Языковые изменения конца 20 века.
Характернейшая особенность текстов конца XX в. – интертекстуальность (мозаичность, цитатность). Это явление распространяется и на обычный повседневный язык, и на язык массовой коммуникации, и на тексты художественной литературы. Цитаты – это дословные выдержки из какого-либо произведения. Устойчивые выражения типа пословиц и поговорок, не составляющие часть какого-либо произведения, а также клишированные фразы иного характера не являются цитатами. Для их названия я применяю термин инкрустация.
Цитирование и включение инкрустаций – высокохарактерная черта современного функционирования языка. Обычно цитаты и инкрустации вводятся в текст без всяких отсылок. Адресат должен уметь их вычленить, понять их происхождение, их первоначальный смысл и тот смысл, который они получают в новом окружении.
Для современного языка характерно два способа применения цитат и инкрустаций:
дословное использование, при этом само включение чужеродной единицы выступает как средство экспрессии;
изменение формы устойчивого выражения или слова, так что трансформация формы служит рождению нового содержания.
Особенно част прием замены принятого слова новым, ключевым для данного текста. Например: “Скромное обаяние диктатуры” (згл., Время, 06.12.99) вместо “Скромное обаяние буржуазии” (название известного кинофильма). В статье речь идет о том, что народу нужен “сильный руководитель”.
Известная цитата из Вергилия: “Бойтесь данайцев дары приносящих” – преобразована в: “Не бойтесь банкиров дары приносящих” (Мир за неделю, 25.09-02.10.99). Статья повествует о помощи банкиров “Мастерской Петра Фоменко”.
Можно выделить и третий тип преобразования – когда добавленное слово вносит элемент шутки и метафорического намека на суть дела: “Мы бросили варежку “Майкрософту” (згл., Изв., 03.12.99). В известном выражении бросить перчатку (‘вызвать на дуэль’) слово перчатка заменено домашним, чисто русским, простым варежка. Смысл статьи: российские электронщики бросили вызов создателям новой техники.
В наши дни многие цитаты из художественных произведений переходят в разряд устойчивых ходячих выражений. Из близких к нашему времени произведений выделю роман М. Булгакова “Мастер и Маргарита”, целая серия цитат из которого функционирует в устной речи нашего образованного современника и используется в языке периодической печати:
Рукописи не горят;
Никогда и ничего не просите;
Квартирный вопрос испортил их;
Правду говорить легко и приятно;
Свежесть бывает только одна – первая, она же и последняя;
Человек смертен… но плохо то, что иногда он смертен внезапно.
Приобретает характер ходячего выражения фраза Аннушка уже купила подсолнечное масло – в значении: неприятное событие вот-вот совершится. В ответ можно услышать продолжение цитаты: И не только купила, но даже уже и разлила.
Особо выделю явление, которое именуется словом стёб, или ёрничество. Это явление играет особую роль в развенчании официальной политической речи.
Жаргонизм стеб восходит к глаголу стебать, который Словарь Ушакова характеризует так: стебать (обл.) – ‘хлестать, стегать, бить плеткой, кнутом’. Социологи Л. Гудков и Б. Дубин так определяют стеб: “Стеб – род интеллектуального ерничества, состоящий в публичном, печатном снижении символов через демонстративное использование их в пародийном контексте…” (Знамя, № 1, 1994: 166). Смотри также толкование слова стеб в Словаре общего жаргона (СОЖ): с. 202-204. Я предпочитаю слово ерничество жаргонному стеб.
О каком официальном языке идет речь? Имеется в виду бюрократический язык тоталитарного советского общества, который называют разными терминами: деревянный язык, язык лжи, новояз. Я выбираю последний. Термин новояз (калька с англ. newspeak) получил распространение после перевода на русский язык знаменитой антиутопии Джорджа Оруэлла “1984”, ср. польское nowa mowa.
Пародирование, вышучивание, травестирование официальной фразеологии, лозунгов, призывов, всем известных цитат, названий марксистско-ленинских статей и книг – одно из самых частых средств выразительности в современной публицистике. Текст сугубо официальный, идеологически нагруженный, известный всем деформируется вставкой элементов иных тематических пластов, иной идеологической ориентации и, помещенный в чуждый ему идеологический контекст, приобретает пародийное звучание. Приведу в качестве иллюстраций фрагменты из статьи М. Ланцмана “Секс-бомба для диктатуры пролетариата” (Сегодня, 17.02.96): “Итак, большевики, захватив в 1917 году Зимний дворец, обещали народу мир без аннексий и контрибуций, но с золотыми унитазами и свободной любовью. Особенная любовь в первые годы советской власти была проявлена к кухаркам. Их переселили из хижин во дворцы и наделили властными полномочиями. Кухарки не остались в долгу. Они управляли государством, как общественные деятели, и продолжали рожать, как женщины. Впоследствии кухаркины дети заменили своих матерей в министерствах и ведомствах. Однако кухаркины дети изменили заветам первых большевиков. Они объявили теорию пролетарской любви мелкобуржуазной ересью и провозгласили семью основной ячейкой социалистического общества. <…> Кухаркины дети в ответ опустили железный занавес. Железный занавес провисел до прихода в Кремль Михаила Горбачева. Но Михаил Сергеевич, вместо того чтобы обратить внимание на свой обделенный любовью народ, завел роман с западным электоратом”.
Отличительная черта стеба – “сознательное и подчеркнутое смешение стилей" (определение М. А. Кронгауза). Юмор подобного рода понятен лишь человеку, знакомому и со стилистическими приметам, и с реалиями описываемого. Такой юмор может быть не понятен детям и молодежи России, не учившейся в советской школе, он не всегда понятен иностранцам – жителям Западного мира. Более близок он людям из Восточной Европы, поскольку языковая ситуация постсоветской России напоминает языковую ситуацию, сложившуюся в других странах Восточной Европы, например в Польше и Болгарии. Это позволило Кронгаузу говорить об особом типе социалистического антисоциалистического юмора (т. е. порожденного социализмом и направленного против него).
Цитаты из новояза включаются как средство шутки, высмеивания, иронии и в обычную устную речь. Вот несколько диалогов:
– Здравствуй!
– С коммунистическим приветом!
– Ты куда?
– Иду выполнять долг перед родиной.
– На работу, что ли?
– Ну, как битва за урожай идет? (спрашивает человек соседа, который вернулся со своей дачи).
(Мальчишки рвут горох на поле. Им шутливо кричат) – Эй, вы! Расхитители соц. собственности!
Строение дискурса в конце XX в. характеризует рост личностного начала и диалогичности. Безличная и безадресная речь сменяется речью личной, приобретает конкретного адресата. Это характерно для всех видов речи. В газетах исчез жанр передовицы, публикуемой без подписи. Безликие дикторы радио и телевещания с красивыми голосами сменились ведущими – людьми, которых знает вся страна. Вот лишь несколько имен: Татьяна Миткова, Светлана Сорокина, Евгений Киселев. Очень резко изменился жанр интервью. Раньше роль интервьюера сводилась к задаванию стандартных вопросов. Теперь он стал собеседником.
Изменилась структура и научной речи. Уходит в прошлое трафаретно-безликое авторское “мы”, заменяясь личным “я”. В научную речь все чаще вовлекаются элементы образности, шутки.
По сравнению с речью изменения в системе языка менее заметны и труднее уловимы. Очевидно, что система языка меняется медленнее, чем условия функционирования языка или структура дискурса. Я буду касаться изменений основных – принципиальных, касающихся типологии языка. К ним относятся рост аналитизма и черт агглютинативности* в структуре производного слова. Эти два явления идут бок о бок.
Рост аналитизма обнаруживается в грамматике – в ослаблении склонения. Наиболее интенсивно ослабевает склонение числительных. Люди избегают склонять сложные составные числительные. Это становится массовым явлением. Так, когда праздновалось 800-летие Москвы, большинство людей говорило: в связи с восемьсотлетием Москвы, а не с восьмисотлетием.
В склонении существительных наблюдается экспансия именительного падежа. Это явление особенно активно обнаруживается в литературном разговорном языке. Оно хорошо изучено.
Рост аналитизма обнаруживается также в активизации конструкций с предлогами, вытесняющих конструкции без предлогов. Приведу лишь несколько примеров: изменение расписания -> изменения в расписании, ссора соседей -> ссора между соседями, подарок сестре -> подарок для сестры, ему свойственно -> для него свойственно. Особенно активен предлог по, обозначающий сферу деятельности: позиция по Чечне, план по трубам, конференция по Кавказу.
Изменения в грамматике часто связаны с изменениями в лексике. Здесь необходимо отметить количественный рост и активизацию употребительности двух классов несклоняемых имен: 1) аналитических прилагательных и 2) аббревиатур.
Число аналитических прилагательных (термин М. В. Панова (1)) увеличивается с такой интенсивностью, что ни ученые, ни словари не успевают их фиксировать. Назову лишь некоторые: мастер-класс, мастер-фонограмма, компакт-кассета, компакт-диск, шоу-бизнес, бизнес-класс, бизнес-ланч, топ-фильм, топ-звезда, брейк-группа, брейк-конкурс, Web-страницы, Web-услуги. Такие единицы чаще находятся в препозиции к существительному, но могут занимать и постпозицию: дог-шоу, ток-шоу, кофеварка-экспресс (ср. экспресс-опрос, экспресс-информация). Е. И. Голанова (2) убедительно показывает, что если в 60-е гг. подобные единицы были скорее фактами речи, то в наши дни, по-видимому, уже можно говорить о “фактах языка”.
В конце XX в. резко активизируется аббревиация. Особенно растет число буквенных аббревиатур, которые произносятся побуквенно: ОРТ (Общественное российское телевидение), НТВ (Независимое российское телевидение), МВФ (Международный валютный фонд), ФСБ (Федеральная служба безопасности), ЦИК (Центральная избирательная комиссия), ОВР (Отечество – вся Россия). Реже они произносятся как сочетания звуков: СМИ (средства массовой информации).
Как пишет М. В. Панов (3), перечисленные явления отражают однонаправленное (хотя и медленное, микроскопическое) движение русского языка (в целом – синтетического) в сторону аналитизма; движений в сторону синтеза нет.
Рост черт агглютинативности обнаруживается в ослаблении чередований на морфемном шве, которое поддерживается явлением интерфиксации. Эти явления ярче всего видны в словообразовании. Производство новых слов без чередований на морфемном шве характерно для нескольких классов производных. Рассмотрю два из них.
Именная префиксация. Соединение имен существительных с иноязычными приставками не сопровождается никакими изменениями на границе морфем. Высоко активны приставки супер-, сверх-, анти-, де-, псевдо-, пост-, контр- и некоторые другие.
Другой класс производных, в котором морфемный шов прозрачен, – образования от аббревиатур. В последние годы нередко граница морфем изображается даже графически: аббревиатура пишется большими буквами, а интерфикс, суффикс и окончание (если оно есть) – маленькими. Например: НТВшники, ОРТшники, ГАИшники, МГУшники, “МК”овский, ЛДПРовцы. Ранее использовались написания иного типа, которые применяют и сейчас: оэртэшники, гаишники, эмгэушники.
Рассмотрю несколько новейших производных, включающих иноязычные аббревиатурные основы. От аббревиатуры пиар (англ. PR – public relations) образовано имя лица пиарщик – специалист по public relations. Это существительное встречается в газетах и устных средствах массовой коммуникации. В 1993 г. создано название русской сети Интернета: Рунет (ru+net, букв. Русская сеть). Вот примеры: “Мысль об академии Интернета регулярно посещала жителей Рунета последние годы” (Время, 06.12.99); “В Рунете появился свой “Оскар” (згл., Коммерсант, 03.12.99).
Выводы. Едва ли не основной чертой современного дискурса является перемещение элементов разного рода (слов, фразеологизмов, словосочетаний, высказываний и т. д.) из периферийных сфер языка в центр системы. В качестве периферийных выступают единицы, относящиеся к суб- и нонстандарту (разговорному языку, жаргону, просторечию), терминологическая и профессиональная лексика, а также разного рода клише и цитаты, приходящие в устную литературную речь, в язык средств массовой информации из художественной литературы, фольклора, масскультуры (названия кинофильмов, цитаты из песен, анекдотов и т. д.) и устойчивого фонда официальных клише советского времени (лозунги, призывы, цитаты и т. д.). Все перечисленные виды разнородных инкрустаций отличаются известной функциональной однородностью: именно это обстоятельство позволяет объединить их.
Причины активизации периферийных элементов языка многообразны. Основными являются события общественной жизни. Периоды перестройки и постперестройки по своему воздействию на язык подобны революции: распад СССР, крушение тоталитарной системы вносят большие изменения в условия функционирования языка.
Ослабление внешней цензуры и автоцензуры способствует раскрепощению языка, отказу от стандартных, навязываемых советской идеологией форм выражения, или к их осмеянию, травестированию. Язык приобретает черты раскованности, живет полнокровной жизнью. Идет “перемешивание” разных слоев населения; например, речь узников ГУЛАГа (уголовных, бытовых, политических) влияет на речь других групп населения. Расширяются рамки публичной речи, к устной публичной речи (телевидение, радио, митинги, собрания…) приобщаются новые слои населения. Ушло в прошлое время, когда люди читали “по бумажке” заранее написанные выступления.
Рассмотренные особенности функционирования языка конца XX в. служат, по Якобсону (4), реализации поэтической функции языка. Цитаты, инкрустации разного рода обостряют диалогичность дискурса, повышают момент игры, служат созданию подтекста. Функции цитации и квазицитации многообразны: пародирование, травестирование, осмеяние догм, поэтизация, создание загадки.
Присутствие “чужого слова” придает резкую экспрессивность современному дискурсу, создает двуплановость или многоплановость восприятия, усиливает оценочность (обычно отрицательную – выражает иронию, шутку, сарказм и т. п.), приглашает адресата к активному восприятию речи, взаимодействию с автором. Цитаты, клише новояза, сниженные элементы, приходящие в литературный язык из периферийных сфер речи, обусловливают такую особенность структуры современного публицистического текста, которую можно назвать словом мозаичность (или интертекстуальность).
Заключение. Как оценивать все то, что мы наблюдаем в русских текстах конца XX в.? Я считаю, что происходит не порча языка, а его раскрепощение. В этой связи хочу сказать несколько слов по поводу тех оценок, которые иногда дают современному состоянию русского языка.
В 1998 г. газета “Frankfurter Allgemeine Zeitung” поместила статью (5), в которой автор (видимо, иммигрант) считает, что обилие ненормативной лексики – свидетельство состояния менталитета всего русского общества, что все общество криминализировано. С этим не только трудно, но просто невозможно согласиться.
Если сын говорит матери: “Не наезжай на меня”, используя жаргонизм, или лингвист говорит о каком-либо симпозиуме: “Это была большая лингвистическая тусовка”, то это – шутка, образность, но никак не включение говорящего в воровской мир. Некоторые слова общего жаргона использовали высочайшие авторитеты русской культуры – такие люди, как академик Д. С. Лихачев или писатель А. Солженицын в своей даже публичной речи (на халяву, тусовка).
Приведу еще один пример, который поразил даже меня, привыкшую к употреблению слов общего жаргона. Серьезная книга – руководство для пользователей персональным компьютером – озаглавлена ПК для “чайников”. Эта книга выдержала уже не одно издание, 2-ое изд. – Киев-Москва, 1994 г. Чайник – слово жаргонное. Это не ‘сосуд для приготовления чая’, а шутливое название человека – ‘непрофессионал’. Помещенное в название книги, это слово привлекает читателя, ср. обычное скучное трафаретное название типа Руководство для пользователей-непрофессионалов.
На мой взгляд, не правы те лингвисты, которые подходят ко всем новым явлениям языка с чисто пуристических позиций. С. Кестер-Тома справедливо замечает: “Запрет – не лучшее средство языковой политики”. Напомню слова М. В. Панова (6), сказанные в самом начале перестройки: “В 30-60-е годы господствовало такое отношение к литературному языку: норма – это запрет. Норма категорически отделяет пригодное от недопустимого. Теперь отношение изменилось: норма – это выбор. Она советует взять из языка наиболее пригодное в данном контексте”.
Нуждается ли современный русский язык в защите? Нет, я думаю, что нуждается в коррекции своего языка подавляющее большинство российских граждан. Нуждается в значительно более высоком уровне культуры все общество. “Порча” языка, о которой так много пишут, затрагивает не систему языка, а языковую способность, умение говорить. Новые условия функционирования языка, появление большого количества неподготовленных устных публичных текстов создает впечатление о росте количества ошибок. Впрочем, некоторые лингвисты полагают, что “корявость” речи выявляет “заложенные в языке тенденции развития”.
Язык – система самоочищающаяся. Еще недавно повсюду говорили о “консенсусе”, даже – о семейном. Где это слово? Прошло несколько лет, и оно умерло. В тоталитарные времена язык засушили, ему недоставало животворной влаги, теперь – перенасытили ею. Лишняя – уйдет.
Раскрепощение, возможность свободно выражать свои мысли и чувства, игры с языком и при помощи языка – вот что характерно для русского языка нашего времени.
----------------
*Агглютинация – способ образования производных слов и грамматических форм посредством присоединения к корню различных аффиксов, имеющих самостоятельное значение.
Список литературы
Панов М. В. Об аналитических прилагательных // Фонетика. Фонология. Грамматика. М., 1971.
Голанова Е. И. О “мнимых сложных словах” (развитие класса аналитических прилагательных в современном русском языке) // Лики языка. К 45-летию научной деятельности Е. А. Земской /
Ред. М. Я. Гловинская. М., 1998, с. 31-39.
Панов М. В. Аналитические и синтетические языки // Словарь юного филолога / Составитель М. В. Панов. М., 1984.
Якобсон Р. Лингвистика и поэтика // Структурализм: “за” и “против” /
Ред. Е. Я. Басин, М. Я. Полякова. М., 1975, с. 193-230.
Margolina S. Die vergaunerte Zunge. Das Lachen friert ein: Ein neuer Sprachstil in Ru?land // Frankfurter Allgemeine Zeitung (19.01.98)
Панов М. В. Из наблюдений над стилем сегодняшней периодики // Язык современной публицистики. М., 1988.
.
|