Дипломная работа: Разговорный компонент как специфика гуманитарного дискурса Льва Николаевича Гумилева

министерство образования и науки украины

Черкасский национальный университет

имени Богдана Хмельницкого

Факультет русской филологии и социальной педагогики

Кафедра общего и русского языкознания

Синько Олег Викторович

РАЗГОВОРНый компонент КАК специфика ГУМАНИТАРНОГО ДИСКУРСА ЛЬВА николаевича ГУМИЛЕВА

Квалификационная работа

студента 4-А курса

Научный руководитель:

преп. Василенко М.П.

Черкассы – 2008

СОДЕРЖАНИЕ

ВВЕДЕНИЕ …………………………………………………………………….3-6

ГЛАВА I. ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ ИССЛЕДОВАНИЯ ПРОБЛЕМЫ 7

1. 1. Дискурс, его типология. Научный гуманитарный дискурс ……………...7

1. 2. Языковая личность. Структура языковой личности ………………….....16

1. 3. Диалогичность гуманитарного дискурса ………………………………...21

ГЛАВА II. РАЗГОВОРНость КАК проявлениедиалогичности ГУМАНИТАРНОГО ДИСКУРСА ЛЬВА ГУМИЛЕВА ……………………...25

2. 1. Разговорные речевые средства Л.Н. Гумилева, их стилевой потенциал.25

2. 2. Проявление разговорного компонента на лексико-семантическом уровне в дискурсе Льва Гумилева .…………………………………………………......37

2. 3. Морфологические средства выражения разговорного компонента в дискурсе Льва Гумилева ………………………………….…………………….41

2. 4. Специфика проявления разговорного компонента в дискурсе Льва Гумилева на синтаксическом уровне ………………………………………….50

ВЫВОДЫ ………………………………………………………………………..54

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ ………………………………………………………58

СПИСОК ИСТОЧНИКОВ ИЛЛЮСТРАТИВНОГО МАТЕРИАЛА ………..63

ВВЕДЕНИЕ

Особенностью современной лингвистики является поворот к изучению языка как средства познания человеком окружающего мира, а также исследование функций языковых единиц в процессе речевой деятельности, в коммуникации. Являясь одной из активных форм познания действительности, язык дает нам реальный образ мира, постичь который человек стремился на протяжении многих веков. Особое внимание при этом уделяется субъекту речевой деятельности, языковой личности. Это связано с утверждением в лингвистике второй половины ХХ века новых научных парадигм, в центре внимания которых − описание языковых единиц в аспекте так называемого "человеческого фактора".

По замечанию Е.С. Кубряковой, "наступил момент подойти с точки зрения коммуникативно-когнитивного подхода и к понятиям текста и дискурса", а значит, в известном смысле "пересмотреть их место в иерархии лингвистических единиц, причем как по той роли, которую они выполняют в процессах когниции, с одной стороны, так и по их назначению в коммуникации, с другой"[31, 521].

Данный подход особенно актуален применительно к научным текстам, так как их предназначение − служить средством хранения, переработки и представления знания.

Несмотря на плодотворное и многоаспектное изучение, гуманитарный дискурс остается для лингвистов перспективной областью исследования.

Исследования лингвистов (М.Н. Кожина, Р.С. Аликаев, Е.А. Баженова, А.Н. Васильева, О.П. Воробьева, Н.В. Данилевская, Т.Б. Иванова, Н.М. Лариохина, О.Д. Митрофанова, Е.А. Селиванова, О.Б. Сиротинина, Л.В. Славгородская, В.Е. Чернявская, Я.А. Чиговская, и др.) позволили выявить многие аспекты научной речи: специфику научного общения и соотношение его с другими сферами коммуникаци; общие особенности научной речи; функционирование в научных текстах языковых единиц разных уровней; типы, подтипы научных текстов, их стилевое и жанровое взаимодействие; основные стилеобразующие категории научного текста; показатели авторской индивидуальности в научном тексте; возможности интерпретации научного текста как результата дискурса ученого и др.

Актуальность исследования заключается в том, что, несмотря на многоаспектность изучения научного текста, многие вопросы нельзя считать окончательно решенными. К ним можно отнести:

– языковая личность автора, специфические средства объективации ее мировоззренческих установок, междисциплинарных представлений, стиля выражения мысли, рационального и эмоционального в речеповедении;

- специфические способы и средства выражения диалогичности, авторизации, адресованности при порождении, восприятии, понимании, интерпретации текста;

- выбор языковой личностью автора гуманитарного текста тех или иных единиц системы языка для репрезентации собственного иллокутивного замысла и достижения коммуникативного успеха.

Темой нашего исследования является разговорный компонент как специфика гуманитарного дискурса Льва Николаевича Гумилёва.

Цель нашей работы состоит ввыявлении и описании разговорного компонента в гуманитарном дискурсе Л.Н. Гумилева на лексико-семантическом, морфологическом и синтаксическом уровнях.

Для достижения поставленной цели,необходимо решение следующих задач:

- рассмотреть теоретические основы интерпретации дискурса в отечественной лингвистике, особенности дискурса, его типологии;

- изучить структуру языковой личности;

- описать когнитивно-дискурсивные характеристики языковой личности автора научного текста;

- определить категорию диалогичности как важнейшей когнитивно-коммуникативной составляющейгуманитарного дискурса;

- выявитьособенности разговорного компонента гуманитарного дискурса Л.Н. Гумилева на лексико-семантическом, морфологическом и синтаксическом уровнях;

- проанализировать репрезентацию языковой личностью Л.Н. Гумилева тех или иных единиц системы языка для достижения иллокутивного замысла и коммуникативного успеха.

Объектом исследования избран научно-гуманитарный дискурс Л.Н. Гумилева.

Предметом анализа являются лексико-семантические, морфологические, синтаксические средства выражения диалогичности в гуманитарном дискурсе Льва Гумилева.

Материалом исследования послужил текст работы Л.Н. Гумилева "Этногенез и биосфера Земли".

В работе используются следующие методы: семантико-прагматической интерпретации текста, который заключается в фиксации связей языковых единиц внутри текста, между текстом и контекстом, между текстом автора и подчинением двух первых последним; описательно-аналитический метод, направленный на выявление отдельных фактов языка и речи, на их разграничение; когнитивно-дискурсивный метод, который, представляет собой сплав когнитивистики, ориентированной на постижение речемыслительных особенностей научной деятельности и идей прагматически ориентированной дискурсивной лингвистики, открывает возможности для актуализации знаний о том, что находится за пределами языка, т.е. познания взаимосвязей языковых и внеязыковых факторов создания и понимания научного текста. Надо отметить, что когнитивно-дискурсивный подход уже достаточно плодотворно применяется в ряде лингвистических работ последних лет (Е.С. Кубрякова, Н.Ф. Алефиренко, В.Е. Чернявская, Л.В. Цурикова, Т.В. Дроздова, Ю.Е. Прохоров и др.).

Практическая значимость работы.

Результаты исследования могут быть использованы при подготовке к практическим занятиям по современному русскому языку, к спецсеминарам, в написании рефератов, курсовых и квалификационных работ. Возможно использование результатов квалификационной работы в областях деятельности, где применяется аргументативная речь – в научной, культурно-просветительской работе, в средствах массовой информации.

ГЛАВА I. ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ ИССЛЕДОВАНИЯ ПРОБЛЕМЫ

1.1. Дискурс, его типология. Научный гуманитарный дискурс

Одной из актуальных проблем в лингвистике ХХ века является проблема дискурса. В отечественном и российском языкознании проблемой дискурса занимались и занимаются ученые: Н.Д. Арутюнова, Ф.С. Бацевич, А.А. Ворожбитова,В.З. Демьянков, В.И. Карасик, Е.С. Кубрякова,А.А. Кибрик, Н.А. Купина,Г.Г. Почепцов, Ю.С. Степанов, И.Б. Штерн, Г.М. Яворская и др.

С точки зрения логического анализа дискурс – это "текст, содержащий рассуждение, то есть текст, в котором фиксируется некоторый "ход мысли" [22, 171–182]. В более общем лингвистическом смысле дискурс можно определить как совокупность текстов некоторой "исторической, социальной и интеллектуальной направленности", "произведенных в институционных рамках, которые накладывают сильные ограничения на акты высказывания" [43, 12–53].

В современной лингвистике термин "дискурс" неоднозначен и употребляется в различных значениях.

Так, Н.Д. Арутюнова рассматривает дискурс, как "связный текст в совокупности с экстралингвистическими – прагматическими, социокультурными, психологическими и др. факторами; текст, взятый в событийном аспекте; речь, рассматриваемая как целенаправленное социальное действие, как компонент, участвующий во взаимодействии людей и механизмах их сознания (когнитивных процессах) [1, 136–137]. Дискурс – это речь, "погруженная в жизнь". Дискурс включает паралингвистическое сопровождение речи (мимику, жесты), выполняющее следующие основные функции, диктуемые структурой дискурса: ритмическую, референтную, связывающую слова с предметной областью приложения языка (дейктические жесты), семантическую, эмоциональнооценочную, функцию воздействия на собеседника, т.е. «иллоккутивную силу» [1, 136–137].

В.З. Демьянков определяет дискурс как"… произвольный фрагмент текста, состоящий более чем из одного предложения или независимой части предложения. Часто, но не всегда, концентрируется вокруг некоторого опорного концепта; создает общий контекст, описывающий действующие лица, объекты, обстоятельства, времена, поступки и т.п., определяясь не столько последовательностью предложений, сколько тем общим для создающего дискурс и его интерпретатора миром, который "строится" по ходу развертывания дискурса…" [18, 7]. Демьянков В.З. сближает дискурс с текстом, но не с любым, а с тем, который создает общий контекст вместе с "действующими лицами, объектами, обстоятельствами, временами, поступками", т.е. элементами экстралингвистического плана.

Ю.С. Степанов называет дискурс "явлением" и разъясняет его так: "дискурс – это "язык в языке", но представленный в виде особой социальной данности. Дискурс существует прежде всего и главным образом в текстах, но таких, за которыми встает особая грамматика, особый лексикон, особые правила словоупотребления и синтаксиса, особая семантика, – в конечном счете – особый мир. В мире всякого дискурса действуют свои правила синонимичных замен, свои правила истинности, свой этикет. Это – "возможный (альтернативный) мир" в полном смысле этого логико-философского термина. Каждый дискурс – это один из "возможных миров". Само явление дискурса, его возможность, и есть доказательство тезиса "язык – дом бытия" [44, 45].

В.И. Карасик считает, что "Дискурс представляет собой явление промежуточного порядка между речью, общением, языковым поведением, с одной стороны, и фиксируемым текстом, остающимся в "сухом остатке" общения, с другой стороны" [24, 39]. Иными словами, исследователь определяет дискурс как языковое явление, которое вбирает в себя свойства, присущие речи, общению, и которое фиксируется в текстах.

Определим, каковы же важнейшие признаки текста. Вслед за Н.В. Данилевской следует сказать, что понятие текста – сложное и многозначное явление в лингвистике. "В разных исследовательских направлениях текстимеет как разный структурный статус, так и разный смысл"[16, 275]. Ученые [14, 16, 19, 30] определяют текст как предложение, выражающее отдельную мысль, суждение о чем-либо; как высказывание, состоящее из нескольких предложений; как законченное целостное произведение. Кроме того, "текст рассматривается как:

а) высший уровень языковой системы, или как единица языка, т.е. в узко лингвистическом аспекте (исследования грамматического направления);

б) как единица речи, где в поле интересов исследователей находятся главным образом типы взаимосвязи и линейной последовательности отдельных высказываний – подтем, субтекстов (генеративная и деривационная теории, лингвистика текста, функциональная грамматика);

в) как единица общения, где феномен текста представляется в качестве завершенной смысловой единицы, призванной обеспечивать нужды коммуникации в различных сферах деятельности (семисоциопсихология и

лингвокультурологическое направление) [16, 275].

А.А. Ворожбитова отмечает, что в настоящее время в науке выделяют три основных направления лингвистического исследования текста: лингвистику текста, грамматику текста и стилистику текста, – каждое из которых по-разному понимает объект своего изучения. Первая (лингвистика текста) рассматривает текст как структуру, обладающую рядом специфических категорий, её путь – "от целого к части"; вторая (грамматика текста) анализирует текст в направлении "от части к целому", исследуя сверхпредложенческие единства, образующие особый – суперсинтаксический уровень языка; третья (стилистика текста) рассматривает в качестве своего объекта функционально-смысловые и композиционно-смысловые типы речи. При этом отмечается возможность взаимодополняемости результатов исследований в рамках данных текстовых концепций [14, 19].

Из многообразия определений понятия "текст" можно выделить его основные признаки: конечность, знаковость, связность, цельность, внутренняя осмысленность, завершенность, – и в целом определить текст как завершенный, статичный продукт речи, или как вербальную фиксацию речетворческого процесса. В этой связи трихотомия "язык – речь – текст" приобретает вид цепочки, где язык как код проявляет себя в речи и фиксируется в тексте. Дискурс же будет занимать промежуточную позицию между речью и текстом. С одной стороны, он относится к речи, т.к. "рождается" ею, наследуя характеристики диалогичности, процессуальности, динамичности, способности к трансформации, с другой стороны, он относится к тексту, поскольку в нем себя проявляет.

Таким образом, при всем многообразии трактовок дискурса, наметилось понимание дискурса как коммуникативного явления с введенным в него социальным, культурным, психологическим и др. типами контекстом, а также спецификой ментальной деятельности участников коммуникации. Понимание дискурса как "центрального момента человеческой жизни в языке", как "языкового существование" [цит. по: 3, 102], выводит дискурс в сферу междисциплинарных исследований и позволяет охватить все сферы человеческой деятельности.

Многообразие толкований дискурса влекут за собой соответствующие его типологии. Создание типологии дискурсов, которые обслуживают общество, по мнению Ф.С. Бацевича, должно способствовать, с одной стороны, "широкому изучению языка как многоуровневой иерархической динамической системы в функционировании, а с другой – более полному ее пониманию как средства коммуникации, которое найдет свое проявление в дискурсивно-текстовой деятельности" [3, 102]. Разные варианты типологии дискурса представлены в работах Г.Г. Почепцова, Г.М. Яворской, Ф.С. Бацевича, В.И. Карасика.

Так, Г.Г. Почепцов классифицирует дискурсы с позиций: особенностей речи в контексте дискурса, особенностей знакового отражения реальной ситуации этим дискурсом и особенностями коммуникативной ситуации. Ученый выделяет: теле- и радиодискурс, газетный, театральный, кинодискурс, литературный, дискурс в сфере "паблик рилейшнз", рекламный, политический, тоталитарный, неофициальный, религиозный, неправдивый, ритуальный, этикетный, фольклорный, мифологический, праздничный, невербальный, межкультурный, визуальный, иерархический, иронический [39, 75–100].

Г.М. Яворская типизирует дискурсы исходя из: сферы функционирования (научный дискурс, политический дискурс), ситуации общения (телефонные разговоры, экзаменационный диалог), принципов строения сообщения (нарративный дискурс), прагматических целей (инструкции, законы, дидактический дискурс) и др. [51, 14]. С позиций социолингвистики.

В.И. Карасик предлагает выделять два основных типа дискурса: персональный (личностно-ориентированный) и институциональный [23, 5]. В первом случае говорящий выступает как личность во всем богатстве своего внутреннего мира, во втором случае – как представитель определенного социального института. В классификации В.И. Карасика, персональный дискурс представлен двумя основными разновидностями – бытовой (обиходный) и бытийный дискурс. Бытовое общение происходит между хорошо знакомыми людьми, оно сводится к поддержанию контакта и решению обиходных проблем.

В отличие от бытового в бытийном дискурсе предпринимаются попытки раскрыть свой внутренний мир во всем его богатстве, общение носит развернутый, предельно насыщенный смыслами характер, используются все формы речи на базе литературного языка. Бытийное общение преимущественно монологично и представлено произведениями художественной литературы и философскими и психологическими интроспективными текстами.

В.И. Карасик выделяет следующие виды институционального дискурса: политический, дипломатический, административный, юридический, военный, педагогический, религиозный, мистический, медицинский, деловой, рекламный, спортивный, научный, сценический и массово-информационный [23, 10]. Институциональный дискурс, по мнению В.И. Карасика, "есть специализированная клишированная разновидность общения между людьми, которые могут не знать друг друга, но должны общаться в соответствии с нормами данного социума.

Научный дискурс (по типологии Карасика) относится к институциональному типу дискурсов. Характерной особенностью данного дискурса является то, что "участниками научного дискурса являются исследователи как представители научной общественности, при этом характерной особенностью данного дискурса является принципиальное равенство всех участников научного общения в том смысле, что никто из исследователей не обладает монополией на истину, а бесконечность познания заставляет каждого ученого критически относиться как к чужим, так и к своим изысканиям… Ученые выступают в нескольких ипостасях, обнаруживая при этом различные статусно-ролевые характеристики: ученый-исследователь, ученый-педагог, ученый-эксперт, ученый-популяризатор. Клиенты научного дискурса четко очерчены только на его периферии, это широкая публика, которая читает научнопопулярные журналы и смотрит соответствующие телепередачи, с одной стороны, и начинающие исследователи, которые проходят обучение на кафедрах и в лабораториях, с другой стороны" [23, 11–12].

Научный дискурс проявляется в формах непосредственной коммуникации и опосредствованной коммуникации – с помощью текстовых письменных сочинений [42, 187]. В научной коммуникации задачей читателя является верификация текста, т.е. оценка по шкале истинность-ложность [30, 96]. Каждое высказывание в таком тексте претендует на верифицируемость – как собственную, так и связанного с ним контекста. Иначе говоря, истинностная оценка всегда здесь оказывается в области намерений автора, в коммуникативном фокусе высказывания.

Как отмечают исследователи, язык науки, как правило, характеризуется, помимо наличия в нем специфической лексики:

- отсутствием эмоционально-оценочных элементов;

- сухостью изложения;

- элиминированием иностилевых вкраплений;

- наличием слов, словосочетаний, предложений, которые выражают логические причинно-следственные отношения [48, 43–58].

Научные тексты характеризуются также:

- явной членимостью;

- жестким схематизмом;

- неизменной последовательностью частей, включающей:

1) постановку задачи;

2) отображение процесса исследования;

3) формулирование выводов [10, 75–94].

Отмечается в научном дискурсе тенденция к более частому, чем в других разновидностях текстов использованию некоторых видов синтаксических конструкций, например, номинализированных субъектно-предикатных словосочетаний в составе предложения; детерминантов; подлежащных групп, находящихся, как правило, в конце предложения и осложненных сочинительными рядами; сказуемостных групп в виде номинативно-глагольных словосочетаний и т. д. [32, 120].

Для научных текстов характерно также наличие такой доминирующей стилевой черты, как отвлеченно-обобщенность. Отмечается, что разные научные тексты характеризуются различной степенью абстрактности.

Целью научного дискурса является "процесс вывода нового знания о предмете, явлении, их свойствах и качествах, представленный в вербальной форме и обусловленный коммуникативными канонами научного общения – логичностью изложения, доказательством истинности и ложности тех или иных положений, предельной абстракцией предмета речи" [23, 12]. Ценности научного дискурса, по мнению В.И. Карасика, "сконцентрированы в его ключевых концептах (истина, знание, исследование) и сводятся к признанию познаваемости мира, необходимости умножать знания и доказывать их объективность, к уважению к фактам и беспристрастности в поисках истины, к высокой оценке точности формулировок и ясности мышления". Эти ценности, как отмечает автор, сформулированы в изречениях мыслителей, но не выражены в специальных кодексах, они вытекают из этикета, принятого в научной среде, и могут быть сформулированы в виде определенных оценочных суждений [23, 13].

Тематика научного дискурса отличается охватом широкого круга проблем; в этом вопросе принципиально важным является выделение естественнонаучных и гуманитарных областей знания.

Гуманитарные науки менее формализованы и обнаруживают сильную зависимость объекта познания от познающего субъекта. Поскольку научный дискурс характеризуется выраженной высокой степенью интертекстуальности, опора на прецедентные тексты и их концепты для рассматриваемого дискурса является одним из системообразующих признаков.

Особым видом научного дискурса является научно-гуманитарный дискурс, который представляет собой совокупность текстов гуманитарных дисциплин, изучающих человека через продукты его социально культурной деятельности. Невозможность математически точного знания о человеке и продуктах его творческой деятельности, заключенного в рамки двузначной логики, придает особую специфику научно-гуманитарному дискурсу. С одной стороны, он в целом подчиняется правилам построения научных текстов, должен отвечать критериям научности. С другой стороны, следует обратить внимание на свойства предмета исследования в гуманитарных науках, который всегда может рассматриваться как знаковая система, имеет семиотический аспект и под определенным углом зрения сам выступает как текст [45, 37], следовательно, не поддается или весьма в слабой степени поддается формализации. Такие свойства предмета исследования в научно-гуманитарном дискурсе придают ему черты, сближающие его с художественной и разговорной речью. Это черты субъективизма – проявления личного авторского начала; коммуникативности – направленности на реципиента, учета его знаний и мнений, мировоззренческих позиций, иногда душевных состояний; диалогизма, то есть "информационной смены ролей между автором текста и его читателем", что не следует смешивать с коммуникативной направленностью, адресованностью текста [4, 11].

Некоторая противоречивость требований строгой научности и влияния предмета исследования разрешается в относительно меньшей формализованности, меньшей точности в выражении тех или иных положений. Большую, чем в других науках, роль, наряду с "серьезным тембром" высказываний, когда строение последних прямо соответсвует смыслу высказываемого, играет в гуманитарных науках "парадоксальный тембр", находящий выражение в коннотативно значимых сочетаниях слов и синтаксических конструкций, выражающих особое отношение автора к тому, о чем он пишет [49, 20].

Таким образом, дискурс понимают как коммуникативное явление с введенными в него социальными, культурными, психологическими и другими типами контекстов, а также связывают со спецификой ментальной деятельности участников коммуникации и другими факторами. Специфика дискурса по отношению к тексту заключается в том, что дискурс как сложное коммуникативное целое наряду с текстом, речевой коммуникацией включает и нелингвистические компоненты. Особым видом научного дискурса является научно-гуманитарный дискурс, который представляет собой совокупность текстов гуманитарных дисциплин, изучающих человека через продукты его социально культурной деятельности. В научно-гуманитарном дискурсе знание выступает в единстве с субъектом, языковой личностью.

1.2. Языковая личность. Структура языковой личности

Обращение ученых к проблеме языковой личности, включение ее в лингвистическую парадигму в последние два десятилетия связано с гуманизацией языкознания, с поворотом к ценностно-ориентированным областям знания, с возвращением антропоцентрической картины мира. Языковая личность – это одна из актуальных и перспективных проблем современной когнитивной и коммуникативной лингвистики. В последнее время проблема языковой личности активно рассматривается в разных аспектах: психолингвистическом, социолингвистическом, культурологическом, лингводидактическом, функциональном, эмотивном, прагматическом и др. [8, 17].

Особенный интерес для языковедов данная проблема представляет в свете предложенного Ю. Карауловым нового подхода – "за каждым текстом стоит языковая личность" (в противовес основному тезису лингвистических исследований последнего полувека "за каждым текстом стоит система языка") [27, 39].

Понятие языковой личности и сам термин были введены в лингвистику в 30-х годах В.В. Виноградовым [12, 30], который исследовал язык художественной литературы. Дефиниции языковой личности лингвист не дал, но заметил, что уже Бодуэна де Куртене, для которого "проблема индивидуального творчества была чуждой", интересовала языковая личность "как вместилище социально-языковых форм и норм коллектива, как фокус скрещения и слияния разных социально языковых категорий" [цит. по: 7, 8].

Со второй половины 80-х годов проблему национальной языковой личности на материале русского языка, в частности языка художественных произведений, фундаментально разрабатывает Ю.Н. Караулов [27, 39]. В своей монографии "Русский язык и языковая личность" он определяет языковую личность как "личность, реконструированную в основных своих чертах на основе языковых черт" [27, 40]. В другой работе [25, 224] лингвист объясняет этот термин как "совокупность способностей и характеристик человека, обусловливающих создание и восприятие им речевых произведений (текстов), которые различаются: а) степенью структурно-языковой сложности; б) глубиной и точностью отражения действительности; в) определенной целевой направленностью" [25, 230]. Т.е. в этом определении Ю.Н. Карауловым соединены способности человека с особенностями порождаемых им текстов.

В представлении языковой личности, согласно Ю.Н. Караулову, выделяются три уровня:

1) вербально-семантический уровень (или структурно-системный);

2) когнитивный уровень (или тезаурусный);

3) прагматический уровень (мотивационный) [26, 35–37].

При изучении языковой личности на первом уровне необходимо вычленить из совокупности порожденных ею текстов необыденного содержания специфическую, неповторимую для данной личности часть в ее картине мира. Этого можно достичь при условии, что базовая, инвариантная часть языковой модели мира, характерная для общенационального языкового типа, уже установлена.

Второй уровень анализа языковой личности предполагает характеристику мотивов и целей движущих ее развитием, поведением, управляющих ее текстопроизводством и в конечном итоге определяющих иерархию смыслов и ценностей в ее языковой модели мира [20, 13]. Именно на этом высшем уровне языковая личность представлена в самом общем смысле. Поэтому к характеристике языковой личности, например, учёного можноприйти, двигаясь: 1) от языка к личности и ее тезаурусу; 2) путем обратным от коммуникативных потребностей, ценностных ориентиров, целей, мотивов и вообще всей совокупности социально-психологических характеристик личности, т. е. на основе всей совокупности вышеуказанных характеристик личности, представленных в литературе, необходимо выявить наиболее полные сведения об изучаемой личности.

По утверждению Ю.Н.Караулова, уровни находятся в зависимости один от другого, но эта зависимость далеко не прямая и не однозначная. Знание об устройстве и особенностях функционирования вербально-семантического уровня данной личности еще не дает оснований делать заключение о языковой модели мира, т. е. от лексикона личности нельзя перейти непосредственно к ее тезаурусу; точно коль скоро нам известен тезаурус личности, мы еще не можем делать вывод о мотивах и целях, управляющих ее текстами [27, 52]. Для перехода от одного уровня к другому каждый раз нужна дополнительная экстралингвистическая информация, поставляемая социальной составляющей языка и связанная с "историей" ее приобретения к принятым в данном обществе стереотипам в соотношении жизненно важных понятий, идей. На основе этой информации от вербально-семантического уровня возможен переход к лингвокогнитивному. Для перехода к мотивационно-прагматическому уровню необходима дополнительная информация о социальном функционировании языковой личности, о ее социальных ролях и референтных группах. Но поскольку личность не только социальна, а и индивидуальна, второй информационной составляющей при переходе к ее "прагматикону" должна быть психологическая, а именно этнонационально-аффективная, характеризующая ее интенциональности в коммуникативно-деятельностной сфере [20, 16].

Таким образом, в понятии языковой личности фиксируется связь языка с индивидуальным сознанием личности, с мировоззрением. Любая личность проявляет себя и свою субъектность не только через предметную деятельность, но и через общение, которое немыслимо без языка и речи. Речь человека с неизбежностью отражает его внутренний мир, служит источником знания о его личности. Более того, "очевидно, что человека нельзя изучить вне языка... ", поскольку, даже с обывательской точки зрения, трудно понять, что представляет собой человек, пока мы не услышим, как и что он говорит. Но также невозможно "язык рассматривать в отрыве от человека", так как без личности, говорящей на языке, он остается не более чем системой знаков [33, 15].

Деятельностный характер языкознания обусловливает значительную интегрированность, комплексность исследования языка личности, так как язык в действии предусматривает подключение факторов широкого диапазона – психологических, ментальных, прагматических и др. Не следует выпускать из виду и то, что языковая личность является самым важным компонентом дискурса, коммуникантом, детерминированным совокупностью ментальных, психических, эмоциональных, оценочных, прагматических и др. определений [28, 33–52]. Все эти определения проявляются в языке личности и реконструируются в основных своих чертах на базе языковых средств.

Следует заметить взаимосвязь между коммуникантом, языковой личностью и результатом ее речевой деятельности, способом общения, поведением в ряду коммуникативных ситуаций. С одной стороны, коммуникативные, дискурсивные возможности личности дают основания для прогнозирования возможного способа аргументации речевой деятельности и ее результата – текста. С другой стороны, сам дискурс предусматривает реализацию определенных характеристик коммуниканта. Именно поэтому очень трудно судить о присущих личности языковых чертах. Ведь языковая личность обладает постоянными признаками у коммуниканта. В свою очередь языковой личностью руководит сама коммуникативная ситуация.

Исследователи доказательно замечают, что черты языковой личности выражаются в индивидуально-авторской картине мира [38, 40], подчеркивают такие характерные признаки языковой личности как "соединение у личности говорящего его языковой компетенции, стремление к творческому самовыражению, свободного, автоматического осуществления разносторонней языковой деятельности. Языковая личность сознательно относится к своей языковой практике, несет на себе отражение общественно-социальной, территориальной среды, традиций воспитания в национальной культуре. Творческий подход и уровень языковой компетенции стимулируют языковую личность до усовершенствования языка, развития языкового вкуса, постоянного отображения в языке мировозренческо-общественных, национально-культурных источников и поисков новых, эффективных, индивидуально-стилистических средств языковой выразительности" [38, 41].

Рассмотренная система понятий подводит к более глубокому осмыслению проблем понимания и восприятия действительности конкретной личностью, обладающей определенной системой знаний, представлений, мнений об окружающем мире – содержательных компонентов категории "автор научно-гуманитарного текста".

Каждый создатель научного текста как языковая личность представляет свое понимание их признаков и характеристик, вытекающее из природы жизнедеятельности, воззрений, мировидения. Автор научного текста, являясь носителем определенного научного речемышления, реализует собственные языковые возможности в процессе отбора и описания исследуемых объектов как личность, постоянно подпитывающаяся дополнительной информацией через постижение не только научных знаний, но и знаний художественной литературы, философии, истории и др.

Глубина наполнения языковой личности автора научного текста дополнительным содержанием обеспечивается постоянным включением в пространство текста:

а) прецедентных имен;

б) актуальных для выражения доминантных смыслов номинаций;

в) модальных акцентуаторов категоричности, убежденности, точности, сомнения, заинтересованности, положительной и отрицательной оценки;

г) отступлений от прямого изложения концепции, позволяющих понять его внутренний мир;

д) экскурсов в прошлое, представляющих собой не общепринятые в научных текстах ссылки, а живое проникновение в языковое кодирование научных идей;

ж) примечаний, раскрывающих имплицитно представленную в тексте информацию.

Ценностные ориентиры автора научного текста как языковой личности, рассматриваемые с позиций ценностного, познавательного и поведенческого аспектов (В.И. Карасик), наиболее явно прослеживаются в его дискурсе, содержащем информацию о научно-познавательной деятельности ученого, о характере движения его мысли по пути объективации нового знания, об отражающихся в тексте его мировоззренческих установках, об оценке научных достижений сторонников и оппонентов, об отношении к статусу ученого и т.д.

Таким образом, языковая личность есть личность, выражающая совокупность социальных, физических, психологических, эмоциональных, прагматических и др. характеристик в языке. Именно языковая личность автора, средства объективации ее мировоззренческих установок, междисциплинарных представлений, стиля выражения мысли, рационального и эмоционального в речеповедении; способов и средств выражения диалогичности, авторизации, адресованности при порождении, восприятии, понимании, интерпретации текста; выбор языковой личностью тех или иных единиц системы языка для репрезентации собственного иллокутивного замысла, позволит комплексно подойти к анализу научно-гуманитарного дискурса и выявить его специфические черты.

1.3. Диалогичность гуманитарного дискурса

Дискурсивной сущностью языка гуманитарных наук, как ее обозначил в своем время М. Бахтин, является их диалогичность [2, 296]. В частности, она обусловлена тем, что, как отмечают исследователи, в сфере гуманитарного познания интеллектуальные операции с чужим описанием того или иного фрагмента социальной жизни являются основным источником для формирования своих собственных суждений о том, что дано исследователю как фрагмент его непосредственного опыта [29, 4].

М.Н. Кожина определяет понятие "диалогичности" в связи с характеристикой категорий научного стиля. Она предлагает следующую дефиницию: "Диалогичность письменной научной речи – это выражение в тексте (его организации) средствами языка взаимодействия общающихся в коммуникативно-познавательном процессе, понимаемое как соотношение двух или более смысловых позиций: это и учет позиции адресата (читателя), и второго "Я", и возможных оппонентов, а также отражение в речи собеседника диалога" [29, 138].

В нашей работе диалогичность, вслед за М.М. Бахтиным [2, 296] и М.Н. Кожиной, понимается как учет адресантом (автором) речи фактора адресата (реального или гипотетического, воображаемого), его смысловой позиции. В речи автора, имеющей внешнее выражение, данная коммуникативная ориентация обозначается при помощи определенных языковых средств. Категория диалогичности способна воплощаться в речевых произведениях разных типов. Это могут быть явно диалогические дискурсы, в которых реплики разных коммуникантов сменяют друг друга, а также речевые произведения, созданных одним субъектом, но с отчетливо выраженной ориентацией на другого, апелляцией к нему, предугадыванием его возможной реакции на сообщаемое. И хотя роль того, кто воспринимает новые знания, иногда характеризуется как пассивная, поскольку он не может влиять на характер и содержание исследуемого объекта, все же без его активного участия в "распредмечивании" кого-то теории ее последующее существование невозможно. Поскольку "творчески воспринимать научную информацию – означает раскодировать ее формализм, … воспроизвести ту предметную модель, которую предложил автор теории" [37, 54].

Явление Другого в тексте – один из ключевых моментов для понимания диалогизма научно-гуманитарного дискурса. Другой – не внешний собеседник, к которому обращается автор текста, он всегда оказывается "внутри субъекта дискурса". Говорящий использует при производстве своей речи образ "другой речи", ориентируясь на возможное понимание. В паре "автор – читатель" автор сохраняет в себе обе полярности, ощущая себя и автором, и читателем [35, 16]. Будучи часто неявным партнером по внутреннему диалогу, элементом бессознательного, Другой появляется в непредвиденном смысле, в "чужих", "непрошенных" словах посреди собственных, в конечном счете, его наличие отражается в выборе языковых средств и может быть зафиксировано [37, 54].

Диалогизм гуманитарного дискурса означает сопоставление мнений участников коммуникативной ситуации, порожденной конкретным текстом. Именно на учете и сопоставлении мнений строится аргументация в гуманитарном дискурсе.

Типичным для гуманитарных наук является положение дел в лингвистике, для которой исследователями отмечается невозможность ее интерпретации истин в пределах одной научной парадигмы [34, 15]. В таком перспективном контексте каждое утверждение автора текста является в значительной степени его личностной оценкой, выражающей его индивидуальное видение проблемы, которое имеет как общезначимые, так и уникально-личностные аспекты.

Отсюда – больший субъективизм научно-гуманитарного дискурса по сравнению с естественнонаучным. На этот факт еще в 20-е годы XX в. обратил внимание В.Н. Волошинов: "Даже в гуманитарных науках проявляется тенденция заменять ответственное высказывание по вопросу изображением современного состояния данного вопроса в науке с подсчетом и индуктивным выведением "преобладающей в настоящее время точки зрения", что и считается иногда наиболее солидным "решением" вопроса… Художественная, риторическая, философская и гуманитарная научная мысль становится царством "мнений", заведомых мнений, и даже в этих мнениях выступает на первый план не то, что в них собственно "мнится", а "как" оно индивидуально или типически мнится" [13, 380]. Мы не склонны, в отличие от В.Н. Волошинова, относить субъективизм гуманитарных текстов к недостаткам современного состояния наук. На наш взгляд, субъективное начало присуще гуманитарному знанию в силу его природы.

Какой-либо научный текст уже благодаря своей экстралингвистичной природе является диалогичным. При условии такого широкого подхода, в основе которого находится психологичная интерпретация природы научного творчества, термин диалогичность является близким по своему значению коммуникативности.

Таким образом, диалогичность характеризует коммуникативно-прагматичную природу текста и реализуется разными средствами, способами и формами, что зависит от лингвистических и экстралингвистических принципов коммуникации, необходимым минимальным и обязательным компонентом которой является эксплицитный адресант (автор). Учет автором речи фактора адресата (реального или гипотетического, воображаемого), его смысловой позиции является обязательным условием диалогичности. В речи автора, имеющей внешнее выражение, данная коммуникативная ориентация обозначается при помощи определенных языковых средств.

ГЛАВА II . РАЗГОВОРНость как проявление диалогичности ГУМАНИТАРНОГО ДИСКУРСА ЛЬВА ГУМИЛЕВА

В свете меняющейся парадигмы научного лингвистического знания анализ письменной речи в своих двух базисных регистрах – стиле сообщения и стиле воздействия — смещает фокус своего внимания. На смену изысканиям, построенным на формальных критериях, пришло стремление к учету культурно-социальных и индивидуальных речевых ресурсов личности, "человеческого фактора" в языке. И в этом плане крайне актуальным является обращение к проблеме выбора языковой личностью тех или иных единиц системы языка для репрезентации собственного иллокутивного замысла.

2. 1. Разговорные речевые средства Л. Гумилева, их стилевой потенциал

Хотя научный текст является монологическим сообщением нового знания и доказательством истинности этого знания, коммуникативная направленность научной речи требует учитывать прагматический фактор адресата сообщения. Взаимодействие автора c читателем способствует достижению коммуникативного успеха. Для этого монологическая по форме письменная речь должна быть внутренне диалогичной.

В качестве материала исследования выбрана работа Л.Н. Гумилева "Этногенез и биосфера Земли".

Семантико-стилистическая категория диалогичности имеет функционально-стилевую специфику. В научно-гуманитарном дискурсе Л. Гумилева к ядерным маркерам диалогичности можно отности средства передачи чужой речи и вопросно-ответные комплексы.

Текст работы Л. Гумилева позволяет говорить о функциональной значимости использования вопросительных предложений. Снижая уровень нестандартности коммуникативной ситуации, в которой адресант и адресат разорваны во времени и в пространстве, вопрос придает сообщению непринужденный, разговорный характер. И главное – вопрос позволяет точно сформулировать проблему.

Вопросно-ответный диалог со времен античности признается лучшей формой ведения дискуссии. Стимулируя мышление адресата в заданном направлении, формируя эмоционально-оценочное отношение адресата-читателя к предмету речи, Л. Гумилев сам отвечает на свои вопросы. Например:

• «Можно ли считать это деление обязательной принадлежностью этноса или хотя бы первичной стадией его образования или, наконец, формой коллектива, предшествовавшей появлению самого этноса ? Имеющийся в нашем распоряжении достоверный материал позволяет ответить - нет!» (Гумилев 135);

• Как будут действовать наши персонажи? Грузин, скорее всего, схватит обидчика за грудки и попытается выбросить его из трамвая. Немец брезгливо сморщится и начнет звать милицию. Русский скажет несколько сакраментальных слов, а татарин предпочтет уклониться от участия в конфликте (Гумилев 135);

• Но где граница биосферы и техносферы, если сам человеческий организм - часть природы? Очевидно, рубеж социо(техно) сферы и биосферы проходит не только за пределами человеческих тел, но и внутри их (Гумилев 136);

• Теперь поставим вопрос: можно ли считать религиозную концепцию доминантой описанного процесса? Как внешнее проявление - несомненно. Но внутренне, по содержанию дело обстоит сложнее (Гумилев 137);

• Может ли быть верным вывод, содержащий внутреннее противоречие? Только в одном случае: если мы недоучли какую-то очень важную деталь, какой-то "фактор икс", без раскрытия которого невозможно решить задачу(Гумилев 145);

• Какое отношение имело христианство или манихейство к рационалистическим рассуждениям Сенеки, кровавым мистериям Аврелиана в митреумах или оргиастическим развлечениям Гелиогабала? Новая творческая струя мировоззрения равно отвергла и то, и другое. Она смела обветшавшую античную мысль, а не продолжила ее. Иными словами, тут не "переходный период", а обрыв старой традиции и создание новой (Гумилев 145);

• Этот подход целесообразен потому, что позволит осмыслить уже нащупанный эталон исторического бытия – историческую целостность, но чего?.. Теперь можно ответить: цепи событий и явлений, где связь между звеньями осуществляется через каузальность (Гумилев 146);

• Совпадают ли понятия культуры и этноса или даже суперэтноса? Как правило, нет, за исключением частных случаев, подтверждающих правило (Гумилев 147);

• Однако правомерно ли применять термин "переживание" культуры, несмотря на всю его привычность? Культура - это создание людей, будь то изделие техники, шедевр искусства, философская система, политическая доктрина, научная концепция или просто легенда о веках минувших (Гумилев 147).

Важным приемом создания диалогичности для Л. Гумилева является драматизация изложения идей. Л. Гумилев предугадывает, предвосхищает реакцию читателя и отвечает на это свое предположение. Например:

• Все это относится и к человеку, который тем не менее эти трудности миновал и распространился по всей Земле. А ведь нельзя сказать, что человек обладает по сравнению с другими видами большей пластичностью вследствие низкой степени адаптации. Она у него велика (Гумилев 236);

• Все былые "корпорации" исчезли, так как принадлежность к "общине" или "церкви" на два века стала индикатором принадлежности к той или иной субэтнической целостности. И нельзя сказать, что решающую роль играла здесь теология. Если же они отдавали жизнь за мессу или Библию, значит, то и другое оказалось символом их самоутверждения и противопоставления друг другу, а тем самым - индикатором глубинных противоречий (Гумилев 97);

• Конечно, Гус был хорошим профессором и пользовался популярностью среди студентов-чехов, но влияние его на все слои чешского этноса невероятно возросло после его мученической кончины. И нельзя сказать,что чехов вдохновили идеи пражского профессора. Гус защищал учение английского священника Виклифа, а его последователи... одни требовали причащения из чаши – т.е. возврата к православию; другие – национальной церкви без разрыва с папством; третьи отрицали необходимость иерархии; четвертые объявили себя "адамитами", бегали, раздевшись донага, и отрицали вообще все (этих безумцев истребили сами чехи) (Гумилев 202);

Драматизация изложения проявляется в характерном для Л.Гумилева применении противительных союзов, начинающих самостоятельные предложения. Высказав не вызывающее сомнения положение, Л.Гумилев заставляет читателя усомниться в нем, добавляя новую идею, которая могла бы принадлежать воображаемому, но не названному оппоненту. Следующее предложение доказывает правоту первоначального положения. Например:

• В это время и возникла научная терминология, когда татарский антропологический тип стали называть "монголоидным", а язык поволжских тюрок-кыпчаков – татарским языком.Но дальше идет не просто путаница, но этнонимическая фантасмагория. Мятежники, обитавшие в степях западнее Урала, стали именоваться ногаями , а те, кто жил на восточной окраине улуса Джучиева, в Тарбагатае и на берегах Иртыша, и благодаря отдаленности от столицы были практически независимы, стали предками казахов. (Гумилев 34);

• На этом принципе сформировался новый этнос, который мы условно называем "византийским". Однако помнить, что те, кого мы называем византийцами, сами себя называли "ромеями", т.е. "римлянами", хотя говорили по-гречески. Постепенно в число ромеев влилось множество славян, армян, сирийцев, но название "римлян" они удержали до 1453г., т.е. до падения Константинополя. Ромеи считали "римлянами" именно себя, а не население Италии, где феодалами стали лангобарды, горожанами - сирийские семиты, заселявшие в 1-III вв. пустевшую Италию, а крестьянами - бывшие колоны из военнопленных всех народов, когда-либо побежденных римлянами Империи. Зато флорентийцы, генуэзцы, венецианцы и другие жители Италии считали "римлянами" себя, а не греков и на этом основании утверждали приоритет Рима, в котором от античного города оставались только руины. (Гумилев 36);

• В XVI-XVII вв. французские гугеноты и католики весьма различались по своим историческим судьбам, да и по характеру культуры как до издания Нантского эдикта, так и после отмены его. Однако этническая целостность Франции оставалась неизменной, несмотря на кровопролитные войны и драгонады. Следовательно, становление этносов - этногенез, лежит глубже, чем видимые исторические процессы, фиксируемые источниками. (Гумилев 36);

• Такового не было и нет у испанцев, французов, итальянцев, румын, англичан, турок-османов, великорусов, украинцев, сикхов, греков (не эллинов) и многих других. Зато клановая, или родовая, система существует у кельтов, казахов, монголов, тунгусов, арабов, курдов и ряда других народов (Гумилев 36);

• Фатимиды в Каире и Хасан Саббах в Аламуте были точно такими же угнетателями крестьян, как и их противники, хотя иногда использовали социальные противоречия в интересах своей политики. Да и может ли банда или секта выражать интересы широких масс? Конечно же, нет. (Гумилев 37);

• Все протестанты Западной Европы должны были бы воевать против всех католиков. Однако католическая Франция была членом протестантской Унии, а протестантская Дания в 1643 г. ударила в тыл протестантской Швеции, т.е. политические интересы были поставлены выше идеологических. Значит ли это, что первое утверждение было неверным? Отнюдь нет. Оно было только более обобщенным (Гумилев 37);

• Особенно это заметно по отношению к ландшафтам, в которых создавались и обитали этносы. Но не нужно думать, что только природой определяется степень этнической оригинальности. Проходили века, и соотношения этносов менялись: одни из них исчезали, другие появлялись; и этот процесс в советской науке принято называть этногенезом (Гумилев 39);

• Согласно Конфуцию, китаец, живущий среди варваров, рассматривался как варвар. Зато иноземец, соблюдающий китайский этикет, котировался как китаец (Гумилев 40);

Средства передачи чужой речи также относятся к ядерным маркерам категории диалогичности в научно-гуманитарном стиле: прямая и косвенная речь, вводные слова. Все они используются Л. Гумилевым. Например:

•Однако Дж. Б. С. Холден отмечает, что это правильно для редкого и разбросанного вида, вынужденного защищать себя от других видов и неорганической природы (Гумилев 137);

•А.М. Горькийконстатирует такие глубокие различия, что предлагает рассматривать эти недавно сложившиеся группы населения, как "разные племена" (Гумилев 137);

• Боюсь, что упорное несогласие с поставленным здесь тезисом приведет к компрометации не только исторической методики, применяемой не для того, для чего она была разработана, но и самой науки – этнографии (Гумилев 5);

• Муций Сцевола, Аттилий Регул, Цинцинат, Эмилий Павел и множество им подобных, вероятно, в значительной мере были созданы патриотической легендой, но важно, что именно подобные личности служили идеалом поведения (Гумилев 42);

• Конечно, не исключено, что этот импульс ограничен для системы высшего ранга, но механизм воздействия от этого не меняется (Гумилев 34);

• Конечно, Рим, Карфаген, Пепла имели свои локальные особенности и представляли собой самостоятельные этносы, но в суперэтническом смысле входили в широкий круг эллинистической культуры (Гумилев 35);

• Это, конечно, не значит, что такие народы не испытывают внешних воздействий(Гумилев 35);

• То, что "корпорации", как мы их назвали условно, неизмеримо менее стойки и длительны, чем родоплеменные группировки, бесспорно, но ведь и последние не вечны (Гумилев 45);

• Несомненно, подавляющее число поступков, совершаемых людьми, диктуется инстинктом самосохранения либо личного, либо видового (Гумилев, 115);

• И, наконец, став стариком, он опять требует заботы и ухода (Гумилев 115);

• Н. Винер определил кибернетику как науку об управлении и связи в животном и машине : "Достоинство кибернетики состоит в методе исследования сложных систем, ибо при изучении простых систем кибернетика не имеет преимуществ " (Гумилев 134);

• Согласно системному подходу Л. Берталанфи , "система есть комплекс элементов, находящихся во взаимодействии" , т.е. привычными элементами информации являются не отдельные факты, а связи между фактами (Гумилев 135);

• Дж. Холден формулирует это положение так: "Естественный отбор действует на изменения, имеющие приспособительный характер, а эти изменения не идут в любом направлении. Большая часть их ведет к потере сложности строения или к редукции органов - к дегенерации" (Гумилев 145);

• Лавуазье на заседании Французской Академии наук объявил "антинаучным" сообщение о падении метеорита: "Камни с неба падать не могут, потому что на небе нет камней!" (Гумилев 4);

Вводя цитату в текст, Л. Гумилев любит объяснить смысл высказанной другим идеи для того, чтобы чужая мысль была усвоена читателем в строго определенном значении. Например:

• Покойный академик Б. Я. Владимирцов правильно сформулировал данную проблему: "Я хочу понять, как и почему все это произошло?", но ответа не дал, как и другие исследователи (Гумилев 1);

• Поэт сказал: "И день, и ночь пред нами солнце ходит, однако прав упрямый Галилей". И действительно, у этнолога есть некоторые основания для пессимизма, кажущиеся на первый взгляд непреодолимыми (Гумилев 1);

• Карл Смелый выразился так: "Мы – другие португальцы». Он приравнял различие между бургундцами и французами к различию португальцев с испанцами. Ему не мешало то, что он сам носил фамилию Валуа и по происхождению был французом (Гумилев 136);

• А Альберт Эйнштейн сказал еще более категорично: "Если теоремы математики прилагаются к отражению реального мира, то они неточны; они точны до тех пор, пока не ссылаются на действительность" . Но преклонение перед математикой в начале XX в. превратилось в своеобразный культ, отвлекший много сил у естественников и гуманитариев (Гумилев 140).

Если чужое положение предполагает несколько осмыслений, Л. Гумилев пересказывает его своими словами, конкретизируя каждое из возможных пониманий.

Введение чужой речи в свой текст не только оживляет монолог, но и прежде всего формирует оценку, так как цитаты обычно приводятся с оценкой их, выражающей согласие или несогласие с цитируемой идеей. Указывая с помощью вводных слов на источник сообщения, Л. Гумилев одновременно и оценивает это чужое мнение. Например:

• Биосфера, согласно учению В. И. Вернадского, – это не только пленка "живого вещества" на поверхности планеты, но и все продукты ее жизнедеятельности за геологическое время: почвы, осадочные и метаморфические породы и свободный кислород воздуха. Мы ходим по трупам наших предков; мы дышим жизнью тех, кто давным-давно умер, и мы сами войдем в эту стихию, чтобы нами дышали наши потомки. "Все живое представляет непрерывно изменяющуюся совокупность организмов, между собою связанных и подверженных эволюционному процессу в течение геологического времени. Это динамическое равновесие, стремящееся с ходом времени перейти в статическое равновесие... Чем более длительно существование, если нет никаких равноценных явлений, действующих в противоположную сторону, тем ближе к нулю будет свободная энергия" (Гумилев 340);

• Ф. Энгельс писал в письме к И. Блоху от 21-22 сентября 1890г.: "согласно материалистическому пониманию истории в историческом процессе определяющим моментом в конечном счете является производство и воспроизводство действительной жизни. Ни я, ни Маркс большего никогда не утверждали. Если же кто-нибудь искажает это положение в том смысле, что экономический момент является будто единственно определяющим моментом, то он превращает это утверждение в ничего не говорящую, абстрактную, бессмысленную фразу" . Да, идеи – это огни в ночи, манящие к новым и новым свершениям, а не вериги, сковывающие движения и творчество. Уважение к предшественникам состоит в том, чтобы продолжить их подвиг, а не забывать о том, что они сделали и для чего (Гумилев 340);

• Думается, что материал для столь пессимистических выводов перечисленным мыслителям дали современные историки, те самые, которых удачно описал Анатоль Франс: "Да разве мы пишем историю? Разве мы пытаемся извлечь из какого-нибудь текста, документа хоть малую крупицу жизни или истины? Мы просто-напросто издаем тексты. Мы придерживаемся буквы... Мысль не существует" ("Остров пингвинов"). Защищать эту позицию не хочется, а ведь по сути дела спор идет именно по поводу нее. Так внесем необходимую ясность (Гумилев 350);

• Известным советским исследователем С.А. Токаревым была выдвинута социологическая концепция, где вместо определения понятия этнической общности речь шла о "четырех исторических типах народности в четырех формациях: племя – в общинно-родовой – охватывает всю группу людей на данной территории, объединяя их кровно-родственными связями; демос – при рабовладельческой – только свободное население, не включая рабов; народность – при феодализме – все трудящееся население страны, не включая господствующий класс: нация – в капиталистической и социалистической – все слои населения, расколотого на антагонистические классы" .. Приведенная выдержка показывает, что в понятие "этническая общность" вкладывалось совсем иное значение, которое, может быть, в чем-то и помогает, но лежит вне поля зрения исторической географии и вообще естественных наук (Гумилев 25);

Активно функционируют в тексте Л. Гумилева и вводные конструкции, выделяющие авторскую позицию, выражающие отношение автора к сообщаемому, его согласие с мнениями ученых и поэтов. Даже такая логизированная отсылка к чувствам предполагает ответное сопереживание читателя. Например:

• Может быть, не длинный процесс, а мгновенный скачок является причиной образования нового этноса (Гумилев 22);

Л. Гумилев широко применяет конструкции связи, имеющие благодаря глагольным формам значение объединения адресата и адресанта. Например:

• Из этого вытекает, что нами выделяется особая категория закономерностей – историко-географическая, требующая для рассмотрения и изучения особой методики, совмещающей исторические и географические приемы исследования (Гумилев 13);

• Например, Иоанн Лейденский сумел добиться в Мюнстере высокого накала страстей и неизбежно связанного с ним кровопролития, но современные баптисты – обыватели, и как таковые они в принятой нами классификации стоят ближе к обывателям – католикам, протестантам, атеистам, нежели к своим идейным и духовным предкам (Гумилев 14);

• Ведь все разобранные нами "культуры", несмотря на локальные особенности, развивались и гибли не столько единообразно, что здесь нельзя не усмотреть общего диалектического процесса (Гумилев 15);

• Но связь, опосредствованную и сложную, установить можно, избегнув гиперкритицизма французского историка, применив методику, уже предложенную нами (Гумилев 114);

• Это уже было нами однажды сделано для выяснения динамики климатических процессов ландшафтообразования (Гумилев 114);

Устанавливать и поддерживать впечатление личного контакта автора с читателем помогает употребление личных местоимений и глагольных форм 1-го и 2-го лица множественного числа, выражающих объединение автора с читателем. Л. Гумилев избегает пользоваться этим распространенным приемом. "Мы" в его работе – это свойственное русскому научному тексту этичное "мы авторское". Тем не менее, часто значение формы становится размытым и допускает иное толкование. Например:

• Я так подробно остановился на этом сюжете потому, что считал нужным показать, как легко скомпрометировать плодотворную научную идею слабой аргументацией и неудачным применением непродуманного принципа (Гумилев 97);

• Я сознательно не касаюсь социологических построений А. Тойнби, хота они в не меньшей мере противоречат хронологии и реальному ходу событий (Гумилев 97);

• Вот почему волшебные очки науки, под которыми я подразумеваю прозрение гениальных ученых, нужны для того, чтобы, поняв окружающий нас мир и наше место в нем, научиться провидеть хотя бы ближайшие последствия своих поступков (Гумилев 12);

• Поясняю. Черты рабовладельческой формации, отмеченные в Египте, Вавилоне, Элладе, Индии и Китае, дают основание зачислить эти общества в одну таксономическую группу, но ни в коем случае не позволяют утверждать их генетическую преемственность или реально бытовавшую взаимосвязь (Гумилев 70);

• Аспект изучения не вытекает из того или иного философского построения, он диктуется исключительно практическими соображениями, и мы относим его к области теории науки лишь потому, что выбор его определяется не накоплением материала, а целью, поставленной в начале исследования (Гумилев 87);

• Мы не будем углубляться в историю вопроса, так как это увело бы нас слишком далеко в сторону (Гумилев 87);

• Мы выбрали это место из большой книги Н. И. Конрада лишь потому, что здесь идея автора выражена наиболее выпукло и четко (Гумилев 90);

• Нет, путь вперед есть, и он откроется нам, как только мы обратимся за аналогиями к другим наукам (Гумилев 92);

• Таким образом, изучая историю культуры, мы видим непрерывную линию традиции, постоянно перехлестывающую этнические границы (Гумилев 93);

• Поэтому мы имеем возможность расчленить исторические события политического характера и события, обусловленные преимущественно изменениями физико-географических условий (Гумилев 93);

Таким образом, в научно-гуманитарном дискурсе Л. Гумилева категория диалогичности является одной из центральных текстовых категорий, реализующаяся в своеобразных разговорных речевых средствах автора. Именно они являются мощным средством и для репрезентации иллокутивного замысла Л. Гумилева, и для достижения коммуникативного успеха в репрезентируемом гуманитарном дискурсе. Предполагаемые автором уровень знаний адресата об излагаемой проблеме и искушенность адресата в практической риторике влияют на использование автором тех или иных маркеров категории диалогичности.

Для Л. Гумилева основными средствами создания диалогичности, которые отличают и подчеркивают специфику гуманитарного дискурса Льва Гумилева, являются: вопросы различных типов (вопросы помогают привлечь внимание читателя, поскольку вопросы обращены к собеседнику и требуют ответной реакции. Эмоциональность вопросительной формы, как правило, вызывает такую же эмоциональную реакцию читателя и создает нужную автору атмосферу восприятия текста. Основная роль отводится вопросно-ответному комплексу, демонстрирующему развитие идеи и обеспечивающему ее однозначное понимание читателем); драматизация изложения идей Л. Гумилевым (использование первого лица единственного числа; применение противительных союзов, начинающих самостоятельные предложения); прямая и косвенная речь, вводные слова, словосочетания и предложения, передающие ссылки на источник сообщения, сноски; использование конструкций связи, имеющих благодаря глагольным формам значение объединения адресата и адресанта.

2. 2. Проявление разговорного компонента на лексико-семантическом уровне в дискурсе Льва Гумилева

Научный стиль языка поощряет и поддерживает прежде всего такие коммуникативные качества речи, как логичность и точность, а также чистота, уместность, в меньшей мере выразительность и богатство. И учёные не склонны прибегать к помощи изобразительно-выразительных средств языка, обсуждая свои профессиональные проблемы, а выразительность научной речи поддерживается не этими средствами, а чёткостью, строгостью, ясностью синтаксических структур, точностью и логичностью применения лексики [12, 266].

Анализируя научный дискурс учёного, обращаем внимание прежде всего на средства выражения диалогичности.В основном научная проза Л.Н. Гумилева создаётся стилистически нейтральной лексикой; однако в текстах присутствуют эффектные метафоры, сравнения, эпитеты. Мы выделили особые средства выражения диалогичности в дискурсе Л.Н. Гумилева.Среди них важное место занимают:

– экспрессивно-окрашенные средства и выражения, передающие авторское отношение к изложению материала:

•К началу XIX в. Турция стала "больным человеком" (Гумилев, 42);

•Образно говоря, могучая река Науки была пущена в ирригационные арыки (Гумилев 9);

•Животворная влага оросила широкую территорию, но озеро, ранее ею питаемое, т.е. целостное миросозерцание, высохло (Гумилев 9);

•Большинство из них искали теплого местечка (Гумилев, 42);

•Война за независимость была такой ожесточенной, что унесла миллион жизней с малонаселенной территории – столько же, сколько все наполеоновские войны в густонаселенной Европе (Гумилев, 47);

•Не существует абсолютных реальных причин, которые ждут, чтобы их открыли историки (Гумилев 426);

• Конечно, Наполеон всякий раз по разному объяснял мотивы своих поступков, но действительным источником их была неуемная жажда деятельности, не оставившая его даже на острове Св. Елены (Гумилев 321);

•Новорожденный этнос, как только заявляет о своем существовании, автоматически включается в мировой политический процесс (Гумилев, 41);

Научно-гуманитарный дискурс Л.Н. Гумилева в большей степени предполагает преимущественно официальный характер отношений, установку главным образом на косвенно-контактное общение с адресатом, однако, элементы образности, эмоционально-экспрессивные средства языка у Л.Н. Гумилева, вполне сочетаются с доказательностью, обобщенностью, абстрактностью и другими чертами, свойственными научному дискурсу, особенно в тех их частях, которые связаны с полемическим способом изложения.

Так, предметом содержания книги Л.Н. Гумилева "Этногенез и биосфера Земли" является рассмотрение вопроса об этносах, их возникновении, распространении по земному шару. Оценки и выводы автора данной книги имеют обобщённый характер, они абстрагированы от единичных и случайных наблюдений. Текст не только передаёт определённую научную информацию, но и доказывает её истинность. Доказательность проявляется в структуре данного текста книги Л. Н. Гумилева "Этногенез и биосфера Земли" и выражается по-разному. В одном случае она достигается определённой организацией связанных между собой предложений, когда за тематически главнымутверждением следуют предложения, которые раскрывают его содержание путём указания причины правильности этого утверждения. В другом случае истинность выдвигаемого научного изложения доказывается ссылкой на признанное определение.

•Даже когда возникает протест против традиции, этот протест также традиционен, так как издавна эпохи подражания сменялись периодами поисков нового и оригинального. Однако если этот принцип устойчив, то каждое отдельное творение, будь то изобретение, научное открытие, произведение искусства, ново, ибо точную копию сделать невозможно (Гумилев, 43).

Подчёркнутая логичность текста книги выражается впоследовательной смысловой связи содержащихся в ней отрезков речи. Эти отрезки текста, выделяемые посредством абзацев, отражают движение научной мысли, логику её развития. Смысловая связь между отдельными частями дискурса отражается и в ее речевом оформлении.

Так, например, часто абзацы в книге начинаются со слов "Итак",которые подчёркивают причинно-следственный характер отношений между абзацами. Также есть предложения, начинающиеся словами Всё это, которые подводят логический итог рассуждениям, содержащимся в предыдущих абзацах.

•Все это, как мы видели, играет существенную роль в отсутсвии политических конфликтов (Гумилев, 53).

Таким образом, лексика текста книги Л.Н. Гумилева "Этногенез и биосфера Земли" отражая отвлечённый и обобщённый характер научной речи, отличается высоким процентом слов с абстрактным значением (вкус, разложение, и т.п.), однако в тексте присутствуют и метафоры, сравнения, эпитеты.

Наряду с традиционными для научного стиля чертами, Л.Н. Гумилев использует определенные языковые средства для поддержания внимания реципиента:

– речевые штампы и фразы-клише:

•Однако Дж. Б. С. Холден отмечает, что это правильно для редкого и разбросанного вида, вынужденного защищать себя от других видов и неорганической природы (Гумилев 137);

•А.М. Горькийконстатирует такие глубокие различия, что прелагает рассматривать эти недавно сложившиеся группы населения, как "разные племена" (Гумилев 137);

– обороты, создающие эффект авторского присутсвия или внутренней диалогичности речи:

• С нашей точки зрения, исторические явления повторяются… (Гумилев, 42);

В анализируемой главе книги "Этногенез и биосфера Земли"Л. Н. Гумилев использует различного рода акцепторы, это средства поддержания внимания с помощью ссылок на других ученых, выдающихся личностей:

• Сам Боливар в 1819г. высказался по этому поводу так…(Гумилев, 58);

• Этот тезис, доказанный Холденом, на первый взгляд, противоречит школьным представлениям об эволюции как прогрессивном развитии(Гумилев, 58);

• Блаженный Августин или любой другой христианский мыслитель V в. мог бы сказать: "Не мы посоветовали императору Аврелиану покинуть Дакию и пренебречь той политикой, которая возводила на границах сильные военные посты(Гумилев, 58);

Ссылаясь на других ученых, Л.Н. Гумилев не только указывает на источники, но и дает свою оценку того или иного суждения, соглашается или не соглашается с тем или иным понятием, толкованием и определением терминов, тем самым помогая нам, читателям, избрать ту или иную точку зрения, более правильную с позиций ученого.

2. 3. Морфологические средства выражения разговорного компонента в дискурсе Льва Гумилева

Наиболее существенным в научно-гуманитарном дискурсе Л.Н. Гумилева в плане реализации диалогичности является наклонение и время глаголов.

Именно наклонение глагола выражает признак отношения обозначаемого действия к действительности. Из этого можно заключить, что все глаголы в личных формах, принимая форму того или иного наклонения, реализуют оценочность той или иной части высказывания.

Нейтральность и некоторая неопределенность семантики изъявительного наклонения позволяет, как отмечается в Русской грамматике-80, при помощи контекста, частиц и других характеризующих слов «наслаивать» новые оттенки на существующие модальные значения. Подчеркивается, что «специфика изъявительного наклонения состоит в том, что оно практически не налагает ограничений на возможности выражения различных модальных оттенков лексико-грамматическими средствами и средствами контекста» [37, 1, 619]. В силу этого возможно усиление истинностной оценки, выраженной изъявительным наклонением глагола:

•Эпоха эллинизма началась в IV в. до н.э. и совпала с кризисом античного мировоззрения.– Действительно, эпоха эллинизма началась в IV в. до н.э. и совпала с кризисом античного мировоззрения (Гумилев 218).

Такое усиление не является типичным для научной аргументации, однако присутствует в дискурсе Л.Н. Гумилева и дает возможность связать некоторые утверждения с предыдущей частью текста, служащей в качестве его обоснования.

Сослагательное наклонение непосредственно не оценивает дейстие как реальное или возможное, а относит его к условию, при котором действие оказывается реальным. Это условие в данный момент и в данных обстоятельствах не существует, хотя в абсолютной перспективе может или могло существовать:

•Казалось бы, эмираты и султанаты, возникавшие вследствие обособления этносов, должны были бы соответствовать этническим границам, но этого не было(Гумилев 78).

Таким образом, относя действие и его актанты к существующим в возможности, нереализованным условиям, сослагательное наклонение проявляет амбивалентность в плане истинностной оценки. Положение дел оценивается здесь одновременно как истинное-реальное применительно к некоторой ситуации и как неистинное-нереальное для наличной ситуации:

•Ну, а если бы гугеноты отстояли для себя кусок территории и создали там самостоятельное государство, как, скажем, швейцарцы или североамериканцы? Вероятно, их следовало бы рассматривать как особый этнос, возникший вследствие зигзага исторической судьбы, потому что у них были бы особый быт, культура, психический склад и, может быть, язык, ибо вряд ли они стали бы объясняться на парижском диалекте, а скорее выбрали бы один из местных диалектов. Это был бы процесс, аналогичный отделению американцев от англичан(Гумилев 109) (условие оценки истинно заданы первым из двух предложений, использование в нем сослагательного наклонения говорит о том, что этих условий нет в наличии). Таким образом, осуществляются две оценки сразу. Сослагательное наклонение представлено в научно-гуманитарном дискурсе очень ограниченно.

Разговорный компонент проявляется и в морфологической категории времени. Рассмотримразличные временные формы глаголов. Форма настоящего времени может усиливать и дополнять позитивную истинностную оценку описываемой ситуации. Она не просто хронологически характеризует ситуацию, а указывает на ее наличие [37, 1, 629]. Наиболее выражено данное качество в настоящем актуальном времени, которое обозначает действие, действительно протекающее в момент речи [37, 1, 630]. Истину, сообщаемую при помощи данной временной формы, можно назвать истиной переживаемого факта. Для научной речи, вообще говоря, применение настоящего актуального времени нехарактерно, поскольку правила научного дискурса предполагают объективированность изложения, нахождение автора вне изучаемого являния. Однако в гуманитарном дискурсе Л. Гумилева мы находим такое употребление и рассматриваем его как выражение диалогичности, свойственной дискурсу ученого:

• В данный момент мы видим воду моря, небо над землей, ибо они граничат с берегами, воздухом, горами (Гумилев 10);

•Сейчас мы встречаем несколько разных этносов, носящих одно и то же имя, или, наоборот, один этнос может называться по-разному(Гумилев 37);

•Здесь мы находим связь системную, ставшую основой науки о взаимоотношении человечества с природой. (Гумилев 8).

Объем его истинностной оценки при этом сужается до момента речи; говорящий характеризует не начало и не конец процесса, не процесс в целом, а только тот временной отрезок, за который он произносит данную фразу. Его свидетельская оценка не может распространяться на то, что было до и будет после данного отрезка времени. Эта хронологическая привязка может быть актуализирована специальными средствами, в наших примерах словами здесь, сейчас. Вместе с сужением объема истинностной оценки форма настоящего актуального придает ей наибольшую силу.

Используя это время Л.Н. Гумилев выражает свою авторскую индивидуальность.

Настоящее постоянное и настоящее абстрактное [37, 1, 630-631] не привязывают истинностную оценку к моменту речи:

•Современный алогизм выступает не только с общими антиинтеллектуалистическими декларациями (Асмус 276);

•Так поступают все естественники, добывающие материалы из непосредственных наблюдений природы (Гумилев 204-205)).

Объем оценки не ограничен. Он включает и момент речи, однако выходит неопределенно далеко за его пределы. По этой причине настоящее постоянное и настоящее абстрактное наиболее уместны для передачи теоретических положений, наиболее репрезентативны в научном и научно-гуманитарном дискурсе. В силу неопределенности временных границ оценки объективные основания для установления истины возможны при абсолютно необходимой, сущностной связи в пропозии действия с референтом. Поэтому модальная оценка выражает зачастую скорее истину сущности либо аналитическую истину, чем истину dere:

•Избыток первичной информации и слабая разработанности принципов систематизации особенно болезненно отражаются на истории и этнографии (Гумилев 1);

•Географический ландшафт воздействует на организм принудительно, заставляя все особи варьировать в определенном направлении, насколько это допускает организация вида. Тундра, лес, степь, пустыня, горы, водная среда, жизнь на островах и т.д. - все это накладывает особый отпечаток на организмы. Те виды, которые в состоянии приспособиться, должны переселиться в другой географический ландшафт или вымереть (Гумилев 9);

•Памятники материальной культуры четко отмечают периоды расцвета и упадка народов и поддаются довольно четкой датировке (Гумилев 16);

•В мягком климате Европы ландшафтные различия несколько скрадываются, а в условиях континентального климата и широких пространств выступают резко (Гумилев 119);

•К биологическим дисциплинам относятся не только анатомия и генетика, но и те науки, которые изучают проявления организма, связанные с окружением: рефлексология, экология, биоценология и этология (наука о поведении) (Гумилев 119);

•Расы отличаются друг от друга физическими признаками, не имеющими существенного значения для жизнедеятельности человека;

Особой формой настоящего времени является настоящее историческое, используемое для образной актуализации прошедших событий [37, 1, 632]. Применение этой формы привязывает истинностную оценку к указанному в предтексте или в самом высказывании периоду прошлого. Поэтому оно наиболее естественно в исторических или использующих исторический материал текстах: В IX и X вв. возникает и со временем приобретает популярность учение о тройственном расчленении общества (Гуревич, 27);К началу XVI века городское землевладение занимает почти 40% всей обрабатываемой площади (Рутенбург 72). Однако в работе Л.Н. Гумилева настоящее историческое время не используется.

Вместе с тем содержание высказывания переживается однопланово с моментом речи, является переживаемым настоящим: Создается впечатление, что Снорри и верит и не верит в Одина. Он относится к старым и новым богам как к представителям двух династий (Гуревич 102). Если сами описываемые события не зависят от автора высказывания, то их последовательность, их "сюжет" и смысловая направленность выбираются автором высказывания. Происходит "транспозиция" временных значений. Поэтому наряду с основной субмодальностью dere – истинностью привязки событий к периодам прошлого в таких высказываниях можно отметить дополнительный оттенок субмодальности dedicto истинность – непосредственно переживаемой последовательности излагаемого.

Для научно-гуманитарных текстов исторического характера наиболее естественным является использование форм прошедшего времени. Эти формы характерны для описательной части исторических сочинений, тогда как теоретические выводы чаще излагаются в формах настоящего абстрактного или настоящего постоянного. Основная функция форм прошедшего времени – соотнесение действия с моментом или периодом, предшествующим моменту речи. Сфера прошедшего характеризуется исследователями как наиболее определенная и разнообразная по темпоральной структуре [49, 95], [11, 429– 448]. Фиксированность, определенность времени действия усиливает истинностную оценку, но сужает ее объем. По своей семантике различаются прошедшее время глаголов несовершенного вида и прошедшее время глаголов совершенного вида.

Форма прошедшего времени глаголов несовершенного вида обозначает действие, полностью отнесенное к прошлому и не имеющее связи с настоящим [37, 1, 629]. Действие оторвано от говорящего, говорящий не является его непосредственным свидетелем, что усиливает объективность, «эпичность» повествования и сообщает модальной оценке истинности значение истины dere:

•Пришедшие в Турфан кочевые уйгуры исповедовали манихейство , но, видимо, так же формально, как турфанцы – буддизм (Гумилев 29);

•Христианами становились также купцы, ибо буддийское учение запрещает "ставшим на путь" прикосновение к золоту, серебру и женщине(Гумилев 29);

• Имена же здесь менялись чаще, чем носившие их этносы, причем смена этнонимов объяснялась политической конъюнктурой(Гумилев 29);

• Столь широкое распространение тюркоязычия делало этот язык удобным для оазисов торговых операций, а жители обеих половин Срединной Азии одинаково любили торговать (Гумилев 29);

•Пелагий проповедовал, что греховность человека есть результат его дурных поступков и, следовательно, добрый язычник лучше злого христианина (Гумилев 96);

Форма прошедшего времени глаголов несовершенного вида, обозначает действие, связанное с настоящим [37, 1, 633]. Соответсвенно, истинностная оценка модифицируется под действием этой формы в значение истины результата (в отличие от истины факта, независимого от результата, в предыдущем случае). Хотя действие относится к периоду некоторого момента в прошлом, но результат действия истинен сейчас, в момент речи. Прекращение войны позволило стране вернуться к мирному труду (Скрынников 348) – действие совершено в прошлом, но факт действия налицо в данный момент. Отсюда большее влияние на модальную оценку в такого типа высказываниях оказывает позиция говорящего или субъекта высказывания: Куликовская битва составила эпоху в русской истории (Скрынников 4) – естественным выглядит присоединение эпистемической пропозициональной переменной: Р.Г. Скрынников утверждает (полагает, думает, знает), что Куликовская битва составила эпоху в русской истории. Поэтому в таких высказываниях толкование модальности как dedicto является предпочтительным, особенно в контексте диалога, хотя и не единственным.

Формы будущего времени глаголов выражают действие, которого еще нет и об истинности которого можно говорить в плане субъектиной уверенности-неуверенности или объективной возможности, большей либо меньшей вероятности. В научных текстах использование будущего времени связано с реализацией одной из важнейших функций науки – прогностической. Однако, в отличие от доказанных теоретических положений и установленных фактов, научные прогнозы имеют, чаще всего, вероятностный характер:

•Позитивным будет только установление некоторого количества бесспорных фактов, которые, будучи отслоены от источника, могут быть сведены в хронологическую таблицу или размещены по исторической карте (Гумилев 2);

•Новое, что мы собираемся внести, будет сочетание фактов в предлагаемом нами аспекте (Гумилев 2);

•История человечества и биография замечательного человека - явления не равновеликие, и закономерности развития в обоих случаях будут разными, а между ними есть сколько угодно градаций (Гумилев 3);

•В степях Монголии и Казахстана обнаружены остатки рощ, в отношении которых нельзя сказать, погибли ли они от усыхания или были вырублены людьми, а если даже будет доказано последнее, то все равно остается неизвестной эпоха расправы человека над ландшафтом (Гумилев 3);

•Порядки и социальные устройства будут противоречить принципам государства и власти (Гумилев 3);

•В безымянных странах мы найдем этносы без общности языка и экономики и даже иной раз территории, а реки и озера будут кочевать, как пастухи-скотоводы (Гумилев 3);

•Неизменными останутся только закономерности этногенеза (Гумилев 4);

Наиболее существенными в плане реализации модальности истинности в научно-гуманитарных текстах морфологическими формами являются наклонение и время глаголов. Изъявительное наклонение утверждает истинность содержания высказывания для данных условий места, времени и других обстоятельств. Оно доминирует в научно-гуманитарных текстах, передавая действительные факты и проверенные утверждения. Сослагательное наклонение используется при выдвижении и обосновании гипотез либо при описании гипотетических ситуаций в процессе аргументации. Сослагательное наклонение непосредственно не оценивает действие как реальное или возможное, а относит его к условию, при котором действие оказывается реальным. Сослагательное наклонение модифицирует оценку истинности, выраженную изъявительным наклонением, в сторону ее ослабления, сообщая, что не при всех обстоятельствах содержание высказывания является истинным. Предпочтительной интерпретацией является субмодальность истинности высказываний, поскольку выбор условий, при которых содержание высказывания становится истинным, как правило, является делом говорящего. Морфологическая категория времени глагола также существенно влияет на модальную оценку истинности. Форма настоящего времени усиливает и дополняет позитивную истинностную оценку. Наиболее репрезентативны в научном и научно-гуманитарном дискурсе настоящее постоянное и настоящее абстрактное. В отличие от настоящего актуального они не привязывают модальную оценку к моменту речи. Часто встречаются в научно-гуманитарных (особенно исторических) текстах настоящее историческое, а также формы прошедшего времени. Прошедшее глаголов несовершенного вида означает действие, которое целиком оторвано от говорящего, что усиливает объективность, эпичность оценки, придает ей значение истинности вещей. Объем оценки ограничен замкнутым отрезком прошлого. Форма прошедшего времени глаголов совершенного вида привязывает действие к настоящему времени, актуализирует значение истинности результата. Предпочтительной интерпретацией такой модальной оценки является истинность высказываний. Формы будущего времени связаны с прогностической функцией научных текстов, они выражают действие, которого еще нет, и об истинности которого можно говорить лишь в плане субъективной уверенности-неуверенности или объективной возможности.

2. 4. Специфика проявления разговорного компонента вдискурсе Льва Гумилева на синтаксическом уровне

В главе 2 «Свойства этноса» книги «Этногенез и биосфера Земли» выявлено нами 707 предложений. Из них сложных предложений – 571, что составляет 81% от общего массива исследуемых.

Из 571 сложного предложения– 215 сложноподчиненных предложений (30,4%), сложносочиненных– 312 (44,13%), бессоюзных– 44 (6,22%).

Остановимся на простых предложениях. Всего в данной главе насчитывается 136 простых предложений (19,23%). В их составе 72 осложненных предложений (52,3%); 64 двусоставных (47,2%), 8 односоставных (5,1%); по критерию распространенности/ нераспространенности первых зафиксировано 72 предложений (52,3%), вторых– 5 (4,31%).

Таким образом, если для научного стиля вообще характерно преобладание сложных предложений, и практически не используются простые, то у Л.Н. Гумилева находим достаточно высокий процент употребления простых предложений – 19,23% из всего массива исследуемого материала.

Отметим многократное использование вопросительных предложений, активизирующих внимание читателя:

• А где же монголы, по имени которых названо "иго", тяготевшее над Русью 240 лет? (Гумилев, 44);

•Можно ли считать это деление обязательной принадлежностью этноса или хотя бы первичной стадией его образования или, наконец, формой коллектива, предшествовавшей появлению самого этноса? (Гумилев, 44);

•Чем компенсируется отсутствие родоплеменных групп у народов вполне развитых, находящихся на стадии классового общества? (Гумилев, 44);

•Так из-за чего же лилась кровь? (Гумилев, 45);

•В самом деле, какое отношение имело христианство или манихейство к рационалистическим рассуждениям Сенеки, кровавым мистериям Аврелиана в митреумах или оргиастическим развлечениям Гелиогабала? (Гумилев 98);

•Однако откуда берутся вспышки и почему инерционные процессы так удивительно похожи друг на друга? (Гумилев 100);

Исследуемый научный дискурс даёт возможность выделить два традиционных типа вопросительных предложений:

а) с вопросительным словом (их в главе 2 встречается 2 предложения:

• Что же говорить о других этносах, на облик которых влияет не только внутреннее развитие, но и посторонние воздействия - культурные заимствования, завоевания, влекущие за собой принудительные изменения обычаев, и, наконец, экономические нажимы, меняющие род занятий и насильственно регулирующие потребности этноса ? (Гумилев, 45);

• Чем компенсируется отсутствие родоплеменных групп у народов вполне развитых, находящихся на стадии классового общества? (Гумилев, 45);

б) без вопросительного слова:

• Ради чего творили такие бессмысленные жестокости? (Гумилев, 45);

•Так в каком же смысле мы можем трактовать их как системы? (Гумилев, 46);

•Теперь поставим вопрос: в чем разница между этносами-изолятами и этносами, развивающимися бурно? (Гумилев, 46);

И на первые, и на вторые типы вопросительных предложений ученый отвечает тремя-четырьмя предложениями, в основном одним абзацем. Мы считаем, что, используя вопросительные предложения, Л.Н. Гумилев обращает наше внимание на наиболее важные аспекты текста.

Таким образом, можно сказать, что насинтаксическом уровне Л.Н. Гумилев, как сказано выше,отступает от традиционного изложения материала в научном стиле, используя различные средства для привлечения читательского внимания. Это проявляется в высокой частотности употребления простых предложений, большом количестве вопросительных предложений.

Одной из отличительных черт представления языковой личности Л.Н. Гумилева на данном уровне является использование цитат. Цитаты, которые употребляет ученый, различны по объему. Например:

• Известный русский востоковед В. Д. Смирнов в своей диссертации писал: "Неужели же кто-нибудь хоть в шутку станет утверждать, что гг. Чайковский, Лангевич и т.п. личности из славян, греков, мадьяр, итальянцев и др. приняли ислам по убеждению? Без сомнения, никто. А между тем на долю подобных-то перевертней и выпал жребий воспользоваться плодами доблестных подвигов османского племени. Не имея никакой религии, они чужды были всяких нравственных убеждений; не чувствуя никаких симпатий к народу, над которым они властвовали, они жили одной животной жизнью. Гаремные интриги заменяли им настоящую, интересующую всякого истинного гражданина, политику. Семейные связи не вызывались у них изуродованным состоянием организма или восполнялись гнусным пороком... Понятие о благе не шло у них дальше благополучия собственного кармана. Чувство долга ограничивалось приисканием законных предлогов, которыми бы можно было прикрыть свои беззакония, не рискуя сделаться жертвою происков других подобных им общественных деятелей. Словом, будучи османами по имени, они не были ими в действительности" (Гумилев, 52);

• Он заявил: "Я сражался с этим городом для того, чтобы жить в нем’’ (Гумилев, 56);

При этом следует отметить, что Л.Н. Гумилев использует цитаты вкачестве доказательства своих мыслей.

В его дискурсе также встречается вкраплениеразговорногосинтаксиса:

•Чукчи упорно считали его русским, и того же мнения держался он сам (Гумилев, 47);

•Мы такие-то, а все прочие другие (Гумилев, 48);

Таким образом, специфика проявления разговорного компонента в дискурсе Л. Гумилева на синтаксическом уровне проявляется в широком использовании простых предложений (19,23%) из всего массива исследуемого материала; многократном использовании вопросительных конструкций, активизующих внимание читателя; широком использовании цитат. Именно вводя цитату в текст, Л.Н. Гумилев объясняет смысл высказанной другим идеи для того, чтобы чужая мысль была усвоена читателем в строго определенном значении.

ВЫВОДЫ

В 60-70-е годы XX века в лингвистике, смежных с ней областях знания (социолингвистика, психолингвистика, когнитивная психология) и других гуманитарных науках (философия, история) выделяется автономный объект изучения – дискурс.

Дискурс – это языковое явление, обладающее речевыми свойствами конкретности, процессуальности, целенаправленности, актуальности, контекстной ситуативной обусловленности, и основными признаками текста: связностью и цельностью, – а также характеризующееся интеракциональностью (диалогичностью) и вбирающее в себя экстралингвистические – паралингвистические, психологические, социокультурные, прагматические и другие факторы. Выделяются следующие признаки дискурса: протяженность (во времени), процессуальность, единый контекст, связанность общим концептом, обусловленность экстралингвистическими факторами (например, социальными характеристиками говорящего и слушающего).

Особым видом научного дискурса является научно-гуманитарный дискурс, который представляет собой совокупность текстов гуманитарных дисциплин, изучающих человека через продукты его социально-культурной деятельности.

В последние два десятилетия проблема языковой личности является одной из актуальных и перспективных проблем современной когнитивной и коммуникативной лингвистики. Языковая личность – это личность, выражающая совокупность социальных, физических, психологических, эмоциональных, прагматических и др. характеристик в языке. Именно языковая личность автора, средства объективации ее мировоззренческих установок, междисциплинарных представлений, стиля выражения мысли, рационального и эмоционального в речеповедении; способов и средств выражения диалогичности, авторизации, адресованности при порождении, восприятии, понимании, интерпретации текста; выбор языковой личностью тех или иных единиц системы языка для репрезентации собственного иллокутивного замысла, позволит комплексно подойти к анализу научно-гуманитарного дискурса.

Дискурсивной сущностью языка гуманитарных наук является их диалогичность. Она обусловлена тем, что в сфере гуманитарного познания интеллектуальные операции с чужим описанием того или иного фрагмента социальной жизни являются основным источником для формирования своих собственных суждений. Диалогичность характеризует коммуникативно-прагматичную природу текста и реализуется разными средствами, способами и формами, что зависит от лингвистичных и экстралингвистичных принципов коммуникации, необходимым минимальным и обязательным компонентом которой является эксплицитный адресант (автор).Учет автором речи фактора адресата (реального или гипотетического, воображаемого), его смысловой позиции является обязательным условием диалогичности. В речи автора, имеющей внешнее выражение, данная коммуникативная ориентация обозначается при помощи определенных языковых средств.

В научно-гуманитарном дискурсе Л. Гумилева категория диалогичности является одной из центральных текстовых категорий, реализующаяся в своеобразных разговорных речевых средствах автора. Именно они являются мощным средством и для репрезентации иллокутивного замысла Л. Гумилева, и для достижения коммуникативного успеха в гуманитарном дискурсе. Предполагаемые автором уровень знаний адресата об излагаемой проблеме и искушенность адресата в практической риторике влияют на использование автором тех или иных маркеров категории диалогичности.

Для Л. Гумилева основными средствами создания диалогичности, которые отличают и подчеркивают специфику его гуманитарного дискурса, являются: вопросы различных типов (вопросы помогают привлечь внимание читателя, поскольку вопросы обращены к собеседнику и требуют ответной реакции. Эмоциональность вопросительной формы, как правило, вызывает такую же эмоциональную реакцию читателя и создает нужную автору атмосферу восприятия текста. Основная роль отводится вопросно-ответному комплексу, демонстрирующему развитие идеи и обеспечивающему ее однозначное понимание читателем); драматизация изложения идей Л. Гумилевым (использование первого лица единственного числа; применение противительных союзов, начинающих самостоятельные предложения); прямая и косвенная речь, вводные слова, словосочетания и предложения, передающие ссылки на источник сообщения, сноски; использование конструкций связи, имеющих благодаря глагольным формам значение объединения адресата и адресанта.

К лексико-семантическим средствам выражения диалогичности в дискурсе Льва Гумилева мы отнесли:

– экспрессивно-окрашенныелексемы и выражения, передающие авторское отношение к изложению материала (эффектные метафоры, сравнения, эпитеты);

– различного рода акцепторы или средства поддержания внимания с помощью ссылок на других ученых, выдающихся личностей;

– обороты, создающие эффект авторского присутствия.

К морфологическим средствам выражения диалогичности в дискурсе Льва Гумилева мы отнесли:

– наклонение глаголов (так, глаголы в личных формах, принимая форму того или иного наклонения, реализуют оценочность той или иной части высказывания атора);

– время глаголов (так, форма настоящего времени может усиливать и дополнять позитивную истинностную оценку описываемой ситуации);

На синтаксическом уровне нами выявлены такие средства выражения разговорного компонента:

– достаточно высокий процент употребления простых предложений;

– многократное использование вопросительных предложений, активизирующих внимание читателя (с вопросительным словом, без вопросительного слова);

– использование различных по объему цитат.

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

1. Арутюнова Н.Д. Дискурс // Лингвистический энциклопедический словарь. – М., 1990.

2. Бахтин М.М. Проблема текста в лингвистике, филологии и других гуманитарных науках / М.М. Бахтин // Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. – М., 1979.

3. Бацевич Ф.С. Нариси з комунікативної лінгвістики: Монографія. – Львів: Видавничий центр ЛНУ ім. Івана Франка, 2003.

4. Богданов В.В. Текст и текстовое общение. –С-Пб., 1993.

5. Богин Г.И. Концепция языковой личности: Автореф. дисс. ... докт. филол. наук. – М., 1982.

6. Богин Г. И. Модель языковой личности в ее отношении к разновидностямтекстов: Автореф. дисс. ... д. филол. наук. – Л., 1984.

7. Бондалетов В. Д. Социальная лингвистика. – М., 1987.

8. Вартапетова С. С. Язык научной речи // Русский язык в школе. – 1998. –№6.– С. 65–74.

9. Васильева Н.В., Виноградов В.А., Шахнарович А.М. Краткий словарь лингвистических терминов. – М.: Русский язык, 1995.

10. Васильев Ю.А. О влиянии композиционно-смысловой организации научного текста на его языково-стилистические характеристики //Стиль научной речи. – М.: Наука, 1978. – С. 75–94.

11. Виноградов В.В. Избранные труды. Исследования по русской грамматике. – М.: Наука, 1975.

12. Виноградов В.В. О художественной прозе. – М. – Л., 1930.

13. Волошинов В.Н. Философия и социология гуманитарных наук. – Спб.: Аста-пресс ltd., 1995.

14. Ворожбитова А.А.Трихотомия «текст – дискурс – произведение» в лингвориторической парадигме // Язык. Текст. Дискурс: Межвузовский сборник научных статей / Под ред. Г.Н. Манаенко. – Ставрополь: Пятигорский государственный лингвистический университет, 2003. – Вып.1. – С.17–26.

15. Гаспаров Б.М. Современные проблемы лингвистики текста // Linguistica: Ученые записки. – Tartu: Тарт. ун-т, 1976. – Вып.7. – С.32–60.

16. Данилевская Н.В. В поисках механизма развертывания целого научного текста (функционально-стилистический аспект) // Языковая деятельность:

переходность и синкретизм: Сборник статей научно-методического семинара

«TEXTUS» / Под ред. К.Э. Штайн. – М.-Ставрополь: Изд-во СГУ, 2001. –Вып.7. – С.275–280.

17. Дейк Т. А. ван. Язык. Познание. Коммуникация. – М.: Прогресс, 1989.

18. Демьянков В.З. Англо-русские термины по прикладной лингвистике и автоматической переработке текста // Всесоюзный центр переводов. Тетради новых терминов, 39. – М.: ИНИОН РАН, 1982.

19. Дускаева Л.Р. Диалогичность газетных текстов 1980 – 1990 гг.: Автореф. дис. ... канд. филол. наук / Л.Р. Дускаева. – Пермь, 1995.

20. Ейгер Г.В., Раппорт И. А. Язык и личность: Учебное пособие. – К., 1991.

21. Євстєгнеєва Г.А. Причинно-наслідкові відношення у науковому стилі(на матеріалі сучасної російської мови) // Мовознавство. – 1983. – № 3. – С. 60–65.

22. Имшуратов А.Т. Логико-когнитивный анализ онтологии дискурса // Рациональность и семиотика дискурса. – К.: Наукова думка, 1994. – С.171 – 182.

23. Карасик В.И. О типах дискурса // Языковая личность: институциональный и персональный дискурс. Сб. науч. тр. / Под ред. В.И. Карасика, Г.Г. Слышкина. – Волгоград: Перемена, 2000. – С. 5–20.

24. Карасик В.И. Этнокультурные типы институционального дискурса // Этнокультурная специфика речевой деятельности: Сб. обзоров. – М.: ИНИОН РАН, 2000. – С.37–64.

25. Караулов Ю.Н. Из опыта реконструкции языковой личности // Литература. Язык. Культура. – М., 1986. – С. 222–234.

26. Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. Издание 2-е, стереотипное. М.: Едиториал УРСС, 2002.

27. Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. – М., 1987.

28. Караулов Ю.Н. "Четыре кита№ современной лингвистики или о предпосылках включения "языковой личности" в объект науки о языке (от содержания науки – к ее истории) // Соотношение частнонаучных методов и методологии в филологической науке: Сб. науч. Трудов. – М., 1986. – С. 33–52.

29. Кожина М.Н. Диалогичность как категориальный признак письменного научного текста / М.Н. Кожина // Очерки научного стиля русского литературного языка ХVШ-ХХ вв. Т. 2. Стилистика научного текста (общие параметры). Ч. 2. Категории научного текста: функционально-стилистический аспект. – Пермь, 1998.

30. Колегаева И.М. Текст как единица научной и художественной коммуникации. – Одесса: Обл. упр. по печати, 1991.

31. Кубрякова Е.С. Язык и знание: На пути получения знаний о языке: Части речи с когнитивной точки зрения. Роль языка в познании мира. – М.: Яз. славян. культуры, 2004.

32. Кузьмина Е.С. Синтагматика научного текста. – М.: Изд-во Ун-та дружбы народов, 1986.

33. Московская Н.Л. Формирование профессиональной компетенции лингвиста-преподавателя в интегрально-коммуникативном образовательном пространстве. – Ставрополь: Изд-во СГУ, 2003.

34. Мусієнко В.П. Проблема істинності лінгвістичних знань // Мовознавство, 2000. – № 2–3. –С. 11–16.

35. Непийвода Н.Ф. Автор наукового твору, спроба психологічного портрета // Мовознавство, 2001. – № 2. – С.11–25.

36. Николаева Т.М. Краткий словарь терминов лингвистики текста // Новое в зарубежной лингвистике.-М.: Прогресс, 1978. – Вып. VIII. – С. 466–475.

37. Отье-Ревю Ж. Явная и конститутивная неоднородность: к проблеме другого в дискурсе // Квадратура смысла. Французская школа анализа дискурса. – М.: Прогресс, 1999. – С.54–94.

38. Петровский В.И. Общая психология. – М., 1996.

39. Почепцов Г.Г. Теорія комунікації. – 2-ге вид. – К., 1999.

40. Радзієвська Т.В. Текст як засіб комунікації. – К., 1993.

41. Русская грамматика. Т1. - М.: Наука, 1980. 784с.; Т.2. – М.: Наука, 1982. 710 с.

42. Селиванова Е.А. Основы лингвистической теории текста и коммуникации: Монографическое учебное пособие. – К. – ЦУЛ, «Фитосоциоцентр», 2002.

43. Серио П. Как читают тексты во Франции // Квадратура смысла. Французская школа анализа дискурса. – М.: Прогресс, 1999. – С. 12–53.

44. Степанов Ю.С. Альтернативный мир, Дискурс, Факт и принцип Причинности // Язык и наука конца 20 века / Под ред. Ю.С. Степанова. – М.: Институт языкознания РАН: Издательский центр Российского государственного гуманитарного университета, 1995. – С. 35–73.

45. Степанов Ю.С. В мире семиотики // Семиотика: Антология.-М.: Академический проект; Екатеринбург: Деловая книга, 2001. – С. 5–42.

46. Сусов И.П. К предмету прагмалингвистики //Содержательные аспекты предложения и текста. – Калинин: Изд-во КГУ, 1983. – Волгоград: Перемена, 2000. – С.5–20.

47. Теория функциональной грамматики. Темпоральность. Модальность. – Л.: Наука, 1990.

48. Троянская Е.С. К вопросу о лингвистических признаках функциональных стилей // Стиль научной речи. – М.: Наука, 1978. – С.43–58.

49. Чаковская М.С. Взаимодействие стилей научной и художественной литературы. – М.: Высшая школа, 1990.

50. Шаповал В.В. Текст источника как объект анализа для филолога и историка.– М., 2001.

51. Яворська Г.М. Прескриптивна лінгвістика як дискурс: мова, культура, влада. – К., 2000.

52. Языковая ментальность личности. http://www/rl-online/ru/articles.

СПИСОК ИСТОЧНИКОВ ИЛЛЮСТРАТИВНОГО МАТЕРИАЛА

1. Асмус В.Ф. Историко-философские этюды. – М.: Мысль, 1984.

2.Гумилев Л.Н. Этногенез и биосфера Земли. – М.: Институт ДИ-ДИК, 1997.

3.Гуревич А.Я. Средневековый мир: культура безмолствующего большинства. – М.: Искусство, 1990. – 396 с.

4. Рутенбург В.И. Истоки Риссорджименто: Италия в XVII-XVIII веках. – Л.: Наука, 1980. – 304 с.

5. Скрынников Р.Г. Святители и власти. – Л.: Лениздат, 1990. – 349 с.