменил здесь в 1397 году Лоренцо Вениери, преемником его с 1399 года был Эр-молао Контарини: в 1400 г. капитаном афинским был Никколо Веттури В общем, республика не относилась к владению Афинами, как к чему-то особенно важному для его государственных интересов, хотя и понимала опасность, грозившую ей здесь. Дело в том, что бастард Антонио Аччьяйоли, подобно тому, как некогда его отец в Коринфе, ждал в Беотии удобного случая возвратиться в Афины. Он собрал свое войско в Ливадии, сильнейшей крепости этой страны, и поджигал турок, с которыми он был в союзе и делал разбойничьи набеги на венецианцев, своих худших врагов, напасть на берега Эвбеи и Аттики.
Несмотря на венецианское правление, положение Афин было настолько жалко, что в конце 1396 г. община эта отправила к дожу послов, прося его о помощи. Побочный сын Нерио и другие грабители — жаловались эти послы — разъезжают по стране с 50—60 всадниками, и афиняне бессильны против них, ибо от этих постоянных набегов город их опустошен и обезлюдел. Они просили подкрепления в 50 лошадей и 25 стрелков по крайней мере, и размеры военного дела были в эту эпоху настолько незначительны, что венецианский сенат счел достаточным дать афинянам всего тридцать всадников
В 1399 году снова отправились в Венецию послы подесты и города, моля о спасении. Гарнизон Акрополя состоял в это время из 26 стрелков; сенат приказал усилить его еще тридцатью, а к 30 всадникам, которых имел капитан, прибавить еще 25, избранных в стране.
Позднее преемник Контарини, Никколо Веттури, получил 200 ги-перпер на ремонт стен и зубцов. Вследствие необходимости успокоить недовольных венецианским правлением, синьория повелела тому же подесте объявить в Афинах во всеуслышание, что каждый, кто чувствует себя обиженным венецианскими правителями, может принести жалобу синдикам в Негропонте или в Навплии.
В Афинах, однако, оставались, как видно, приверженцы дома Аччьяйоли; с ними мог войти в соглашение Антонио. В конце мая 1402 года ему удалось во время нового набега на Аттику овладеть городом; затем он тотчас же осадил Акрополь. Застигнутый врасплох, подеста Веттури и тот самый Маттео ди Монтона, который некогда с таким успехом защищал крепость от турок, обратились за помощью к Венеции. Известие об этом событии было получено тотчас после того, как новым подестой афинским сенат назначил Райнерио Вениери, которому поэтому приказано было не выезжать на место назначения. 22 августа 1402 года сенат объявил Антонио врагом христианской веры и повелел негропонтскому байльи оценить его голову в 8000 гиперпер Так как с Негропон-та сыпались тревожные указания на то, что необходимо во что бы то ни стало отнять Афины, дабы не подвергнуть серьезной опасности Эвбею и другие владения республики, то синьория приказала байльи навербовать наемников, позаботиться о снабжении Акрополя войском, амуницией и провиантом и выбить неприятеля из города. Раздражение венецианского правительства было так велико, что оно приказало этому байльи разрушить и опустошить Фивы, если удастся взять этот город.
Между тем как Антонио, осадив город, теснил его без всякого успеха, так как немногочисленные стрелки гарнизона продолжали упорно защищаться, байльи Франческо Бембо деятельно готовился к помощи. Собрав 6000 человек, он двинулся по мосту через Эврип в Беотию, чтобы взять Фивы. Но ловкий Антонио сумел своевременно заманить венецианский отряд в засаду, где нанес ему полное поражение. Сам байльи вместе с другими офицерами попал к победителю в плен. Затем Антонио возвратился в Аттику и продолжал осаду Акрополя.
Счастье отчаянного смельчака устрашило и устыдило гордую республику, тем более что распространился слух, будто Антонио взял не только байльи со всем его войском, но и весь Негропонт. 7 октября синьория решила отправить в Негропонт в качестве provisory и байльи Никколо Фосколо; капитан залива должен был отвезти его туда на кораблях из Модона. Но 8-го пришло несомненно верное известие, что Негропонт не пал, что, наоборот, город, под управлением советников, защищается очень успешно и что герцог критский отправил им на помощь отряд Тогда дож отправил на Эвбею Томазо Мочениго с поручением потребовать от Антонио сдачи всех пленных и города Афин. Занятая во всех морях и на terraferma, республика не сделала никакого серьезного усилия снарядить военный флот для завоевания Аттики, но удовольствовалась тем, что Эвбея обеспечена, и по обыкновению обратилась к дипломатическим уловкам. Но Антонио продолжал осаду Акрополя. В продолжение семнадцати месяцев с геройским мужеством держался здесь без всякой поддержки подеста Веттури. Когда последняя лошадь и последняя травка в крепости были съедены, храбрый венецианец сдался. Тогда и второй Аччьяйоли торжественно вступил в замок герцогов афинских. Он заслужил свое счастье: это был недюжинный человек.
|
