Оглавление

Введение

Глава I. История развития отечественного уголовного законодательства об ответственности за самоуправство и его уголовно-правовая характеристика

§ 1. Развитие уголовной ответственности за самоуправство

§ 2 Объект и объективная сторона самоуправства

§ 3. Субъект и субъективная сторона самоуправства

Выводы по I главе

Глава II. Разграничение самоуправства и смежных институтов

§ 1 Отграничение самоуправства от преступлений против собственности и принуждения к совершению сделки или отказу от ее совершения

§2 Отграничение самоуправства от превышения должностных полномочий

Выводы по II главе

Заключение

Список источников и литературы

Введение

Актуальность темы исследования. Отмечаемый рост количества самоуправств, совершаемых в Российской Федерации после распада СССР[1] , связан в первую очередь со следующими факторами:

•Сменой экономической и, как следствие, общественно-политической формации в нашем государстве, обусловившей появление большого количества экономически независимых субъектов предпринимательской деятельности, не связанных плановыми заданиями, свободно вступающих в договорные отношения друг с другом. Также нельзя не отметить усиление роли материальных благ в жизни общества в целом, возрастающее отсюда стремление к их накоплению, преумножению, что влечет за собой все увеличивающееся стремление граждан заниматься предпринимательской деятельностью. Это с неизбежностью породило увеличение в геометрической прогрессии количества договорных споров между данными субъектами.

Судебная система, выстроенная под иные цели и задачи, справиться с этим валом экономических споров была просто не в состоянии и, как следствие, пострадавшая в результате недобросовестности контрагента сторона зачастую вынуждена была игнорировать неэффективные законные способы защиты, прибегая к действенным, оперативным, но противоправным.

•Сложностью в практическом применении нормы об уголовной ответственности за самоуправство. Судебно-следственные органы зачастую лишены возможности привлечь самоуправца к ответственности, в том числе ввиду размытости формулировки диспозиции данной статьи, не позволяющей с точностью уяснить суть данного деяния, недостаточной теоретической и практической проработанности вопроса об уголовной ответственности за самоуправство.

Путем конструирования надлежащим образом сформулированной нормы об ответственности за данное деяние, может быть, достигнут колоссальный общепревентивный эффект.

• Отсутствием сколь бы то ни было значимых реформ в системе правосудия и системе принудительного исполнения судебных актов. Ситуация, при которой рассмотрение спора в суде превращалось в большинстве случаев в многомесячный «марафон», сама по себе подрывала веру в правосудие. А когда взыскатель, получивший исполнительный лист, с большей долей вероятности получал на руки не присужденное, а акт о невозможности взыскания, он понимал, что государство не в силах защитить его права. Катастрофическая ситуация с исполнимостью принимаемых судебных актов даже нашла свое отражение в Постановлении Конституционного Суда РФ: «...к моменту принятия Федерального закона «Об исполнительном производстве» эффективность исполнительного производства в Российской Федерации снизилась; неисполнение и несвоевременное исполнение решений судов и иных уполномоченных органов создавало угрозу гарантиям государственной защиты конституционных прав и свобод, законности и правопорядка в целом»[2] .

Все сказанное, безусловно, свидетельствует о необходимости улучшить работу судебной системы. Однако, параллельно требуется усилить борьбу (в том числе превентивную) с незаконными внеюрисдикционными способами реализации права. В том числе, особую опасность представляет самоуправство, являющееся одновременно и способом защиты права, и узурпацией правомочий суверена. Одним из важнейших условий является установление уголовной ответственности за подобные действия, при том, что обязательным условием эффективности данной нормы является ее верная законодательная формулировка, которую должен предварять тщательный юридический (в том числе доктринальный) анализ.

Степень изученности темы исследования. Система преступлений против порядка управления подвергалась исследованию в научных работах В.А. Владимирова и Ю.И. Ляпунова, П.И. Гришаева, П.Ф. Гришанина и М.П. Журавлева, В.Ф. Кириченко, В.Д. Менышагина, Г.Ф. Поленова, В.В. Сташиса и М.И. Бажанова. Соответствующие главы в учебниках по Особенной части уголовного права и комментариях к УК РФ были написаны Г.Н. Борзенковым, М.П. Журавлевым, А.В. Кладковым, Ю.А. Красиковым, З.А. Незнамовой и др. Работы, посвященные исследованию гражданско-правовых проблем, связанных с самоуправной формой защиты гражданских прав, были выполнены в различное время такими видными представителями цивилистики как A.M. Винавер, B.П. Гонгало, В.А. Краснокутский, И.Б. Новицкий, О.А. Красавчиков, Б.Б. Черепахин и др.

Большинство научных трудов на данную тему были выполнены на базе прежнего уголовного и административного законодательства и, в большинстве случаев, без учета норм гражданского законодательства. Остаются спорными и требуют дополнительного изучения: пути приведения диспозиции статьи 330 УК РФ в соответствие со всей системой уголовного закона, а также иным законодательством; характер причиняемого вреда при уголовно-наказуемом самоуправстве; выработка предложений по совершенствованию уголовно-правовых норм и практики их применения.

Целью исследования является комплексная характеристика самоуправства, сложного, полиотраслевого понятия, представляющего собой узурпацию государственных полномочий в сфере осуществления государственного принуждения, с учетом его специфики, как преступления, являющего ненадлежащий способ осуществления частных прав.

Достижение указанной цели предполагает разрешение следующих задач:

1. Определение особенностей развития отечественного уголовного законодательства об ответственности за самоуправство.

2. Исследование особенностей норм, устанавливающих ответственность за самоуправство, в уголовном законодательстве зарубежных государств,

3. Осуществление тщательного юридического анализа преступления, предусмотренного статьей 330 УК РФ. Выделение характерных уголовно - правовых признаков исследуемого преступления и их формулировка.

4. Поиск пробелов в законодательном регулировании уголовно-правовой ответственности, установленной за самовольное поведение граждан, внесение предложений по их устранению.

5. Формулировка предложений по совершенствованию законодательного определения самоуправства.

Объектом исследования является самоуправство, как сложное социально - правовое явление, возникающее на определенном этапе развития общества и государства как социально необходимое и, запрещаемое одновременно с постепенным огосударствлением, деятельность по предупреждению самоуправств в разрешении споров между частными субъектами. Предмет исследования - представление самоуправства в терминах науки уголовного права, уголовном законодательстве Российской Федерации, а также проблемы, возникающие на практике при квалификации названного состава.

Методология и методика исследования. Методологическую основу работы составили общенаучные и специальные методы исследования, среди которых можно выделить сравнительный, исторический, формально-логический, синергетический, диалектический, системно-структурный, конкретно-социологический и др. Кроме того, использовались и эмпирические методы - наблюдение, описание, классификация и др.

Научная новизна исследования состоит в том, что оно является исследованием самоуправства как полиотраслевого явления, в том числе, с точки зрения социальной обусловленности ответственности за него.

Практическое значение исследования определяется возможностью использования выводов и предложений:

• в научно-исследовательской работе при проведении дальнейшей разработки тем, касающихся самоуправства (как уголовно-правового, так и цивилистического толка);

• в деятельности правоприменительных органов в целях надлежащей, отвечающей требованиям системы российского законодательства, квалификации самоуправства;

• при преподавании курсов уголовного права в юридических учебных заведениях, а также на курсах повышения квалификации практических работников.

Структура работы. Исследование состоит из введения, двух глав, заключения, списка источников и литературы.

Глава 1. История развития отечественного уголовного законодательства об ответственности за самоуправство и его уголовно-правовая характеристика

§ 1. Развитие уголовной ответственности за самоуправство

Первоначально самоуправство на Руси было нормальным и едва ли не единственным способом защиты прав. Вековой обычай мести - права применения мер принуждения непосредственно потерпевшим - служил правовой основой существования древнерусского общества. При этом термином «месть» обозначалось не только право расправиться с виновным, но возможность самосуда вообще. Право выбора меры воздействия при этом оставалось за потерпевшей стороной, В исследованиях юридического быта того времени отмечалось, что местью должен признаваться «любой способ удовлетворения за обиду, когда существовала совершенная свобода в выборе того или иного возмездия»[3] .

В IX-X веках нашей эры начался отмеченный многими исследователями как положительный для развития русского права процесс сближения Руси и Византии, сопровождавшийся заключением ряда договоров. Договором 911 года было предусмотрено: «Аще кто или русин хрестьяну или хрестьян русину мученья образом искус творити и насилье яве возметь что-либо дружне, да въспятить триичи» - «Если кто-либо - русский у христианина или христианин у русского, осуществляя наказание и явно творя насилие, возьмет что-нибудь принадлежащее другому, пусть возместит убытки в тройном размере»[4] . Данный правовой акт является первым известным документом, ограничившим право на самоуправство - самостоятельную защиту своих прав и наказание виновного.

Позднее, в 945 г. в Киев прибыли греческие послы для подтверждения мира с князем Игорем Рюриковичем. С ними он отправил в Царьград собственных послов, которые и заключили договор, приводимый летописцем под 945 годом. В этом, наиболее пространном из договоров русских с греками X века, весьма много положений частного международного права, в которых усматривали древнерусские народные обычаи. Однако положения эти действовали только на греческой территории и, притом, в столкновениях греков с русскими (а не русских между собою). Это доказывает, что при составлении этого договора русские обычаи принимались во внимание лишь постольку, поскольку не противоречили стремлению греков наложить узду на примитивные, по мнению греков, нравы Руси и в частности на господствовавшее у нее начало самоуправства[5] .

Впоследствии, в ст. 6 Двинской судной грамоты (1398 г.) была установлена ответственность за самосуд - «А самосудъ то, кто изымавъ татя с поличнымъ, да опустить, и себе посулъ возметъ, а наместники доведаются по заповеди, ино то самосудъ, а опричь того самосуда неть». Исследователи этого документа отмечали, что «законодатель стремился подвергнуть каре любого нарушителя интересов государства, в данном случае, лицо, самовольно разрешавшее вопрос об ответственности преступника»[6] . Если норма, содержавшаяся в ст. 38 Русской Правды, еще и допускала двоякое толкование относительно объекта предусмотренного правонарушения, то Двинская судная грамота вполне однозначно карала лиц, посягнувших на монополию власти суверена.

В Новгородской Судной грамоте (1471 г.), являющейся образцом средневекового русского законодательства, также содержался запрет самоуправства: «Никому до суда силы над ним не деять, а кто силу доспеет, иным тым его и обвинить»[7] .

Из законодательных актов XV-XVII веков интерес представляет Соборное уложение 1649 года. Статья 213 Уложения декларативно, не устанавливая никакой ответственности, предписывала защищать нарушенные права в судебном порядке - «..искати судом, а собою не управливатися». Тем же законодательным актом было запрещено самоуправство ратных людей, имевших право на покупку хлеба на льготных условиях. Принудительно эта норма должна была реализовываться с привлечением воеводы и приставов. Изъятие хлеба помимо этого порядка было наказуемым: «а будет кто имати хлебные запасы насильством, или дворы и огороды грабити,... то убытки правити вдвое» (ст.22 гл. VII Уложения 1649 г.)[8] .

В эпоху царствования Петра I также был принят ряд специфических актов, направленных на регулирование поведения военных - Воинские артикулы. Так, Воинский Устав 1716 г. наказывал «самовольство», т.е. любые действия, направленные на ограбление, совершаемые «без указу» (Арт. 178), «без позволения» (Арт. 104). Воспрещалось самовольное занятие квартир («сам собою не дерзать иную квартиру занимать или на имя другого подписывать» (Арт.84)); самоуправство в отношении хозяина квартиры и его людей, нанесение им убытков, а также несоблюдение правил поведения и поддержания чистоты в лагерях (Арт. 84-93). Грабеж «вне обоза ...без позволения и ведома начального» (Арт. 83, 93), а также нарушение установленных правил поведения в лагерях необходимо рассматривать как случаи самоуправства, поскольку законодатель четко определяет их как действия самовольные, без полученного разрешения, причиняющие ущерб гражданам: «Грабеж в статьях воинских... сливается с понятием самоуправства»[9] .

15 августа 1845 года Указом императора Николая I было утверждено Уложение о наказаниях уголовных и исправительных, введенное в действие с 1 мая следующего года. По существу это был первый уголовный кодекс России, поскольку предшествующие законодательные источники объединяли, как правило, нормы многих отраслей права. В ст. 300 Уложения 1845 г. и в ст. 312 его поздней редакции 1857 года самоуправство было отнесено законодателем в главу 1 «О сопротивлении распоряжениям правительства и неповиновении установленным от оного властям», содержащуюся в разделе IV «О преступлениях и проступках против порядка управления».

Послереволюционное уголовное законодательство советской России последовательно относило самоуправство к преступлениям против порядка управления. Однако различные элементы состава этого деяния в разное время определялись законодателем по-разному:

В ст. 103 Уголовного кодекса РСФСР 1922 года[10] законодатель определил самоуправство как «самовольное осуществление своего действительного или предполагаемого права, совершенное с нарушением такого же права другого лица». Подобная позиция законодателя в отношении к самоуправству представляется не вполне верной. На наш взгляд, в указанной диспозиции имеется недоработка, заключающаяся в ограничении самоуправства только случаями ненадлежащей реализации права, при которых происходит нарушение такого же права. Очевидно, что вполне возможны случаи, при которых нарушается право, не являющееся тождественным реализуемому (например, нарушается телесная неприкосновенность при реализации имущественного требования). Этот недостаток подвергся осуждению со стороны исследователей того времени. В.Д. Меньшагин резко критиковал подобную формулировку, называя ее «неправильной», предостерегал от заимствования из УК РСФСР статьи 103 «с отмеченными недостатками»[11] .

Законодатель не оставил без внимания ошибочность данной формулировки и при принятии УК РСФСР 1926 года[12] норма о самоуправстве (ст. 90) была изложена в иной редакции: «самовольное, помимо установленной власти, осуществление кем-либо своего действительного или предполагаемого права, оспариваемого другим лицом». Однако и при конструировании этой диспозиции, на наш взгляд, законодатель был не вполне корректен - им указано, что при самоуправстве должно оспариваться само право виновного, однако представляется, что более правильным является подход, при котором оспариваться будет форма реализации этого права.

С принятием УК РСФСР 1960 года[13] самоуправство (ст. 200) было сконструировано как материальный состав. Самоуправством стало признаваться «самовольное, с нарушением установленного законом порядка, осуществление своего действительного или предполагаемого права, причинившее существенный вред гражданам либо государственным или общественным организациям».

Законодатель определил, что самоуправными признаются действия, которые нарушают порядок осуществления права, который предусмотрен именно законом (но не иным нормативно-правовым актом).

Как видно, еще в то время последствия в составе самоуправства были указаны неопределенным термином, что предопределяло в каждом случае оценку существенности наступивших последствий.

Новый Уголовный кодекс РФ 1996 г. (везде по тексту - УК РФ)[14] определил: самоуправство (ст. 330) как самовольное, вопреки установленному законом или иным нормативно-правовым актом порядку совершение каких-либо действий, правомерность которых оспаривается организацией или гражданином, если такими действиями причинен существенный вред. Ч. 2 ст. 330 УК установила ответственность за самоуправство с применением насилия или угрозой его применения.

§ 2 Объект и объективная сторона самоуправства

Исследуемый состав расположен в разделе X УК РФ «Преступления против государственной власти», что предопределено родовым объектом, которому самоуправством причиняется вред. В научной литературе не вызывает особых споров определение родового объекта названного раздела. Автору настоящей работы представляется, что следует согласиться с тем, что под ним понимаются общественные отношения, обеспечивающие нормальное функционирование[15] и легитимность государственной власти в целом[16] , а так же ее отдельных институтов и органов[17] . Безусловно, данное определение должно быть дополнено указанием на то, что данный вред причиняется не только государственной власти, но и власти органов местного самоуправления, так как, в силу ст. 12 Конституции РФ, оная не входит в систему государственной власти, а, например, муниципальные служащие, в силу примечания к ст. 285 УК РФ, также признаются субъектами должностных преступлений, входящих в раздел X УК РФ.

Самоуправство подрывает устои публичной власти, так как посягает на ее монополию. В сфере публичного управления подобное представляется недопустимым.

Наибольшие споры в науке уголовного права возникали и возникают относительно определения видового объекта исследуемого состава, обозначенного в наименовании главы 32 УК РФ, - порядка управления[18] и, особенно, при разграничении его с объектами иных групп преступлений. В юридической литературе отмечается, что видовой объект служит основным, решающим критерием при построении Особенной части[19] . Г.Ф. Поленов отмечал, что вопрос об «объекте преступлений против порядка управления приобретает принципиальное значение, поскольку он непосредственно связан с установлением сущности, специфики этой категории преступлений, с их отграничением от иных групп преступлений»[20] .

В.Д. Меньшагин определял порядок управления следующим образом: «Правильная деятельность советского государственного аппарата — органов управления или народного хозяйства».

В.В. Сташис и М.И. Бажанов утверждали, что порядок управления это «определенная группа общественных отношений, которая обеспечивает нормальную деятельность органов управления (государственных, общественных, кооперативных) при реализации ими задач коммунистического строительства»[21] . Аналогичное определение данного родового объекта дано Поленовым Г.Ф[22] .

Мы склонны согласиться с точкой зрения А.Ю. Кизилова, который утверждал, что «видовой объект преступлений против порядка управления можно определить как отношения социального подчинения, обеспечивающие нормальную деятельность органов государственной власти и местного самоуправления в процессе организации общественной жизни»[23] . В действительности, указанное определение видового объекта позволяет отразить три основных момента:

1. Данные преступления совершаются в сфере публичного (внеслужебного) управления. Для более точного уяснения природы управления как социального явления, необходимо обратиться к отрасли административного права, которое в первую очередь и регулирует отношения в сфере социального подчинения. Административно-правовая литература следующим образом раскрывает данное понятие: «В самом широком смысле управление означает руководство чем-либо (или кем-либо). В подобном понимании оно трактуется и в наши дни. Однако ограничиться такой констатацией недостаточно. Возникает потребность раскрытия содержания этого руководства, его функционального назначения. Общетеоретические позиции дают достаточные основания для следующих выводов:

а.Управление есть функция организованных систем различной природы (биологических, технических, социальных), обеспечивающих их целостность, т.е. достижение стоящих перед ними задач, сохранение их структуры, поддержание должного режима их деятельности.

б.Управление служит интересам взаимодействия составляющих ту или иную систему элементов и представляющих единое целое с общими для всех элементов задачами,

в.Управление - внутреннее качество целостной системы, основными элементами которой являются субъект (управляющий элемент) и объект (управляемый элемент), постоянно взаимодействующие на началах самоорганизации (самоуправления).

г.Управление по своей сути сводится к управляющему воздействию субъекта на объект, содержанием которого является упорядочение системы, обеспечения ее функционирования в полном соответствии с закономерностями ее существования и развития. Это - целенаправленное упорядочивающее воздействие, реализуемое в связях между субъектом и объектом управления.

д. Управление реально тогда, когда налицо известное подчинение объекта субъекту управления, управляемого элемента системы ее управляющему элементу. Следовательно, управляющее (упорядочивающее) воздействие - прерогатива субъекта управления»[24] .

2. При этом именно частным лицом, подвластным субъектом, нарушаются те или иные правила организации общественной жизни, изданные властвующим субъектом и адресованные этому самому подвластному субъекту.

3. Нарушение этих правил влечет за собой нарушение в той или иной форме нормальной деятельности органов публичной власти.

Резюмируя сказанное выше, следует сделать следующий вывод - видовой объект преступлений против порядка управления и преступлений, предусмотренных главой 30 УК РФ не тождественен, однако первый является составной частью второго. В связи с этим, помимо видового объекта, названные группы преступлений отличаются еще и по субъекту - должностные преступления, посягающие на порядок управления, могут быть совершены только должностными лицами, тогда как преступления против порядка управления — частными лицами или должностными лицами, но вне связи с их служебной деятельностью, то есть когда они фактически фигурируют в качестве частных лиц.

Перед началом характеристики непосредственного объекта мы должны определиться - в чем состоит общественная опасность самоуправства и его правовой феномен. Выше нами уже отмечалось, что по своей сути самоуправство представляет собой реализацию действительного или предполагаемого права, принадлежащего виновному, в порядке, который впрямую противоречит установленным нормативным актам процедурам. Еще Г.Ф. Поленов отмечал, несмотря на то, что «граждане обладают широким комплексом разнообразных по своему характеру прав» их осуществление должно происходить не произвольно, а «в установленном советскими законами порядке»[25] .

Неоднократно отмечалось, что право имеет смысл и ценность для личности, общества, если оно реализуется. Если же право не претворяется в жизнь, оно неизбежно омертвляется[26] . Слово «реализация» происходит от латинского «realis» — вещественный и буквально означает овеществление. В наше время реализация определяется как осуществление чего-либо, проведение в жизнь какого-либо плана, проекта, программы, намерения и т.п.[27] Термин «реализация права» аналогичен по смыслу. Право как нечто нематериальное, как некая возможность реализуется, овеществляется в поведении людей, в пользовании материальными и духовными ценностями, благами.

Момент, усложняющий анализируемое понятие, заключается в том, что и само право представляет собой многогранное явление. С.С. Алексеев указывал, что «при всей своей многозначности слово «право» выражает и нечто единое, В наиболее абстрактном виде оно обозначает социально оправданную свободу поведения; оправданную, нормальную и в этом смысле нормативную — то, что людям «можно», т.е. допустимо делать, совершать, и что, следовательно, обществом принимается, поддерживается»[28] . Под правом понимается, в частности, право объективное либо субъективное.

Субъективное право — это предусмотренная для управомоченного лица в целях удовлетворения его интересов мера возможного поведения, обеспеченная юридическими обязанностями других лиц. При этом под юридической обязанностью понимается предписанная обязанному лицу и обеспеченная возможностью государственного принуждения мера необходимого поведения, которой оно должно следовать в интересах управомоченного лица. Субъективное право — сложное явление, включающее в себя ряд правомочий:

а) право на собственные фактические действия, направленные на использование полезных свойств объекта права (например, собственник вещи вправе использовать ее по прямому назначению).

б) право на юридические действия, на принятие юридических решений (собственник вещи может ее заложить, подарить, продать, завещать и т. д.).

в) право требовать от другой стороны исполнения обязанности, т. е. право на чужие действия (заимодавец имеет право требовать от заемщика возврата денег или вещей).

г) право притязания, которое заключается в возможности привести в действие аппарат принуждения против обязанного лица, т. е. право на принудительное исполнение обязанности (в принудительном порядке может быть взыскан долг, истребовано имущество). Последнее правомочие, как нетрудно заметить, реализуется управомоченным субъектом с помощью государственных органов, которые специально сформированы в структуре госаппарата для выполнения этих специфических функций (суды, служба судебных приставов и т.д.)[29] .

Реализация права — это осуществление юридически закрепленных и гарантированных государством возможностей, проведение их в жизнь в деятельности людей и организаций. Реализация права есть сложный процесс, протекающий во времени. В нем участвуют не только стороны, носители субъективных прав и обязанностей, но и государство в лице различных органов: правотворческих, правоисполнительных, правоприменительных, Реализация права как процесс воплощения права в жизнь включает в себя, во-первых, юридические механизмы реализации права и, во-вторых, формы непосредственной реализации права, когда фактические жизненные отношения обретают юридическую форму.

Процесс правореализации включает в себя следующие этапы:

Первый этап — возведение естественного права в закон (позитивное право), придание ему нормативной формы.

На втором этапе включаются различные механизмы реализации закона, с помощью которых происходит перевод предписаний закона в конкретное содержание субъективных прав и юридических обязанностей (конкретизация закона в подзаконных нормативных актах правительства, официальное толкование и т.д.).

Третий, заключительный, этап представляет собой собственно реализацию права. Именно здесь права из возможности превращаются в действительность, и это превращение происходит по воле обладателя права, т.е. от субъекта права зависит, будет ли право реализовано, когда и в каких пределах. На этой стадии субъективные права реализуются в форме использования (в отличие от реализации, в форме соблюдения запретов и исполнения предписаний).

Субъективное право предполагает как активное, так и пассивное поведение. Субъект ведет себя пассивно, если отказывается от использования своего права. Субъективное право, исходя из обозначенных нами выше правомочий, может быть осуществлено путем собственных фактических действий управомоченного (собственник вещи использует ее по прямому назначению), посредством совершения юридических действий (передача вещи в залог, дарение, продажа и т.д.), через предъявление требования к обязанному лицу (требование к должнику вернуть долг) и в форме притязания, т. е. обращения в компетентный государственный орган за защитой нарушенного права (если должник отказывается вернуть долг, кредитор обращается в суд с просьбой о взыскании долга в принудительном порядке). Очевидно, что в реализации права в принципе заинтересован только тот, кто имеет субъективное право, т. е. субъект права. Все иные лица — обязанная сторона, правоприменитель, законодатель — действуют в конечном счете в интересах управомоченного. Деятельность названных лиц и органов, юридические нормы, которые эту деятельность регулируют, в совокупности образуют сложный и многоаспектный механизм реализации права. Следовательно, решение вопроса о том, будет право реализовано или нет, зависит от его обладателя. Лишь по его воле может быть использован, введен в действие механизм реализации права. Важно лишь, чтобы такой механизм был в наличии, мог действовать качественно и эффективно. Частью механизма реализации права выступают механизмы защиты субъективного права, т.е. механизмы юридической ответственности. В процессе защиты право восстанавливается, и вновь появляется возможность его реализации.

Из сказанного, очевидно, вытекает, что реализация права в большинстве случаев происходит без участия государства, его органов. Граждане и организации добровольно, без принуждения, по взаимному согласию вступают в правовые отношения, в рамках которых используют субъективные права и исполняют обязанности. Вместе с тем, в некоторых ситуациях возникает необходимость государственного вмешательства, без чего реализация права оказывается невозможной. Эта деятельность государства именуется применением права. В частности такое вмешательство осуществляется в случаях возникновения спора о праве. Если стороны сами не могут прийти к соглашению о взаимных правах и обязанностях, они должны обращаться для разрешения конфликта в компетентный государственный орган. В ряде случаев стороны вправе обратиться за разрешением конфликта к негосударственным органам - например, такую возможность предусматривает Федеральный закон «О третейских судах в Российской Федерации»[30] . Однако в этом случае говорить о том, что осуществляется акт применения права нельзя, ибо принятое третейским судом решение само по себе не обладает общеобязательной силой и рассчитано на то, что стороны исполнят его добровольно. Принудительное же исполнение и в данном случае возможно только после обращения в «компетентный суд» (т.е. суд общей юрисдикции или арбитражный суд - ст. 45 названного Закона). Общая теория права указывает нам, что применение права — это властная деятельность компетентных органов и лиц по подготовке и принятию индивидуального решения по юридическому делу на основе юридических фактов и конкретных правовых норм. При этом применение права имеет следующие признаки:

1)осуществляется органами или должностными лицами, наделенными функциями государственной власти;

2)имеет индивидуальный характер;

3)направлено на установление конкретных правовых последствий — субъективных прав, обязанностей, ответственности;

4)реализуется в специально предусмотренных процессуальных формах;

5)завершается вынесением индивидуального юридического решения[31] . Нетрудно заметить, что права субъекта при возникновении спора ограничиваются по общему правилу правомочием притязания (обращение в компетентный государственный орган). Поскольку дальнейшая реализация права при возникновении спора невозможна или затруднена, необходимо применение метода принуждения. Однако в отношениях, равных по своему статусу субъектов, подобное исключается. В связи с этим, в правоотношении появляется еще один активный субъект — государство в лице уполномоченных органов. Именно эти органы и имеют право осуществлять правоприменительную деятельность. С.С. Алексеев по этому поводу указывал, что «необходимость использования государственного принуждения главным образом и обосновывает потребность в специальной деятельности по применению права»[32] . Соответственно, сторона, которая пренебрегает ограничениями в правовой сфере, заключающимися в том, что при реализации права она не уполномочена на осуществление правоприменительной деятельности, присваивает себе полномочия государственных органов, по применению принуждения при разрешении споров. Подобное деяние и являет собой акт самоуправства. В.Д. Меньшагин писал: «В целом ряде случаев осуществление прав, и особенно тогда, когда это затрагивает интересы других лиц, требует вмешательства органов власти, и осуществление прав в таких случаях помимо соответствующих органов власти должно быть расцениваемо... как самоуправство»[33] .

У участников гражданского оборота подобные действия вызывают сомнения в его (гражданского оборота) стабильности, поскольку они вправе ожидать, что применение мер принуждения по отношению к ним будет осуществляться только компетентными органами. При этом, поскольку осуществляется произвольное вмешательство в чужую правовую сферу, постольку эти действия неизбежно причиняют вред законным интересам субъектов гражданских правоотношений. Кроме того, и сама деятельность государственного аппарата оказывается под угрозой, поскольку нарушена его монополия на применение мер принуждения. Именно указанными моментами и обусловлена общественная опасность самоуправства. Подобная точка зрения на общественную опасность самоуправства разделялась и учеными - криминалистами. Профессор В.Д. Меньшагин указывал, что «самоуправство близко примыкает к присвоению власти», и при этом суть данного деяния состоит в том, что «отдельными лицами совершаются такие действия, которые по закону могут совершаться только представителями власти. Фактически присваивая и осуществляя функции, принадлежащие органам власти (курсив мой - Е.В.), эти отдельные лица тем самым дезорганизуют работу государственного аппарата ... совершающий самоуправство как бы подменяет собою законом установленных представителей власти»[34] .

В составе самоуправства мы выделяем основной, дополнительный и факультативный объекты (при совершении квалифицированного, насильственного самоуправства, предусмотренного ч. 2 ст. 330 УК РФ).

В данном случае, исходя из обозначенной нами сути самоуправства, в качестве основного объекта мы предлагаем рассматривать установленный нормативно-правовым актом порядок реализации частных прав. Частные права» - термин в определенной степени условный. Мы предлагаем понимать под ним права и обязанности, вытекающие из отрасли (подотрасли), относимой к праву частному - в первую очередь, гражданского права, части трудового, земельного права и т.д. Основным признаком, свидетельствующим о том, что данное право является частным, является то, что возникает оно между лицами, в отношениях власти-подчинения (публичных отношениях) друг с другом не состоящими.

Мы намеренно делаем акцент на том, что самоуправство охватывает только случаи нарушения порядка реализации частных прав, поскольку суть данного преступления состоит в том, что один из равных по правам и обязанностям субъектов (управомоченный) присваивает себе статус субъекта, осуществляющего управленческие функции, нарушая тем самым сложившиеся отношения социального подчинения в которых и ему самому, и лицу, в правовую сферу которого вторгается виновный, отведена роль субъекта подвластного. В уголовно-правовой литературе встречается точка зрения, согласно которой объектом самоуправства является, в том числе и установленный нормативно-правовыми актами порядок реализации обязанностей[35] . Указанное утверждение представляется нам неверным, ибо суть самоуправства (исходя, в том числе и из этимологии слова) состоит именно в ненадлежащей реализации права. Если признать возможным квалификацию по ст. 330 УК РФ деяний, которые представляют собой неисполнение обязанности, это может привести к тому, что многие деликты, являющиеся по сути своей гражданско-правовыми, попадут в сферу действия уголовного закона, что представляется недопустимым.

Неудачная редакция диспозиции ст. 330 УК РФ дала основания О.В. Соколовой утверждать, что объектом самоуправства являются не только те общественные отношения, которые обеспечивают установленный порядок реализации прав. По ее мнению, «данное определение объекта характерно для дефиниции статьи о самоуправстве УК РСФСР 1960 г., где законодатель конкретно указал направленность действий виновного на осуществление своего действительного или предполагаемого права. Исходя из содержания действующей нормы о самоуправстве, следует говорить о том, что лицо, действуя помимо органов власти, совершает любые самовольные действия, а не только связанные с осуществлением своих прав»[36] . Далее О.В. Соколова утверждает, что основным непосредственным объектом необходимо признать «установленный государством порядок осуществления гражданами своих прав и совершения юридически значимых действий»[37] . Мы полагаем, что неопределенность действующей редакции диспозиции ст. 330 УК РФ не должна служить основанием для абсолютно механической «подгонки» под уголовно-правовой состав деяний, которые для него не свойственны. Сказанное предопределяет необходимость осуществления ограничительного и исторического толкования нормы о самоуправстве. Исходя из истории развития нормы о самоуправстве, можно сделать вывод, что во все времена им признавалось ненадлежащее осуществление прав. Развитие состава шло по пути постепенного признания его материальным, а также сужению круга субъектов. Никакие иные действия никогда самоуправством не признавались. Кроме того, Модельным Уголовным кодексом для стран СНГ было рекомендовано определять самоуправство как самовольное осуществление своего действительного или предполагаемого права, причинившее крупный ущерб или существенный вред правам или охраняемым законом интересам граждан либо государственным или общественным интересам, а также установить ответственность за совершение этого же деяния с применением насилия или угрозой его применения (ст. 317)[38] . Таким образом, полагаем необходимым отметить назревшую уже давно необходимость конкретизации и сужения признаков диспозиции ст. 330 УК РФ.

Последствия преступного самоуправства указаны в ч.1 ст. 330 УК РФ неопределенным термином - «существенный вред». В зависимости от характера причиняемого вреда, дополнительным объектом исследуемого состава могут быть, например, отношения собственности, интересы правосудия.

При совершении преступления, предусмотренного ч. 2 ст. 330 УК РФ, ставится в опасность причинения вреда также и факультативный объект, коим в квалифицированном самоуправстве выступает телесная неприкосновенность, здоровье человека, а также условия, обеспечивающие безопасность его жизни и здоровья.

Обязательным признаком самоуправства является на наш взгляд специальный потерпевший. В этом качестве может выступать лишь лицо, по отношению к которому у виновного имеется действительное или предполагаемое право требования. Виновный осуществляет свое право, самовольно вторгаясь в правовую сферу обязанного субъекта, и именно в этом и состоит нарушение установленного порядка реализации права. Вред, причиненный иным лицам, составом самоуправства не охватывается и требует дополнительной квалификации - например, гражданин воспрепятствовал самоуправцу в проникновении в квартиру третьего лица, отсутствовавшего в доме в тот момент, а виновный с применением насилия сломил его сопротивление. Ст. 330 УК РФ эти действия не охватываются, ибо лицо, к которому было применено насилие, ни в каких правоотношениях с виновным не состояло.

Законодателем данное преступление отнесено к категории небольшой тяжести (квалифицированное, насильственное самоуправство является преступлением средней тяжести). Данное положение вещей представляется вполне адекватным, ибо виновный, хотя и нарушает монополию суверена в сфере управления, тем не менее, эти действия связаны с реализацией права, которое принадлежит виновному на законных основаниях (или предполагается им).

Действующий уголовный закон, как известно, описывает объективную сторону этого деяния следующим образом: «Самоуправство, то есть самовольное, вопреки установленному законом или иным нормативным правовым актом порядку совершение каких-либо действий, правомерность которых оспаривается организацией или гражданином, если такими действиями причинен существенный вред» (ч. 1 ст. 330 УК РФ).

В первую очередь обращает на себя внимание следующее: непонятно, как при таком понимании самоуправства отграничить его от любого другого умышленного преступления - правомерность, например, кражи или изнасилования, вне всякого сомнения, оспариваются потерпевшими или их представителями, совершаются они явно вопреки закону, а причиняемый при этом вред несущественным назвать нельзя. Таким образом, если буквально следовать тексту закона, то в любом умышленном преступлении с материальным составом обнаруживаются признаки самоуправства. Если довести рассуждения в этом направлении до абсурда, то можно прийти к следующему выводу: если исходить из буквального толкования ст. 330 УК РФ, предусматривающей ответственность за преступное самоуправство, данная статья является общей по отношению ко всем умышленным преступлениям.

На наш взгляд, подобный вывод является лишь побочным эффектом неудачно сформулированной нормы[39] , поскольку у самоуправства исторически сформировалось свое место — защита установленного порядка реализации прав. Никакая другая статья УК РФ не охраняет данный объект, по этой причине другие нормы не могут признаваться специальными по отношению в ст. 330 УК РФ.

Более удачной представляется редакция статьи 19.1. КоАП РФ[40] : «Самоуправство, то есть самовольное, вопреки установленному федеральным законом или иным нормативным правовым актом порядку осуществление своего действительного или предполагаемого права, не причинившее существенного вреда гражданам или юридическим лицам»[41] . Подобное определение самоуправства дает более точное представление о сути данного правонарушения, как «самовольства» при реализации прав, однако, автору настоящей работы представляется, что и эта дефиниция не лишена недостатков и диспозиция исследуемого состава должна быть изложена в иной редакции, которую мы приведем в конце настоящей главы. Деяние при самоуправстве характеризуется рядом обязательных признаков:

1)наличием у субъекта действительного или предполагаемого права по отношению к потерпевшему;

2)самовольностью формы реализации этого права.

Серьезным недостатком существующей редакции диспозиции статьи 330 УК РФ, на наш взгляд, является отнесение к самоуправным только активных деяний (в диспозиции говорится о «действии»). Не вызывает сомнений, что реализация права возможна и в пассивной форме, хотя о подобных случаях и следует говорить, как об исключениях из общего правила. В качестве примера совершения самоуправства путем бездействия можно указать на случаи неправомерного удержания имущества, принадлежащего потерпевшему. При этом виновный обязан совершить определенные действия (передать имущество потерпевшему либо обеспечить беспрепятственный к нему доступ), однако не совершает их. Полагаем, что бездействие может причинить не меньший вред, чем действие. Например, виновный неправомерно препятствует потерпевшему в доступе к имуществу, которое служит источником существования для него и его семьи. В результате того, что потерпевший не смог выручить денежные средства, наступили серьезные последствия, - его выселили из квартиры, он не смог расплатиться по кредиту, купить лекарства больному ребенку - инвалиду и т.д. Этот недостаток учтен автором настоящей работы при подготовке предложений об изменении ст. 330 УК РФ, в связи, с чем предлагается в диспозиции основного состава слово «действие» заменить словом «деяние», поскольку последнее понятие охватывает случаи совершения преступления, как действием, так и путем бездействия.

Представляется, что выделение из состава самоуправства, каких либо частных, специальных составов является нецелесообразным, так как нарушает принцип законодательной экономии. В понятие самоуправства вполне вписывается, на наш взгляд, и принуждение к исполнению обязательств.

А.В. Хабаров полагает, что «при наличии долга, между соответствующими лицами существуют обязательственные отношения»[42] , применительно к составу самоуправства это означает, что самовольно могут быть реализованы лишь обязательственные права. Однако, на наш взгляд, не исключена в исследуемом составе реализация абсолютных, вещных прав (например, самовольное истребование имущества из чужого незаконного владения).

Действующая редакция ст. 330 УК РФ умалчивает о том, что самоуправными являются действия, направленные на реализацию права. Соответственно, не разделяются и категории «действительного» и «предполагаемого» права, как это было в УК РСФСР 1960 года. Несмотря на это, мы, как уже сказано выше, полагаем, что исторически состав самоуправства в системе уголовно-правового регулирования занимает именно это место. Исходя из сказанного, мы полагаем, что обязательным признаком деяния в составе самоуправства является как раз наличие у лица действительного или предполагаемого права. Данный признак мы относим к обстановке совершаемого преступления.

Более сложным представляется вопрос об определении правовой природы предполагаемого права при самоуправстве. По мнению Г.Ф. Поленова: «предполагаемое право - это право, фактически не принадлежащее субъекту, но на которое он рассчитывает, ошибочно считая его своим, законным»[43] . В.В. Сташис и М.И. Бажанов утверждали, что «Предполагаемое право - это право, которое в действительности лицу не принадлежит, однако лицо ошибочно считает, что таким правом оно располагает»[44] . В.Д.Меньшагин высказался по поводу существа предполагаемого права следующим образом: «Для состава рассматриваемого преступления является безразличным, было ли в действительности у данного лица право, которое он самоуправно реализует, или же не было»[45] . Подобный подход, на наш взгляд, не вполне обоснованно не учитывает субъективное отношение виновного к наличию/отсутствию у него права.

Нам представляется, что предполагаемое право должно отвечать следующим признакам:

1. Данное право в действительности не существует.

Виновный заблуждается, считая, что это право в действительности у него имеется.

При самоуправстве виновное лицо действует, в том числе, и самовольно, то есть (исходя, помимо всего прочего, из этимологии слова) «своей волей», «не спросивши», то есть не получив необходимой в данном случае санкции. Словарь СИ. Ожегова говорит об определяемом понятии следующим образом: «самовольный - поступающий только по своему усмотрению, прихоти; совершаемый без разрешения, произвольно»[46] .

В.В. Сташис и М.И. Бажанов полагали, что «самовольное осуществление каких-либо действий означает их совершение вопреки установленному законом порядку, помимо тех органов государства, которые призваны охранить, обеспечить или восстановить нарушенное право»[47] .

Г.Ф. Поленов высказывал следующую точку зрения: «Прежде всего, самоуправство — это самовольное осуществление своих прав. Самовольность означает в данном случае совершение действий, направленных на осуществление своего права помимо установленного порядка и вопреки ему»[48] .

В.Д. Меньшагин полагал не вполне верным указание на самовольность, как на «совершение действий помимо установленной власти». По его мнению, «представляется более полным и определенным» следующее определение самовольности: «самовольное осуществление права состоит именно в осуществлении права не в том порядке, который установлен законом или правилами»[49] .

Таким образом, самовольность мы определяем как осуществление своего права вопреки установленному законом или иным нормативным правовым актом порядку.

Обоснованно, на наш взгляд, были квалифицированы как самоуправство Верховным судом Республики Хакасия действия Ч., Ч. и К., которые изъяли у потерпевшего имущество, право на которое было оспорено в судебном порядке, но решение по делу еще не было вынесено (первоначально Абаканским городским судом виновные были осуждены по ст. 161 УК РФ)[50] .

Таким образом, законное, нормальное положение дел при разрешении споров между частными субъектами заключается в том, что ни один из них не присваивает себе полномочий государственных органов, предавая судьбу конфликта в руки суверена. Иначе говоря - это установленный порядок реализации принадлежащего субъекту права. Если виновный по какой-либо причине пренебрегает установленными законодателем процессуальными правилами рассмотрения споров, предпочитая реализовывать свои права самостоятельно, подобные действия и представляют собой нарушение установленного порядка реализации права.

В ст. 330 УК РФ автор обнаруживает еще и следующий недостаток - в ней не уделяется должного внимания одному из основных элементов объективной стороны - оспариваемости[51] . Автору представляется, что необходимость выделения в объективной стороне оспариваемости обусловлена тем, что для самоуправства характерен конфликт двух частных интересов, при котором одна из сторон его, презрев законодательные процедуры, действует как ей вздумается.

Представляется, что оспариваемость следует отнести к обстановке совершения преступления, как одному из обязательных для данного состава признаков объективной стороны. При этом мы исходим из того, что под обстановкой понимается физическая среда, в которой протекает преступная деятельность или определенные отношения между преступником и жертвой. Именно наличие различного отношения к совершаемым виновным действиям и характеризует данные взаимоотношения в рамках исследуемого состава.

В литературе высказано несколько точек зрения относительно оспариваемости:

В.М. Лебедев: «Под оспариванием следует понимать объявление в той или иной форме заинтересованным лицом (организацией) о нарушении своего (чужого) действительного или предполагаемого права самоуправным деянием (заявление или жалоба, поданные в суд, прокуратуру, орган внутренних дел или иной орган, призванные обеспечить защиту права заявителя, и иные установленные формы объявления своих прав)»[52] .

А.А. Чекалина, не давая определения оспариваемости, указывает, тем не менее, на то, что «оспаривать действия можно в судебном, административном, дисциплинарном порядке. Это возможно в момент совершения самоуправных действий, после их совершения»[53] .

Н.А. Громов, при комментировании статьи 330 УК РФ, ограничивается следующим утверждением: «...для применения норм ст. 330 УК не имеет значения, перед кем гражданин или организация оспаривают правомерность действий виновного: непосредственно перед последним либо в судебном порядке (например, путем подачи иска в арбитражный суд, путем третейского разбирательства) или в полномочных органах.... Однако упомянутое в ст. 330 УК «оспаривание» должно иметь место в момент совершения самоуправства»[54] .

В. Малинин в своей работе, критикуя действующую диспозицию статьи 330 УК РФ, делает достаточно смелый вывод о том, что «...представляется необоснованным его (признака оспариваемости - Е.В.) закрепление в новом УК, поскольку любое преступление против порядка управления опасно для государства в силу его совершения, а не в связи с оспариванием действий»[55] .

С. Елисеев полагает, что «диспозиция ст. 330 УК РФ не нуждается в подобном признаке (оспариваемости)» и предлагает исключить его, отнеся ст. 330 УК РФ к категории дел частно-публичного обвинения, внеся соответствующие изменения в УПК РФ[56] .

Таким образом, полагаем, что соглашаясь с избранным виновным способом реализации несуществующего права, потерпевший распоряжается правами, которые принадлежат ему самому. Например, потерпевший может знать, что не имеет перед виновным денежных обязательств, о чем прямо заявляет ему, однако, в силу каких-либо обстоятельств потерпевший может согласиться с тем, что виновный возьмет в погашение несуществующего (по мнению потерпевшего) долга какую-либо вещь, принадлежащую последнему. Порядок реализации права на получение долга, предусмотренный ГК РФ, на первый взгляд нарушен, но, повторимся, в данном случае потерпевший свободно распорядился принадлежащими ему правами, что опять-таки вытекает из принципов диспозитивности и общедозволительности. В обратной ситуации потерпевший может не оспаривать наличие долга перед виновным, тем не менее, избранный последним способ реализации права на получение денежных средств может его абсолютно не устраивать. В этом же случае мы, безусловно, имеем дело с самоуправством.

Специфика самоуправства, связанная с обязательным учетом мнения потерпевшего, дала основания И.К. Суркову в своем диссертационном исследовании поставить вопрос об отнесении ч. 1 ст. 330 УК РФ к делам частного обвинения[57] , с внесением соответствующих изменений в Уголовно - процессуальный кодекс РФ (везде по тексту - УПК РФ)[58] . Однако полагаем, что данным автором допущена ошибка, заключающаяся в неполном учете действующего уголовно-процессуального закона. Внеся указанное предложение, автор даже не заметил, что при такой редакции ст. 20 УПК РФ предварительное следствие по делам о неквалифицированном самоуправстве осуществляться по общему правилу не будет - в соответствии со ст. 318 УПК РФ уголовные дела данной группы возбуждаются путем подачи заявления мировому судье, а обвинение по ним, в соответствии с п. 2 ч. 4 ст.321 УПК РФ поддерживает частный обвинитель. Чем обусловлена необходимость в таком изменении отношения к расследованию столь сложного состава, как самоуправство автор не указывает. Мы полагаем, что более правильным будет отнесение самоуправства к делам частно - публичного обвинения, которые в соответствии с ч. 3 ст. 20 и ст.147 УПК РФ возбуждаются только по заявлению потерпевшего, но их расследование производится в общем порядке. Это позволит учесть как частные начала в составе самоуправства, так и специфику объекта названного состава. В связи с этим предлагаем внести изменения в ч. 3 ст. 20 УПК РФ, включив в перечень дел частно - публичного обвинения ч. 1 ст. 330 УК РФ. В силу повышенной общественной опасности квалифицированного самоуправства оно должно остаться делом публичного обвинения.

Законодатель последовательно конструирует состав уголовно наказуемого самоуправства в качестве материального. В диспозиции основного состава статьи 330 УК РФ в качестве обязательного признака вновь, как и ранее в ст. 200 УК РСФСР 1960 года, указано причинение существенного вреда.

В силу того, что возможные последствия в ст. 330 УК РФ никак не определены, характер причиняемого при самоуправстве вреда может быть самым различным: материальный, физический, организационный и т.д.

В части 2 статьи 330 УК РФ впервые предусмотрена уголовная ответственность за насильственное самоуправство. Данное преступление, в связи с тем, что оно посягает помимо порядка управления, еще и на здоровье и телесную неприкосновенность человека, представляет повышенную общественную опасность и отнесено законодателем к категории средней тяжести.

При исследовании квалифицированного самоуправства центральное место занимает вопрос о применяемом в процессе осуществления действительного или предполагаемого права насилии. Чаще всего, насильственное самоуправство заключается в реализации права, осуществляемом с применением физического насилия.

В УК РФ не содержится легальной дефиниции физического насилия, поэтому для уяснения его содержания необходимо обращаться к науке уголовного права, где, впрочем, также нет единого мнения по данному вопросу. Так, А.И. Рарог при определении физического насилия акцентирует внимание на его фактических и юридических признаках. Первые характеризуют внешнюю сторону и способ действия, а так же волевое отношение к этому действию со стороны виновного и потерпевшего; вторые указывают на общественно опасный и противоправный[59] характер действий. Отсюда физическим насилием автор склонен считать общественно опасное противоправное воздействие на организм другого человека против его воли[60] .

Объективная сторона преступления, предусмотренного ч. 2 ст. 330 УК РФ, может выражаться также в угрозе применения насилия. Определения понятия угрозы уголовный закон не содержит, в литературе же ее сущность принято раскрывать посредством соотнесения с другой уголовно-правовой категорией - психическим насилием. Поскольку содержание угрозы заключается в передаче информации о готовности причинить тот или иной вред определенному благу[61] , многие авторы уравнивают понятия «угроза» и «психическое насилие», полагая, что способы противоправного насильственного воздействия на психику лица ограничиваются лишь угрозами причинения вреда. Данную позицию отстаивал, например, Н.В. Стерехов, рассматривая психическое насилие как разновидность угрозы. По мнению указанного автора, угроза является родовым понятием, включающим в свое содержание запугивание причинением вреда различным благам личности, распространением позорящих потерпевшего сведений, в то время как под психическим насилием следует понимать только и исключительно угрозу применением физического насилия[62] .

Автор настоящей работы придерживается того мнения, что психическое насилие и угроза являются понятиями равнозначными, при этом, на наш взгляд, нет никакой необходимости сводить понятие угрозы только к угрозе применения насилия. Она может выражаться, в том числе, в заявлении о намерении разгласить позорящие сведения и т.д. На наш взгляд, угроза представляет собой умышленное общественно опасное противоправное информационное воздействие на психику потерпевшего. Угроза же применения насилия, обозначенная в ч. 2 ст. 330 УК РФ, таким образом, являет собой воздействие на психику потерпевшего путем запугивания его применением физического насилия.

Физическое насилие, которым угрожает виновный, в законе не конкретизировано, поэтому под признаки ч. 2 ст. 330 УК РФ подпадает как угроза причинения любого вреда здоровью потерпевшего, так и угроза убийством. Поскольку первостепенная ценность жизни и здоровья ни у кого не вызывает сомнений, то с точки зрения самоуправца происходит запугивание потерей блага большего, чем то, которым следует поступиться потерпевшему.

Законодательная конструкция ч. 2 ст. 330 УК РФ определяется нами в связи с этим в зависимости от наличия иного существенного нарушения прав потерпевшего, нежели нарушение в результате примененного при самоуправстве насилия. При наличии иного существенного вреда состав является материальным. В случае если существенность нарушения прав констатируется правоприменителем лишь на основании того, что виновным реализация прав осуществлена с угрозой применения насилия, состав ч. 2 ст. 330 УК РФ признается нами формальным. В случае, если виновным в процессе совершения самоуправных действий будет применено насилие, законодательная конструкция состава также будет формальной, окончен он будет с момента применения насилия (буквально - после первого удара). Возможные последствия, охватываемые данной статьей, должны быть учтены как тяжкие последствия[63] .

Исходя из изложенного, правоприменитель, при рассмотрении дел о насильственном самоуправстве, описывая причиненные этим деянием последствия, может, на наш взгляд, констатировать наличие в действиях лица этого признака уголовно-наказуемого самоуправства, если в результате самоуправных действий причинен вред жизни, здоровью, либо телесной неприкосновенности потерпевшего даже при отсутствии иных последствий.

§ 3. Субъект и субъективная сторона самоуправства

В соответствии со ст. 20 УК РФ, ответственность за самоуправство наступает с 16 лет. Автору представляется не вполне обоснованным данное законоположение - обязательным условием привлечения к уголовной ответственности является способность оценить общественную опасность совершаемого деяния. Применительно к изучаемому в рамках настоящей работы составу это означает, что для привлечения к уголовной ответственности за самоуправство необходимо констатировать, что виновный получил некий минимальный набор правовых установок, касающийся порядка разрешения юридических споров. Виновный должен осознавать, что конфликты надлежит разрешать в судебном или административном порядке, но никак не самовольно. Государство отказалось в ст. 37 ГПК РФ, а также в ст. 43 АПК РФ, признать за несовершеннолетними полную гражданскую процессуальную дееспособность (способность понимать значение своих действий, управлять ими и предвидеть их последствия, которая появляется, как правило, при достижении определенного возраста), лишив их по общему правилу возможности самостоятельно отстаивать свои права в суде. Соответствующие возможности появляются у граждан только по достижении 18-летнего возраста, поскольку якобы именно в этом возрасте у человека, даже не получавшего специального образования, возникает минимально необходимый для самостоятельной правовой защиты набор юридических знаний, коротко именуемый «правовой культурой». Иными словами, государство ограничило способность своих граждан быть полноправными участниками гражданских процессуальных правоотношений, иметь возможность самостоятельно осуществлять любые предоставляемые гражданским процессуальным законодательством права, в зависимости от их возраста. При этом, законодатель со всей очевидностью исходил из того, что уровень правового воспитания несовершеннолетнего столь мал, что самостоятельное обращение в суд просто невозможно. При таких посылках, нелогично требовать от тех же субъектов, правовая неопытность которых признана законом, неукоснительного знания и соблюдения правовых процедур. Исходя из сказанного, автору представляется более обоснованным повышение возраста уголовной ответственности за самоуправство до 18 лет, с внесением соответствующих уточнений в примечание к ст. 330 УК РФ.

Автору настоящей работы представляется, что логическое толкование ст. 330 УК РФ позволяет прийти к выводу о том, что субъектом данного преступления является, лицо, имеющее право на предъявление потерпевшему требований, основанных на действительном или предполагаемом праве. Ранее подобный признак был назван нами в качестве обязательного элемента деяния - обстановки. Однако мы полагаем, что простой констатации наличия правоотношения между лицами недостаточно. Применительно к самоуправству необходимо, чтобы действия, направленные на реализацию права осуществлял именно управомоченный субъект, однако в ряде случаев, возможно, что требования потерпевшему будут предъявляться не самим правообладателем. Лицо, имеющее указанное право, может обратиться за содействием в его реализации или вообще передать соответствующие полномочия иным лицам. В этом случае последних следует признать действующими в его интересах на основе представительства, поскольку и доколе эти лица фактически осуществляют права кредитора. Если указанные лица выйдут за пределы тех прав, которые желал реализовать кредитор, ни о какой реализации какого-либо права речи уже идти не может. Подобные действия, при наличии к тому оснований, могут квалифицироваться как преступление против собственности.

Таким образом, субъектом ст. 330 УК РФ является, по нашему мнению, управомоченный субъект - лицо, имеющее названные выше права по отношению к потерпевшему, или уполномоченное им на предъявление таковых. Подобный вывод прямо следует из обозначенного нами определения сути самоуправства - осуществления действительного или предполагаемого права. Из этого вытекает, что лицо, совершающее акт самоуправства, должно иметь хотя бы предполагаемое право требования к потерпевшему, в ином случае его действия обусловлены не желанием восстановить свои права, а, например, желанием отомстить потерпевшему, навредить ему, возможно, наличием корыстных побуждений. В подобных случаях о самоуправстве, на наш взгляд, не может идти и речи. Возможно, в таких действиях обнаружится состав преступления, посягающего на личность, конституционные права гражданина или отношения собственности.

Действия иных лиц, не являющихся управомоченньтми субъектами, направленные на реализацию действительного или предполагаемого права лица, не могут квалифицироваться как исполнительство в самоуправстве. В случае, если эти действия совершены ими вместе с управомоченным субъектом при отсутствии собственно поручения на предъявление требований (например, лицо привлекается к самоуправным действиям исключительно для применения насилия в отношении потерпевшего), мы полагаем, что, в соответствии с ч. 4 ст. 34 УК РФ, они должны нести ответственность в качестве пособников.

Чрезвычайно спорной нам представляется устоявшаяся в науке уголовного права точка зрения о том, что самоуправством должны признаваться, в том числе, действия, направленные на реализацию права, принадлежащего третьему лицу, при отсутствии поручения соответствующего кредитора[64] . Характерно, что сторонники названной точки зрения абсолютно никак ее не мотивируют, ограничиваясь указанием на то, что подобный подход является общепринятым.

Автор настоящей работы с этим утверждением категорически не согласен. Исторически самоуправством признавались действия, направленные на реализацию своего права. Лица, не являющиеся его носителями, могли нести ответственность за самоуправство только в случае если правообладатель привлек их каким - либо образом к осуществлению своих правомочий. Подобный подход полностью соответствует одному из основных принципов гражданского права - принципу диспозитивности, закрепленному в п. 2 ст.1 ГК РФ: «Граждане (физические лица) и юридические лица приобретают и осуществляют свои гражданские права своей волей и в своем интересе». О том же говорит и п.1 ст. 9 ГК РФ: «Граждане и юридические лица по своему усмотрению осуществляют принадлежащие им гражданские права».

Без решения управомоченного субъекта говорить о том, что какое-то право каким-либо образом реализуется, нельзя. Соответственно, поскольку нельзя говорить не только о самовольной, но и о любой другой реализации права, состав самоуправства в данных случаях отсутствует. В случае, если при попытке защитить чужое право к потерпевшему применено какое-либо насилие, либо совершено посягательство на иные объекты, охраняемые уголовным законом, действия виновного надлежит квалифицировать по этим статьям УК РФ.

Однако налицо вторжение виновного в таких случаях в сферу управления с причинением вреда соответствующему объекту. В данном случае монополия государства на применение властных полномочий также оказывается нарушенной, в связи, с чем действия виновного, хотя, возможно, и не имеющие под собой личной заинтересованности, представляют общественную опасность. Следует признать, что мы имеем дело с общественно опасным деянием, которое не нашло своего закрепления в УК РФ и этот пробел должен быть исправлен законодателем. Нами предлагается восстановить ранее существовавшую в УК РСФСР (ст. 194) норму, предусматривавшую ответственность за самовольное присвоение власти или звания должностного лица, скорректировав ее путем исключения имевшего ранее место указания на «совершение на этом основании каких-либо общественно опасных действий» и введения криминалообразующего признака, аналогичного тому, что имеется в ст. 330 УК РФ - существенность причиненного вреда. Данное общественно опасное деяние, безусловно, посягает на порядок управления, поэтому статья, предусматривающая ответственность за него, должна располагаться в соответствующей главе. Исходя из сложившейся структуры главы 32 УК РФ, предлагается присвоить новой статье номер 330.1 и сформулировать ее следующим образом:

Статья 330.1 Самовольное присвоение полномочий должностного лица

1.Самовольное присвоение полномочий должностного лица, причинившее существенный вред, -наказывается...

2.То же деяние, совершенное с применением насилия или с угрозой его применения, -наказывается...

При определении объема карательного воздействия предлагается учесть, что в составе самоуправства, представляющего собой, как отмечено выше, присвоение власти, совершенное управомоченным субъектом, законодатель учел извинительный для виновного фактор - наличие реализуемого права. Поскольку такого фактора не будет во вновь вводимой статье 330.1, ее санкция должна быть суровее, чем в ст. 330 УК РФ. Нами предлагается отнести часть первую статьи 330.1 к категории преступлений средней тяжести, а часть вторую - к категории тяжких преступлений.

Субъективную сторону деяния принято определять как всю психическую деятельность, которая сопровождает совершение преступления и в которой интеллектуальные, волевые и эмоциональные процессы протекают в полном единстве и взаимообусловленности[65] . В субъективной стороне выделяется обязательный признак - вина, а также ряд факультативных - мотив, цель и эмоции[66] . Эти признаки органически связаны между собой и взаимозависимы, но, в то же время, представляют собой самостоятельные психологические явления. Указанные понятия заимствованы из психологии, однако в уголовно-правовом смысле они имеют более узкое юридическое толкование, ограниченное рамками уголовной ответственности. Поэтому, с точки зрения конструкции уголовно-правовой нормы, такие основополагающие поведенческие акты, как мотив, цель, эмоции, формально являются факультативными признаками субъективной стороны преступления. Они становятся обязательными лишь тогда, когда в диспозиции статьи Особенной части УК имеется прямое на них указание.

Определение признаков субъективной стороны является важнейшим этапом в квалификации преступного самоуправства. Правильное его осуществление позволит отграничить преступное деяние от непреступного, а также различные преступления между собой.

Содержание субъективной стороны преступления в науке уголовного права является вопросом спорным. Полярные мнения высказываются по поводу соотношения субъективной стороны преступления и вины. П.С. Дагель и Д.П. Котов полагали, что вина представляет собой внутреннюю, субъективную сторону преступления, считая, таким образом, что это тождественные понятия, поскольку интеллектуально-волевая деятельность человека неразрывно связана с мотивационной и эмоциональной деятельностью[67] . В пику данным ученым А.И. Рарог обоснованно утверждал, что включение в вину мотива, цели, эмоций, заведомости и других психологических признаков, круг которых точно не определен, вносит путаницу в решение вопроса о форме вины и лишает эти признаки самостоятельного значения как признаков субъективной стороны, хотя в законе такое значение им нередко придается[68] .

Существовали и иные взгляды на предмет спора. Например, Ю.А. Демидов писал, что вина «не может сводиться к какому-либо элементу преступления, хотя бы к умыслу и неосторожности, или к деянию, взятому с его объективной стороны. Она равно выражается как в объективной, так и субъективной стороне преступления»[69] . Порочность последней точки зрения, на наш взгляд, очевидна. УК РФ в главе 5 четко определяет вину как отношение лица к совершаемому деянию, введение же еще одной категории с наименованием «вина» вызовет сложности в их разграничении, при отсутствии какой-либо аргументации практической полезности данного нововведения. По этому поводу А.И. Рарог указывал, что отождествление вины с фактом совершения преступления означает объективирование вины, лишение ее конкретной определенности как юридического признака состава преступления[70] .

Вина является необходимым условием уголовной ответственности. Согласно ст. 5 УК РФ, лицо подлежит уголовной ответственности только за те общественно опасные действия (бездействие) и наступившие общественно опасные последствия, в отношении которых установлена его вина. Интеллектуальный момент самоуправства заключается в осознании лицом не только характера своих действий, но и их социальной значимости. Виновный полагает, что у него имеется некое действительное[71] законное право. Кроме того, виновный, являющийся членом общества, к определенному возрасту достигает того уровня социализации, который позволяет ему осознавать, что принадлежащие ему права, в соответствии с установленным законом порядком, принудительно реализуются с привлечением государственных органов (суда, службы судебных приставов и т.д.). Однако при этом, в силу определенных причин, виновный реализует свои права внеюрисдикционным способом, то есть, осознавая, что нарушает установленный порядок реализации прав.

Помимо этого, обязательно осознание виновным обстановки совершаемого преступления - выраженной или презюмируемой оспариваемости его действий потерпевшим.

В основном составе самоуправства имеется указание на существенный вред, как последствие самоуправства. Мы полагаем, что в силу того, что у виновного имеется специальная цель - реализация действительного или предполагаемого права, интеллектуальный момент должен быть определен как осознание реальной возможности причинения вреда правоохраняемым интересам — виновный осознает, что в результате реализации права в порядке, противоречащем тому, который установлен законом, потерпевшему может быть причинен существенный вред. Данные последствия выступают в качестве допускаемого результата собственной самоуправной деятельности, так как воля субъекта направлена в этом случае не на причинение вреда, а на достижение другой цели, в связи, с чем можно сделать заключение о том, что по отношению к наступлению существенного вреда у него имелся косвенный умысел[72] . Однако, возможны ситуации, при которых виновный осознает неизбежность наступления названных последствий. В таком случае следует констатировать наличие у него прямого умысла по отношению к ним.

Квалифицированный состав самоуправства определен нами как формальный, поскольку он считается оконченным в момент применения насилия. При этом по отношению к самому факту применения насилия у виновного может быть лишь прямой умысел. В связи с этим, мы полагаем, что в ч. 2 ст. 330 возможна вина только в форме прямого (в том числе альтернативного или неопределенного) умысла. При этом в процессе осуществления реализации права, насилие над потерпевшим является лишь средством его осуществления, в ходе которого виновный сознательно допускает причинение неопределенного по тяжести вреда здоровью[73] . Например, нанося удары потерпевшему, препятствующему самоуправцу в доступе к принадлежащему имуществу, виновный, вполне возможно, и не желает причинить вред здоровью должника (потерпевшего), а стремится лишь к реализации своего действительного или предполагаемого права.

Мотив и эмоции в рассматриваемом составе правового значения не имеют. Необходимо отметить, что исключается наличие в субъективной стороне самоуправства корыстных мотива и цели, стремления к незаконному обогащению или избавлению от трат, поскольку конечный результат, которого хочет достичь виновный, заключается в реализации своего права[74] . При наличии подобных данных правоприменитель должен решить вопрос о квалификации действий виновного по совокупности с преступлениями против собственности.

Однако, несмотря на то, что в исследуемом составе эмоции юридически безразличны для квалификации действий виновного, их учет необходим в тех случаях, когда совершение преступления явилось в определенной степени результатом противоправного поведения самого потерпевшего (например, если на совершение самоуправных действий виновного подтолкнул должник тем, что длительное время не исполнял взятые на себя обязательства). Выяснение эмоциональных обстоятельств, характеризующих психическую деятельность виновного, в значительной степени поможет в подобных случаях назначить справедливое наказание. Как верно указывал И.А. Петин, «без учета эмоционального состояния лица не может быть полной оценки поведения подсудимого»[75] . Эта мотивация, а также эмоциональное состояние лица в момент совершения преступления должны быть в обязательном порядке учтены в качестве смягчающего наказание обстоятельства (п. «з» ч.1 ст. 61 УК РФ).

По нашему мнению, обязательное значение в составе самоуправства, помимо вины, имеет также цель, под которой понимается тот фактический результат, к которому стремится виновный. Совершая акт самоуправства, лицо, в первую очередь, стремится к тому, чтобы нарушенное некогда положение вещей, баланс его прав, были восстановлены (стремится получить долг, изъять принадлежащее ему имущество, ликвидировать препятствия в использовании оного и т.д.).

При отсутствии данной цели следует сказать, что виновный действовал с целью просто навредить потерпевшему, не стремясь при этом получить положительного для себя эффекта. Например, кредитор изымает автомобиль должника не с целью погасить его долг, а чтобы впоследствии уничтожить его, дабы тем самым удовлетворить свое уязвленное самолюбие. При таких обстоятельствах действия виновного не могут расцениваться как самоуправство, а должны квалифицироваться по иным статьям УК РФ.

Выводы по I главе

Нетрудно заметить, что отечественный законодатель достаточно долго по-разному определял состав самоуправства. Это деяние постепенно выкристаллизовывалось им изо всех остальных. Выявлялись специфические, одному ему присущие признаки - устанавливалось, например, что субъектом являются лишь частные лица, эволюция нормы привела к четкому пониманию того, что самоуправство - способ реализации права (именно об этом говорилось в Уложении 1845 года и уголовных кодексах 1922 и 1926 годов). Никогда ранее, до 1996 года законодатель не определял самоуправство столь абстрактно. По нашему мнению, он безосновательно отбросил имеющийся положительный опыт, который нарабатывался в течение долгого времени, ибо новая формулировка никак не учитывает его. Наиболее существенным недостатком, на наш взгляд, является то, что под самоуправством перестали признавать форму реализации права, что абсолютно не учитывает нормотворческие и научные воззрения прошлых лет. Норма о самоуправстве стала попросту размыта, круг возможных преступных деяний, подпадающих под нее, стал неопределенно широким, далеко выступающим за рамки ненадлежащей защиты прав, хотя развитие данного состава подсказывало, что логичным будет установление для него именно этого места в системе охранительного регулирования,

С этим и связана, на наш взгляд, большая часть недочетов, возникающих при применении ст. 330 УК РФ. В связи с этим, в работе, в первую очередь, нами учитывался наработанный отечественным законодателем и учеными-криминалистами положительный опыт, который позволит, по нашему мнению, надлежащим образом сформулировать норму об ответственности за самоуправство.

Сказанное в настоящей главе лишний раз доказывает, что законодатель не проявил осмотрительности и не использовал положительный опыт при конструировании в УК РФ нормы об ответственности за самоуправство. В ходе проведенного исследования автору удалось выявить ряд законодательных пробелов в части установления уголовной ответственности за самоуправство. Мы учли практику привлечения к ответственности за данное деяние и высказали ряд конкретных предложений по совершенствованию действующего уголовного закона. В числе прочего, мы полагаем нецелесообразным выделение в диспозиции ст. 330 УК РФ в ряду актов, устанавливающих порядок реализации права, федеральных законов. Представляется, что в целях законодательной экономии вполне достаточным будет простое указание на «нормативно-правовой акт», ибо означенным понятием охватываются, в том числе и акты уровня федерального закона.

Предлагается внести изменения в статью 330 Уголовного кодекса РФ, изложив диспозицию основного состава в новой редакции

«Статья 330 Самоуправство

1. Самоуправство, то есть самовольная, вопреки установленному нормативным правовым актом порядку реализация своего действительного или предполагаемого права, когда правомерность формы реализации этого права оспаривается потерпевшим, если такими действиями причинен существенный вред,- наказывается...»

Кроме того, данная статья должна быть дополнена примечанием, содержащим указание на повышенный возраст, с которого наступает уголовная ответственность за данное преступление:

«Примечание: ответственность за преступление, предусмотренное настоящей статьей, наступает с 18 лет».

Глава 2. Разграничение самоуправства и смежных институтов

§ 1 Отграничение самоуправства от преступлений против собственности и принуждения к совершению сделки или отказу от ее совершения

Наибольшее количество ошибок при применении ст. 330 УК РФ связано именно с разграничением данного состава и преступлений против собственности[76] . Сложность в данном случае состоит в том, что когда виновный стремится реализовать свое действительное или предполагаемое право за счет имущества потерпевшего, внешне данные действия напоминают хищение или иное преступление против собственности; и наоборот - лица, виновные в совершении хищений, стремясь облегчить свое положение, зачастую оправдывают свои действия тем, что потерпевший имел перед ними неисполненное обязательство.

Высшая судебная инстанция, к сожалению, не дала четких универсальных разъяснений по вопросу разграничения указанных составов, ограничиваясь в большинстве случаев исправлением ошибок, допущенных нижестоящими судебными инстанциями. Единственное исключение - п. 7 Постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 27 декабря 2002 г. № 29 «О судебной практике по делам о краже, грабеже и разбое»[77] : «Не образуют состава кражи или грабежа противоправные действия, направленные на завладение чужим имуществом не с корыстной целью, а, например, с целью его временного использования с последующим возвращением собственнику либо в связи с предполагаемым правом на это имущество. В зависимости от обстоятельств дела такие действия при наличии к тому оснований подлежат квалификации по статье 330 УК РФ или другим статьям Уголовного кодекса Российской Федерации». Как видно, данное разъяснение не снимает всех имеющихся вопросов, а напротив, создает новые. Встает, например, вопрос о квалификации действий лица, совершившего изъятие имущества хотя и в погашение долга, но при отсутствии действительного или предполагаемого права на это имущество - например, при наличии действительного денежного долга потерпевшего виновный изымает принадлежащий первому телевизор.

Тщательный уголовно-правовой анализ названных составов позволяет с четкостью разграничить их между собой.

В первую очередь, разграничение между самоуправством и преступлениями против собственности проводится по объекту посягательства. В самоуправстве непосредственным основным объектом выступают общественные отношения, обеспечивающие основанный на законах и иных нормативных правовых актах установленный порядок реализации прав и обязанностей. Факультативными объектами в составе самоуправства являются здоровье и личная неприкосновенность. Отношения собственности в самоуправстве застрагиваются лишь постольку, поскольку сами самоуправные действия связаны с имущественными притязаниями виновного, что бывает далеко не всегда, и при этом воздействие оказывается на имущество, принадлежащее потерпевшему, но не являющееся предметом спора (в случае изъятия в погашение долга предмета, принадлежащего потерпевшему, но иного, чем тот, на который кредитор заявлял свои права - например, бытовая техника вместо денег или наоборот). В случае же самоуправного истребования имущества, являющегося предметом спора, отношения собственности, на наш взгляд, не страдают вовсе.

Приговором Похвистневского районного суда от 21.02.2005 Т., ранее неоднократно судимый за хищение, осужден по ч. 1 ст. 139, ч. 1 ст. 330 УК РФ на основании ч. 2 ст. 69 УК РФ к 2 годам 6 месяцам исправительных работ с удержанием в доход государства 10% заработка ежемесячно. На основании ст. 70 УК РФ окончательно назначено 2 года 6 месяцев лишения свободы.

В кассационном порядке приговор не пересматривался.

Президиум областного суда приговор изменил по следующим основаниям.

Материалами дела и судом установлено, что осужденный и потерпевшая Л. состояли в зарегистрированном браке, который расторгли 17.05.2003. После освобождения в июле 2004 года из мест лишения свободы осужденный возвратился к потерпевшей и проживал у нее, ведя общее хозяйство. 14.10.2004 потерпевшая и осужденный прекратили совместное проживание, осужденный собрал свои вещи и выехал из квартиры Л., возвратив ей ключи от квартиры. После чего 5, 7 и 12 ноября 2004 года Т., незаконно проникнув в жилище Л., самоуправно завладел консервированными продуктами на сумму 2 340 рублей.

С выводами суда, что этими действиями потерпевшей причинен существенный вред, согласиться нельзя, поскольку судом установлено, что Т. завладел заготовленными совместно с потерпевшей продуктами питания, то есть распорядился общим имуществом и ущерб от его действий составил менее чем 2 340 рублей. Иных критериев существенного ущерба органом расследования Т. не вменялось.

В связи с вышеизложенным в действиях осужденного отсутствует состав преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 330 УК РФ. Приговор в этой части отменен, а производство по делу прекращено. В связи с внесенными изменениями снижено и назначенное Т. наказание[78] .

В преступлениях против собственности непосредственным основным объектом преступления являются общественные отношения в сфере охраны всех видов собственности. При этом, например, Е.Л. Фролов указывал, что «на основе рассмотрения собственности как экономического и гражданско-правового отношения и с учетом задач ее охраны делается вывод о том, что под собственностью в уголовно-правовом аспекте следует понимать состояние принадлежности материальных благ как итог (результат) предшествующего производства и предпосылку (условие) дальнейшего производства»[79] . С.А. Елисеев следующим образом высказался об объекте преступлений против собственности: «С социально-экономической (фактической) стороны преступление против собственности нарушает отношения принадлежности объекта собственности его субъекту. Юридическая сторона преступления против собственности заключается в нарушении юридического содержания отношений собственности - субъективного права собственности. Преступление нарушает это как юридическое благо, предоставляющее субъекту общую правовую власть над принадлежащей ему вещью»[80] .

В некоторых хищениях, вымогательстве, а также угоне выделяются дополнительные и факультативные объекты: в краже в качестве факультативного объекта выступает неприкосновенность жилища, в грабеже присутствует тот же факультативный объект, а кроме того — личная неприкосновенность, в разбое выделяется дополнительный объект - жизнь и здоровье, а также факультативный объект - неприкосновенность жилища. В вымогательстве мы говорим о наличии в качестве дополнительного объекта - отношений, обеспечивающих неприкосновенность частной жизни, а в качестве факультативного объекта в данном случае выступают жизнь и здоровье, в угоне выделяются в качестве факультативных объектов телесная неприкосновенность, жизнь и здоровье.

Для некоторых исследователей вопрос разграничения самоуправства от корыстных преступлений по признаку объекта является надуманным - например, Ю.В. Сапронов, критикуя работу А. Анненкова, Н. Скорилкиной и С. Дадонова[81] высказался по этому поводу следующим образом:

«... При самоуправстве, как считают указанные авторы, таковым выступают «общественные отношения, обеспечивающие основанный на положениях закона или иных нормативных правовых актов порядок совершения каких-либо действий по приобретению, изменению и прекращению прав, а также реализации физическими и юридическими лицами своих обязанностей. Но, в отличие от самоуправства, непосредственный объект вымогательства включает в себя иные группы общественных отношений: 1) общественные отношения собственности, независимо от ее формы; 2) общественные отношения, обеспечивающие физические и моральные блага личности. Таким образом, если действия лица не сопряжены с нарушением установленного определенным правовым актом порядка их осуществления, то они, либо образуют состав иного (не самоуправства) преступления, либо вообще не преступны». Не совсем понятно, почему указанные авторы принципиально противопоставляют общественные отношения, обеспечивающие основанный на положениях закона или иных нормативных правовых актов порядок совершения каких-либо действий по приобретению, изменению и прекращению прав, с одной стороны, и реализацию физическими и юридическими лицами своих обязанностей и общественные отношения собственности, независимо от ее формы, а также общественные отношения, обеспечивающие физические и моральные блага личности, с другой стороны. Систематическое и грамматическое уяснение содержания каждого из данных правовых понятий показывает, что между ними нет принципиального противоречия. Более того, применение логического анализа показывает, что первое понятие целиком поглощает два противопоставляемые ему понятия»[82] . Однако, автор не озаботился тем, чтобы немного подробнее рассказать - каким образом «систематическое и грамматическое уяснение» дали ему основания утверждать, что два абсолютно разных, не пересекающихся объекта не имеют «принципиальных противоречий»? В сфере преступлений против собственности вред наносится абсолютным правоотношениям, то есть тем, в которых управомоченному субъекту противостоит неопределенно широкий круг обязанных лиц, причем этот управомоченный субъект выступает в качестве потерпевшего. При самоуправстве же речь идет о ненадлежащей реализации прав, возникших из относительных правоотношений, в которых определены как обязанный, так и управомоченный субъект, причем в качестве виновного может выступать, только субъект управомочениый.

Следующим признаком, по которому необходимо проводить разграничение преступлений против собственности и самоуправства, является потерпевший. Потерпевшим в самоуправстве может быть только обязанный субъект, поскольку по своей сути это деяние представляет из себя реализацию действительного или предполагаемого относительного права, то есть возникшего из правоотношения, имеющего конкретного (конкретных) обязанного субъекта. В случае, если виновный оказывает воздействие на третьих лиц, заведомо в его с потерпевшим правоотношения не вовлеченных (родственники, сожители, родители и т.д.), в целях получения удовлетворения, эти действия надлежит квалифицировать самостоятельно.

Таким же образом необходимо квалифицировать действия лица, которое хотя и адресует свои требования обязанному субъекту, однако удовлетворение желает получить за счет имущества, заведомо потерпевшему не принадлежащего (например, истребование у продавца, или иного материально-ответственного лица имущества, принадлежащего работодателю в целях погашения долга работника). Нельзя забывать, что в случае если обязанным субъектом будет выступать организация, свои требования виновник может заявить не только руководителю данной организации, но и любому иному лицу, являющемуся работником должника. В этом случае фактически удовлетворение виновный получает именно за счет должника.

В преступлениях против собственности никаких обязательных требований к потерпевшим не содержится, за исключением статьи 160 УК РФ - потерпевшим в ней является лицо, которое с соблюдением установленных правил вверило свое имущество виновному. В остальных хищениях потерпевшими признаются лица, владеющие имуществом на праве собственности или ином законном основании.

Предмет преступления - следующий признак, по которому необходимо разграничивать самоуправство и преступления против собственности. Предметом преступлений против собственности признается чужое имущество, право на имущество в составах мошенничества и вымогательства, а также действия имущественного характера - в вымогательстве[83] .

Не вполне удачное определение чужого имущества дано, на наш взгляд, Верховным Судом РФ: «...предметом хищения и иных преступлений ... является чужое, т.е. не находящееся в собственности или законном владении виновного имущество»[84] .

Недостаток указанного определения видится в том, что, во-первых, предметом хищения может быть, в том числе и имущество, находящееся в законном владении виновного - например, ст. 160 УК РФ предусматривает ответственность за хищение только такого имущества (если имущество не будет передано в законное владение виновного - вверено ему, то об указанном составе не может идти и речи). Во-вторых, высшая судебная инстанция, в этом разъяснении определяя понятие «чужого имущества» необоснованно, на наш взгляд, сузила понятие «своего» имущества до того, на которое имеется право собственности или находящееся в законном владении. Подобной точки зрения придерживается А.В. Хабаров, полагающий, что «своим» имуществом можно назвать только то, на которое у лица имеется вещное право[85] . Обосновывается это утверждение ссылками на нормы ГК РФ, регулирующие основания и порядок возникновения права собственности. Мы полагаем такое перенесение гражданско - правового понятия «свое-чужое» механическим, не учитывающим особенностей уголовно - правового регулирования. Можно ли говорить о том, что имущество является чужим, если на него у виновного имеется обязательственное право, например, по договору купли-продажи, право собственности, по которому переходит не в момент его заключения? Полагаем, что именно признак наличия отсутствия действительного или предполагаемого права на имущество, и только он позволяет надлежащим образом дать понятие чужому имуществу.

В связи с этим предлагаем внести изменения в указанное разъяснение высшей судебной инстанции, изложив определение чужого имущества следующим образом: «...предметом хищения и иных преступлений, предусмотренных главой 21 УК РФ, является чужое имущество, т.е. имущество, на которое виновный заведомо не имеет ни действительного, ни предполагаемого права (права собственности, права требования по договору и т.д.)». Данное определение позволит более четко и правильно подойти к вопросу отграничения преступлений против собственности от самоуправства.

Представляется, что предметом самоуправства могут выступать все указанные выше предметы, характерные для хищения, кроме того, предметом самоуправства может выступать собственное имущество.

Достаточно неоднозначно решен в теории вопрос об определении правового статуса имущества, в отношении которого у виновного отсутствуют вещные и обязательственные права, но данное имущество изымается им в целях погашения долга, Фойницкий И.Я., например, указывал«...из понятия похищения устраняются все случаи, когда виновный действовал в видах осуществления действительного или предполагаемого права на захватываемое им чужое имущество, т.е. самоуправно, например, для получения долга, для обеспечения его...»[86] . Соглашаясь с выводом об отсутствии в данном случае хищения, в силу отсутствия, в частности, корыстной цели у виновного, вынуждены, однако, резюмировать, что посылка о самой возможности наличия у виновного действительного или предполагаемого права на чужое имущество является ошибочной, поскольку действительное или предполагаемое право должны быть основаны на законном притязании на данный конкретный предмет.

Однако осуществление изъятия имущества, на которое у виновного отсутствует действительное или предполагаемое право, в целях погашения долга потерпевшего не означает автоматически наличие в действиях субъекта хищения, а не самоуправства, так как для первого характерен еще ряд признаков, которые могут отсутствовать при самоуправном изъятии чужого имущества (корыстная цель, признак причинения ущерба собственнику и т.д.). Равным образом, не зависит наличие состава самоуправства от наличия права на изымаемое имущество, обязательный признак- наличие какого-либо действительного или предполагаемого права требования по отношению к потерпевшему.

В связи со сказанным полагаем необходимым изложить п. 7 Постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 27 декабря 2002 г. № 29 «О судебной практике по делам о краже, грабеже и разбое» в новой редакции: «7. Не образуют состава кражи или грабежа противоправные действия, направленные на завладение чужим имуществом не с корыстной целью, а, например, с целью его временного использования с последующим возвращением собственнику, в связи с предполагаемым правом на это имущество, либо связи с реализацией иного действительного или предполагаемого права. В зависимости от обстоятельств дела такие действия при наличии к тому оснований подлежат квалификации по статье 330 УК РФ или другим статьям Уголовного кодекса Российской Федерации».

Спорным является вопрос об изъятии имущества, право собственности, на которое перешло по гражданско-правовой сделке, однако, права на которое не переоформлены в установленном законом порядке - например, в практике хозяйственного оборота получила распространение так называемая «продажа транспортных средств по доверенности», то есть продавец и покупатель не оформляют письменный договор купли-продажи, ограничиваясь выдачей покупателю генеральной доверенности на право распоряжения данным транспортным средством. На первый взгляд, данное имущество продолжает оставаться собственностью продавца, так как договор купли-продажи не подписывался.

Однако необходимо помнить, что в силу п.2 ст. 170 ГК РФ сделка по выдаче доверенности является ничтожной как притворная, и к этой сделке, в соответствии с той же нормой подлежат применению правила о прикрываемой сделке - купле - продаже. На основании изложенного, следует сделать вывод, что право собственности на автомобиль перешло к покупателю, о чем продавцу достоверно известно, соответственно данное имущество для него является чужим. Вопрос о квалификации действий лица, изымающего автомобиль «проданный по доверенности», должен решаться с учетом всех фактических обстоятельств по делу.

В зависимости от момента возникновения умысла на изъятие автомобиля, способа изъятия, а также целей изъятия можно говорить либо о мошенничестве (если умысел на изъятие автомобиля возник у виновного еще до заключения сделки и потерпевший был введен им в заблуждение), либо о краже, грабеже или разбое (если умысел на изъятие возник после совершения сделки), либо об угоне. Ссылка виновного на то, что он продолжает оставаться собственником должна быть в данном случае отклонена по указанным выше основаниям и расценена как способ избежать ответственности или облегчить ее. В случае же, если виновный стремится в данном случае путем изъятия автомобиля (чужого уже для него имущества) защитить свои права (например, право на получение покупной цены, которая потерпевшим недобросовестно не уплачена), при наличии всех иных оснований можно говорить, в том числе, и о самоуправстве.

Говоря о разграничении указанных составов по признакам объективной стороны необходимо отметить возможную внешнюю их схожесть в случаях осуществления своего права путем изъятия имущества, находящегося у потерпевшего; в таких примерах необходимо тщательнейшим образом исследовать все остальные элементы состава преступления, в частности уделяя особое внимание наличию или отсутствию корыстной цели у виновного.

При разграничении ст. 330 УК РФ и ст. 165 УК РФ необходимо отметить, в первую очередь, их различие по признакам объективной стороны: второй состав предусматривает наступление строго определенных имущественных последствий - неполучение потерпевшим должного. Круг возможных последствий в самоуправстве намного шире. Кроме того, в ст. 165 УК РФ обязательным признаком объективной стороны является способ совершения преступления - обман или злоупотребление доверием. Совершение самоуправства также возможно с использованием обмана, но обязательного требования к данному признаку в уголовном законе не содержится.

В объективной стороне самоуправства обязательными признаками являются деяние, выражающееся в самовольной с нарушением установленного порядка реализации права, последствия, причинная связь между ними, а также обстановка, характеризующаяся особыми взаимоотношениями между виновным и потерпевшим - наличием между ними обязательственного правоотношения, а также наличием высказанной или презюмируемой оспариваемости действий виновного. В хищениях в качестве обязательных элементов присутствуют действие, заключающееся в противоправном изъятии и (или) обращении имущества, последствия в виде реального имущественного ущерба собственника или иного законного владельца и причинная связь между указанными последствиями. Разбой, вымогательство и угон предусматривают совершение соответствующих действий. В ряде составов преступлений против собственности в качестве обязательных выступают факультативные признаки объективной стороны. Хищения, например, разграничиваются между собой в зависимости от способа изъятия (обращения) имущества.

Преступления против собственности и самоуправство также можно разграничить по следующим признакам:

1. Преступления против собственности в подавляющем большинстве случаев совершаются действием (изъятие имущества в хищениях, требования его передачи в вымогательстве и т.д.), самоуправство же, если исходить не из буквы действующего уголовного закона, а из сути этого преступления, возможно, совершить и путем бездействия - путем уклонения от исполнения обязанности, например, уклонение от возврата арендуемого помещения;

2. В преступлениях против собственности действие всегда направлено на имущество, самоуправство может совершаться и без воздействия на имущество, при реализации прав, не носящих имущественный характер;

3. В части преступлений против собственности, - хищениях, предусмотренные законом последствия носят строго определенный характер – реального имущественного ущерба, определяемого исходя из стоимости похищенного имущества. Возможные последствия в самоуправстве обозначены в законе неопределенным термином — «существенный вред». Исходя из этого, перечень возможных последствий в самоуправстве намного шире, нежели в хищениях - это могут быть, например: упущенная выгода, организационные последствия, вред здоровью. Реальный имущественный ущерб также может быть последствием в составе самоуправства со следующей оговоркой: он отсутствует при реализации действительного права на получение от потерпевшего материальных ценностей путем изъятия равноценного имущества последнего. При этом необходимо исходить из того, что потерпевший не претерпел уменьшения наличного имущества - одновременно с уменьшением активов равномерно уменьшилась и кредиторская задолженность потерпевшего, то есть общий баланс его имущества не пострадал. Имущественный ущерб в самоуправстве может выражаться, например, в том, что самовольно изъятое в обеспечение исполнения требований имущество в результате ненадлежащего режима его хранения будет повреждено, уничтожено или похищено.

Хищения и вымогательство разграничиваются по способу совершения: кража совершается тайно, грабеж открыто, мошенничество - путем обмана или злоупотребления доверием и т.д. Разбой совершается с применением физического или психического насилия, в особо квалифицированном составе грабежа также предусмотрен признак применения насилия.

Для самоуправства ни один из указанных способов не является обязательным, но любой из них может присутствовать. Лицо, самовольно реализующее право, может действовать как тайно, так, и открыто, применяя обман или не используя оный и т.д. Действия субъекта в самоуправстве могут быть направлены как на немедленное получение удовлетворения, так и направлены в будущее. Использование при реализации права физического или психического насилия также возможно - подобные действия подпадают под квалифицированный состав статьи 330 УК РФ.

Наиболее разработанным и наименее спорным является вопрос о разграничении преступлений против собственности и самоуправства по субъективным признакам.

В составе самоуправства, исходя из положений логики, субъектом является лицо, имеющее по отношению к виновному действительное или предполагаемое право требования. Кроме того, ни при каких обстоятельствах субъектом самоуправства не может быть должностное лицо, так как преступления против порядка управления совершаются подвластными в отношениях социального подчинения субъектами. Далее сказано, что не обязательно, чтобы предшествовавшее нарушению положение вещей восстанавливалось самим правообладателем - помощь в реализации действительного или предполагаемого права в нарушение установленного порядка может быть оказана и третьими лицами, которые, при наличии соответствующего поручения лица, имеющего право, понесут ответственность как исполнители. В подавляющем большинстве преступлений против собственности также предусмотрен общий субъект. Исключение составляет статья 160 УК РФ - «Присвоение или растрата», субъектом которой является только лицо, которому данное имущество вверено. Однако и здесь необходимо еще раз отметить, что если данный субъект совершит действия в отношении вверенного имущества не в целях хищения, а, например, в целях погашения задолженности по зарплате, то, при наличии всех иных условий, ответственность он понесет не за хищение, а за самоуправство. Отличие в признаках субъекта между преступлениями против собственности и самоуправством видится в установленном законодателем возрасте, с которого наступает уголовная ответственность. Ответственность за некоторые преступления против собственности - кражу, грабеж, разбой и угон установлена с 14 лет, за остальные преступления против собственности и за самоуправство ответственность наступает с 16 лет. При этом законодатель исходил из классической посылки, что невозможно привлечение лица к ответственности за действия, опасность которых он не осознает. Уже в четырнадцатилетнем возрасте человек осознает, что брать чужое нехорошо, однако требовать от него осознания того факта, что для реализации какого-либо права необходимо соблюдать установленный порядок недопустимо[87] .

По признакам субъективной стороны рассматриваемые составы разграничиваются следующим образом. Современное российское уголовное законодательство указывает на корыстную цель как на обязательный признак хищения. Помимо этого и теорией, и практикой признано, что при совершении хищения виновный действует с прямым умыслом по отношению к последствиям в виде ущерба собственнику, поскольку данное последствие является обязательным условием достижения конечной цели виновного. Корыстная цель характерна также и для вымогательства, хотя прямо в уголовном законе об этом не сказано. Отсутствие указания на это в ст. 163 УК РФ справедливо критикуется А.В. Хабаровым и позволяет ему делать вывод о том, что «действия по истребованию долгов, соединенные с угрозой и насилием» должны квалифицироваться как вымогательство[88] . На наш взгляд подобная точка зрения в корне неверна, так как мы полагаем корыстную цель органически присущей составу вымогательства, а очередная недоработка законодателя не должна служить основанием для ухудшения положения виновных.

Помимо этого вымогательство, а также состав, предусмотренный ст. 166 УК РФ - угон, возможны только с прямым умыслом, поскольку являют собой по законодательной конструкции формальные составы. Для самоуправства, по нашему мнению, характерно наличие косвенного умысла (в неквалифицированном составе), так как конечная цель виновного заключается не в причинении значительного ущерба потерпевшему, а в восстановлении своего нарушенного права.

При самоуправстве наличие корыстной цели исключено - виновный не стремится к обогащению, им двигает лишь желание восстановить свои нарушенные права, получить причитающееся, должное.

Также следует остановиться на вопросе разграничения самоуправства и неправомерного завладения автомобилем или иным транспортным средством без цели хищения (угона). Спорным является вопрос о квалификации действий виновного, который, реализуя свое действительное или предполагаемое право, завладевает автомобилем или иным транспортным средством, принадлежащим потерпевшему или находящимся у него. В зависимости от того, имел виновный действительное или предполагаемое право на изымаемый предмет, речь, по нашему мнению, должна идти о посягательстве, направленном против отношений собственности (если действительное или предполагаемое право отсутствует) или против указанного объекта не направленном (если оное имелось). При этом, на наш взгляд, указанный вопрос должен быть разрешен с учетом разработанного нами определения действительного или предполагаемого права на имущество как вещного или обязательственного притязания на конкретный предмет. Не следует забывать, что отсутствие, какого бы то ни было права на изымаемый объект вовсе не означает отсутствия в действиях лица состава самоуправства, он имеется в случаях, когда за счет изымаемого чужого имущества погашаются обязательства его собственника. При этом при реализации права возможны две диаметрально противоположные ситуации:

1. Виновный изымает автомобиль, на который у него имеется действительное или предполагаемое право. Подобная ситуация имеет место, например, в случае изъятия собственником сданного в аренду автомобиля данного имущества у арендатора помимо процедуры расторжения договора. В этом случае необходимо принимать во внимание следующее: если виновный реализует свое право на получение данного конкретного автомобиля, то отношения собственности под угрозу причинения вреда не ставятся, поскольку реализация прав виновного в данном случае и являет собой активную часть содержания правоотношения собственности. Завладение своим имуществом в данном случае является частным способом реализации права, и, соответственно, полностью охватывается диспозицией статьи 330 УК РФ, по которой, при наличии иных условий, и должна наступать ответственность.

2. Во втором случае виновный изымает автомобиль в целях исполнения какого-либо обязательства, предметом которого данное транспортное средство не является, то есть виновный не имеет на него ни действительного, ни предполагаемого права. В этих условиях необходимо, помимо всего прочего, говорить о причинении ущерба отношениям собственности - виновный, входящий в неопределенно широкий круг обязанных субъектов, причинил вред, правоотношению собственности, посягнув на неприкосновенность ее предмета. При квалификации подобных действий необходимо исходить из того, что ст. 166 УК РФ, в отличие от хищений, сконструирована законодателем в виде формального состава - ответственность наступает за сам факт неправомерного завладения транспортным средством, причинение ущерба потерпевшему находится за рамками основного состава, корыстная цель также не является обязательной. Особые признаки предмета преступления - транспортного средства, заключающиеся в том, что оно является источником повышенной опасности, а также, чаще всего (но не обязательно), имеет значительную стоимость, как раз, и обусловили установление наказуемости неправомерного завладения им. Указанные выше моменты не охватываются составом самоуправства, поскольку не учтены в его конструкции и, соответственно, требуют дополнительной квалификации.

Соответственно, в ситуации, когда действительное или предполагаемое право виновного, например, на получение возмещения от потерпевшего, реализуется путем изъятия у последнего автомобиля или иного транспортного средства, на который виновный не имеет ни действительного, ни предполагаемого права, мы имеем дело с идеальной совокупностью статей 166 и 330 УК РФ (их соответствующих частей, в зависимости от обстоятельств). В части реализации действительного или предполагаемого права ненадлежащим образом действия виновного представляют собой самоуправство. Однако избранный преступником способ - угон автомобиля, является уголовно-наказуемым, что влечет за собой необходимость дополнительной квалификации.

Необходимость разграничения составов ст. 330 и ст. 179 УК РФ «Принуждение к совершению сделки или к отказу от ее совершения» обусловлена легальным определением сделки, данным в ст. 153 ГК РФ - «Сделками признаются действия граждан и юридических лиц, направленные на установление, изменение или прекращение гражданских прав и обязанностей». Исходя из этого, выделяются три вида сделок: правопорождающие, правоизменяющие и право-прекращающие. Таким образом, действия, направленные на исполнение существующей обязанности (возврат суммы долга, передача запроданного имущества, возмещение причиненного в прошлом ущерба) являются разновидностью правоизменяющей (при частичном погашении долга или изменении существа обязательства, например, при отступном) или право прекращающей (при полном погашении суммы долга) сделки. В связи с обозначенным определением сделки возникает проблема при квалификации действий виновного, который не своими действиями восстанавливает свои действительные или предполагаемые права, а принуждает потерпевшего исполнить обязанность одним из указанных в диспозиции ч. 1 ст. 179 УК РФ способов - «под угрозой применения насилия, уничтожения или повреждения чужого имущества, а равно распространения сведений, которые могут причинить существенный вред правам и законным интересам потерпевшего или его близких». В подобных случаях мы также имеем дело с принуждением к совершению некоей сделки и, одновременно, ненадлежащую реализацию своего права, соответственно, наблюдается конкуренция между ст. 179 и 330 УК РФ[89] .

1.Самоуправство может совершаться как собственными действиями виновного, так и руками потерпевшего, преступление, предусмотренное ст. 179 УК РФ по своей природе совершается только посредством действий потерпевшего;

2.В ст. 179 УК РФ предусмотрена ответственность не только за принуждение к совершению сделки, но и к отказу от ее совершения. Самоуправное же поведение заключается именно в принуждении к совершению сделки;

3. Наиболее важное отличие заключается, по мнению автора, в том, что исходя из места ст. 179 УК РФ в системе уголовно-правового регулирования, ее диспозиция охватывает случаи принуждения к совершению двухсторонних и многосторонних правопорождающих сделок, то есть те ситуации, при которых стороны не были связаны до совершения сделки какими-либо правоотношениями (либо эти правоотношения не имеют ничего общего со вновь совершенной сделкой). Действия же самоуправца в рамках ст. 330 УК РФ предполагают наличие правоотношения между виновным и потерпевшим, в котором они соответственно выступают в качестве кредитора и должника, и принуждение к совершению последним односторонней правоизменяющей или правопрекращающей сделки, направленной на исполнение обязанностей потерпевшего. Таким образом, очевидно, что ст. 179 УК РФ применяется в тех случаях, когда виновных стремится установить обязательственные правоотношения, а ст. 330 УК РФ - там, где имеется намерения реализовать права, вытекающие из уже имеющегося обязательства,

§2 Отграничение самоуправства от превышения должностных полномочий

Поскольку самоуправством мы признаем осуществление своего действительного или предполагаемого права, постольку при рассмотрении вопроса об отграничении самоуправства от смежных составов нельзя обойти стороной составы к самоуправству по этому признаку тесно примыкающие, то есть представляющие собой реализацию предоставленного законом права с нарушением установленного порядка. Наиболее близким в этом плане к самоуправству является состав, предусматривающий ответственность за превышение должностных полномочий (286 УК РФ). На близость названных составов обращал внимание еще В.Л. Есипов, который указывал, что «превышение власти как форма преступной самодеятельности должностных лиц стоит ближе всего к самоуправству как форме преступной самодеятельности частных лиц»[90] .

Расположение самоуправства и указанного состава в различных главах предопределено различием в объекте посягательства. Видовым объектом самоуправства является порядок управления, то есть отношения по поводу осуществления властных полномочий, при которых в отсутствие служебной зависимости управомоченный субъект вправе давать обязательные для исполнения подвластным субъектом указания. В преступлениях, предусмотренных главой 30 УК РФ (в том числе ст. 286 УК РФ), видовой объект являет собой общественные отношения, обеспечивающие нормальный порядок несения государственной службы и службы в органах местного самоуправления. Нетрудно заметить, что самоуправство исторически отнесено к посягательствам на суверенитет власти, то есть такое положение вещей, при котором вся ее полнота сконцентрирована у государственного аппарата, виновный при этом устанавливает собственный порядок поведения, собственные правила, установки, с которыми вынуждены считаться третьи лица. В разграничиваемом же составе виновные в силу занимаемого положения имеют возможность в той или иной степени предопределять поведение третьих лиц. Однако сама эта возможность используется не в соответствии с ее предназначением. Расположение самоуправства и преступлений, закрепленных в главе 30 УК РФ, в одном разделе - «Преступления против государственной власти», обусловлено общностью их родового объекта, коим являются общественные отношения по поводу нормального отправления государственной власти. Суверен в равной степени заинтересован как в том, чтобы на его властную монополию не осуществлялось посягательств, так и в том, чтобы лица, наделенные властными полномочиями, использовали оные в соответствии с их предназначением.

Потерпевший, как обязательный элемент состава, что обосновано нами в работе ранее, присутствует в самоуправстве - это должен быть только обязанный субъект, в отношении которого с нарушением установленного порядка осуществляются права виновного. Вред, причиненный иным лицам, требует дополнительной квалификации. Должностные преступления в большинстве своем не содержат специфических требований к потерпевшим.

С объективной стороны разграничиваемые преступления представляют собой материальные составы, причем последствия обозначаются в диспозициях статей одинаковым термином - «существенный вред», различаются, только лица, которым этот вред причиняется - в ст. 286 УК РФ это «граждане или организации либо.... общество или государство», а в ст. 330 УК РФ предполагается, что это «граждане и организации».

Внимательное исследование сравниваемых составов позволяет сделать вывод, что самоуправство представляет собой, по сути, превышение полномочий, совершенное подвластным субъектом (в отличие от ст. 286 УК РФ, в которой обязательным является специальный субъект - должностное лицо). Оспариваемость, как обязательный признак самоуправства не выдвигается в составе ст. 286 УК РФ, поскольку должностное лицо осуществляет свои полномочия в сфере публичного права, для которого и так характерна формула «все, что не разрешено, запрещено». Таким образом, выдвижение требования оспариваемости для состава ст. 286 УК РФ представляло бы собой простое дублирование, что не соответствовало бы принципу законодательной экономии. Следовательно, при определении того, является ли совершенное деяние самоуправством, допустимо руководствоваться разъяснениями высшей судебной инстанции, касающимися превышения должностных полномочий (безусловно, с учетом специфики субъекта): это те действия «...которые относятся к полномочиям другого должностного лица либо могли быть совершены самим должностным лицом только при наличии особых обстоятельств, указанных в законе или под законном акте, а также действия, которые никто и ни при каких обстоятельствах не вправе совершить»[91] .

Наиболее существенные отличия выявляются при исследовании субъекта сравниваемых составов. В статье 286 УК РФ субъектом является должностное лицо, то есть субъект, обладающий признаками, закрепленными в примечании к ст. 285 УК РФ. В управленческих отношениях должностное лицо, являющееся представителем власти, занимает положение управомоченного субъекта, имеющего возможность, как определено в примечании к ст. 318 УК РФ, определять поведение лиц, «не находящихся от него в служебной зависимости».

В составе же самоуправства должностные лица никогда не могут выступать в качестве субъекта, поскольку по сути своей преступления против порядка управления осуществляются субъектом, который обязан подчиняться властным установкам суверена, или, говоря короче, является подвластным субъектом. Должностные же лица выступают в качестве представителя власти и, в случае посягательства на него или его интересы, должны нести ответственность по нормам главы 30 УК РФ.

Выводы по II главе

Преступления против собственности и самоуправство также можно разграничить по следующим признакам:

Преступления против собственности в подавляющем большинстве случаев совершаются действием (изъятие имущества в хищениях, требования его передачи в вымогательстве и т.д.), самоуправство же, если исходить не из буквы действующего уголовного закона, а из сути этого преступления, возможно, совершить и путем бездействия - путем уклонения от исполнения обязанности, например, уклонение от возврата арендуемого помещения;

В преступлениях против собственности действие всегда направлено на имущество, самоуправство может совершаться и без воздействия на имущество, при реализации прав, не носящих имущественный характер;

В части преступлений против собственности, - хищениях, предусмотренные законом последствия носят строго определенный характер – реального имущественного ущерба, определяемого исходя из стоимости похищенного имущества. Возможные последствия в самоуправстве обозначены в законе неопределенным термином — «существенный вред». Исходя из этого, перечень возможных последствий в самоуправстве намного шире, нежели в хищениях - это могут быть, например: упущенная выгода, организационные последствия, вред здоровью.

Самоуправство может совершаться как собственными действиями виновного, так и руками потерпевшего, преступление, предусмотренное ст. 179 УК РФ по своей природе совершается только посредством действий потерпевшего;

В ст. 179 УК РФ предусмотрена ответственность не только за принуждение к совершению сделки, но и к отказу от ее совершения. Самоуправное же поведение заключается именно в принуждении к совершению сделки;

Наиболее важное отличие заключается, по мнению автора, в том, что исходя из места ст. 179 УК РФ в системе уголовно-правового регулирования, ее диспозиция охватывает случаи принуждения к совершению двухсторонних и многосторонних правопорождающих сделок, то есть те ситуации, при которых стороны не были связаны до совершения сделки какими-либо правоотношениями (либо эти правоотношения не имеют ничего общего со вновь совершенной сделкой). Действия же самоуправца в рамках ст. 330 УК РФ предполагают наличие правоотношения между виновным и потерпевшим, в котором они соответственно выступают в качестве кредитора и должника, и принуждение к совершению последним односторонней правоизменяющей или правопрекращающей сделки, направленной на исполнение обязанностей потерпевшего.

Наиболее существенные отличия ст. 285, 286 УК РФ выявляются при исследовании субъекта сравниваемых составов. В составе самоуправства должностные лица никогда не могут выступать в качестве субъекта, поскольку по сути своей преступления против порядка управления осуществляются субъектом, который обязан подчиняться властным установкам суверена, или, говоря короче, является подвластным субъектом. Должностные же лица выступают в качестве представителя власти и, в случае посягательства на него или его интересы, должны нести ответственность по нормам главы 30 УК РФ.

С учетом места самоуправства в системе действующего уголовного закона был сделан вывод о наличии пробелов в правовом регулировании, которые необходимо устранить. В частности, если исходить из сути самоуправства, оно наказывается только в случае, если лицо присваивает полномочия властного субъекта при защите своих прав (или прав третьих лиц, предоставивших ему соответствующие полномочия). Однако, за рамками уголовно-правового регулирования остались случаи присвоения полномочий представителя власти в тех случаях, когда это деяние совершается не в видах осуществления своего действительного или предполагаемого права. В связи с этим предлагается дополнить УК РФ новой статьей 330.1.

Статья 330.1 Самовольное присвоение полномочий должностного лица.

1.Самовольное присвоение полномочий должностного лица, причинившее существенный вред, -наказывается.,.

2.То же деяние, совершенное с применением насилия или с угрозой его применения, -наказывается...

Заключение

Тщательное уголовно-правовое исследование самоуправства вскрывает всю сложность и многозначность рассматриваемого явления. Необходимость четкого установления всех юридически значимых элементов состава самоуправства обусловлена необходимостью охраны установленного порядка разрешения споров, обеспечения прав и гарантий, предоставляемых участникам спора при его нормальном, законном разрешении. Кроме того, установление уголовно-правовой репрессии позволит сохранить монополию государства и его органов на применение мер принуждения, на осуществление правоприменительной деятельности. На различных этапах научной работы нами выявлены отдельные особенности исследуемого преступного деяния и сформулированы конкретные предложения о внесении поправок в действующий уголовный закон, рекомендации по изменению правоприменительной практики.

Исследование истории развития отечественного законодательства об ответственности за самоуправство позволяет выделить ряд основных этапов - начиная от полного разрешения самоуправных действий, являвшихся единственно возможным способом защиты, переходящего в стадию постепенного ограничения возможности самоуправства (по кругу лиц, по обстановке и т.д.), заканчивая полным запретом и введением государственной монополии на осуществление принуждения. Примечательно, что этот процесс проходил параллельно с усилением роли государственного аппарата в жизни общества.

1. Представляет интерес эволюция взглядов на суть самоуправства - в XIX веке его признавали посягающим, в первую очередь, на частные интересы. Однако, уже в XX веке исследователи единодушно сходились во мнении, что основной вред в результате самоуправных действий причиняется нормальной деятельности государственного аппарата.

Изначальная посылка, заключающаяся в том, что самоуправство является способом защиты права, привела к необходимости установления характера, оснований возникновения защищаемых прав, которые по сути своей являются правами частными, возникающими на основании юридических фактов, предусмотренных законодательством соответствующих отраслей права.

2. Исследование вопроса о сути самоуправства как самовольства привело к выводу о том, что это правонарушение представляет собой ситуацию, при которой один из равных по правам и обязанностям субъектов (управомоченный) присваивает себе статус субъекта, осуществляющего управленческие функции, нарушая тем самым сложившиеся отношения социального подчинения, в которых и ему самому, и лицу, в правовую сферу которого вторгается виновный, отведена роль субъекта подвластного.

3. С учетом места самоуправства в системе действующего уголовного закона был сделан вывод о наличии пробелов в правовом регулировании, которые необходимо устранить. В частности, если исходить из сути самоуправства, оно наказывается только в случае, если лицо присваивает полномочия властного субъекта при защите своих прав (или прав третьих лиц, предоставивших ему соответствующие полномочия). Однако, за рамками уголовно-правового регулирования остались случаи присвоения полномочий представителя власти в тех случаях, когда это деяние совершается не в видах осуществления своего действительного или предполагаемого права. В связи с этим предлагается дополнить УК РФ новой статьей 330.1.

Статья 330.1 Самовольное присвоение полномочий должностного лица.

1.Самовольное присвоение полномочий должностного лица, причинившее существенный вред, -наказывается.,.

2.То же деяние, совершенное с применением насилия или с угрозой его применения, -наказывается...

4. Ввиду того, что самоуправство тесно примыкает к иным составам, предусмотренным УК РФ, в частности, должностным преступлениям, автором даны рекомендации по отграничению их друг от друга на практике. Самоуправство и должностные преступления разграничиваются, в первую очередь, по признаку субъекта - наличие состава ст. 330 УК РФ в действиях должностного лица исключено, поскольку самоуправство - суть самовольство, которое проявляет подвластный субъект. По тем же самым основаниям мы полагаем, что нет никаких оснований исключать из числа субъектов ст. 330 УК РФ лицо, выполняющее управленческие функции в коммерческих организациях, ибо они также относятся к подвластным субъектам.

5. Ныне действующая норма об ответственности за самоуправство размыта и не позволяет точно установить - что вообще представляет собой это деяние.

При буквальном прочтении может создаться ложное представление, что ст. 330 УК РФ является общей для всех умышленных преступлений. Подобный вывод, как нам представляется, не соответствует воле законодателя, а является лишь побочным эффектом неудачно сформулированной нормы. В связи с этим автором предлагается новая конструкция диспозиции основного состава ст. 330 УК РФ, которая позволяет в большей степени отразить все уголовно-правовые особенности исследуемого состава. Кроме того, данная статья должна быть дополнена примечанием, содержащим указание на повышенный возраст, с которого наступает уголовная ответственность за данное преступление:

Статья 330 Самоуправство

«1. Самоуправство, то есть самовольная, вопреки установленному нормативным правовым актом порядку реализация своего действительного или предполагаемого права, когда правомерность формы реализации этого права оспаривается потерпевшим, если такими действиями причинен существенный вред, -наказывается...

Примечание; ответственность за преступление, предусмотренное настоящей статьей, наступает с 18 лет».

6. Для формирования единообразной практики квалификации самоуправства целесообразно рассмотреть возможность принятия Постановления Пленума Верховного суда РФ, в котором необходимо обратить внимание судов на некоторые важные моменты, связанные с выявленными характеристиками.

Нам представляется, что учет рекомендаций, приведенных в дипломном исследовании, основанных на исследовании изучаемого явления в различных аспектах: историческом, сравнительно-правовом, теоретическом и практическом позволит (пусть только в небольшой части) исправить недостатки в действующем уголовном законе. Конечным итогом должно стать, по мнению автора, столь эффективное действие нормы об ответственности за преступное самоуправство, что случаи самоуправного осуществления права станут редкостью в силу неэффективности подобных способов.

Список источников и литературы

Нормативно-правовые акты

1. Конституция Российской Федерации от 12.12.1993 г. // Российская газета. 1993. № 237.

2. Уголовный кодекс Российской Федерации от 13.06.1996 г. № 63-ФЗ (в ред. от 22.07.2008) // С3 РФ. 1996. № 25. Ст. 2954.

3. Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации от 18.12.2001 г. № 174-ФЗ (в ред. от 16.07.2008) // СЗ РФ. 2001. № 52 (ч. I). Ст. 4921.

4. Кодекс Российской Федерации об административных правонарушениях от 30.12.2001 г. № 195-ФЗ (в ред. от 22.07.2008) // СЗ РФ. 2002. № 1 (ч. 1). Ст.1.

5. Федеральный закон от 24.07.2002 г. № 102-ФЗ «О третейских судах в Российской Федерации» // СЗ РФ. 2002. № 30. Ст. 3019.

Научная литература и материалы периодической печати

6. Алексеев С.С. Теория права. М., Статут. 2004. – 684 с.

7. Арзуманов С.Ю. К вопросу об особенностях квалификации преступлений // Российский следователь. 2007. № 8. С. 23.

8. Башков А.В. Вымогательство: отграничение от самоуправства // Российский юридический журнал. 2008. № 4. С. 23.

9. Бобронский П.О. Военное право в России при Петре Великом. СПб., Питер. 2003. – 742 с.

10. Борбат А.В., Завидов Б.Д., Ендольцева А.В., Милевский А.И. Состав преступления как основание уголовной ответственности // Юридический мир. 2008. № 8. С. 21.

11. Бояров С. Предполагаемое право в уголовном праве России // Уголовное право. 2006. № 1. С. 23.

12. Булыко А.Н. Современный словарь иностранных слов. М., Мартин. 2008. – 976 с.

13. Веселов Е.Г. Физическое или психическое принуждение // Юридический мир. 2008. № 9. С. 23.

14. Винавер A.M. На грани уголовной и гражданской неправды. М., Статут. 2001. – 632 с.

15. Владимирский-Буданов М.Ф. Хрестоматия по истории русского права. М., Статут. 2004. – 896 с.

16. Временное позаимствование в уголовном праве: вопросы ответственности / Под ред. Лопашенко Н.А. М., Волтерс Клувер. 2008. – 228 с.

17. Гауяман Л.Д. Борьба с насильственными посягательствами. М., Юридическая литература. 1969. – 476 с.

18. Дагель П.С. Котов Д.П. Субъективная сторона преступления и ее установление. Воронеж., Воронежский университет. 1974. – 324 с.

19. Демидов Ю.А. Социальная ценность и оценка в уголовном праве. М., Юридическая литература. 1975. – 398 с.

20. Дубовец П.А. Ответственность за телесные повреждения по советскому уголовному праву. М., Юрлитиздат. 1964. – 264 с.

21. Елисеев С.А. Преступления против собственности по уголовному законодательству России (вопросы теории). М., Юнити-Дана. 2008. – 278 с.

22. Елисеев С. Хищение похищенного: проблемы квалификации // Уголовное право. 2008. № 1. С. 16.

23. Есипов В.Л. Превышение и бездействие власти, но русскому праву. М., Статут. 2003. – 236 с.

24. Завидов Б.Д. Уголовно-правовой анализ преступлений против собственности // Российская юстиция. 2007. № 9. С. 22.

25. Кизилов А.Ю. Уголовно-правовая охрана управленческой деятельности представителей власти. Ульяновск., УЛГУ. 2007. – 346 с.

26. Комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации (постатейный) / Отв. ред. Лебедев В.М. М., Юрайт-Издат. 2008. – 836 с.

27. Комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации (постатейный) / Под ред. Чекалина А.А., Томина В.Т., Сверчкова В.В. М., Юрайт-Издат. 2007. – 824 с.

28. Коротенко А.Н. Квалификация преступлений против собственности, граничащих со сферой менее опасных деяний (опыт системного подхода) // Российский судья. 2007. № 6. С. 22.

29. Ланге Н. Исследование об уголовном праве Русской Правды. М., Статут. 2006. – 498 с.

30. Малинин В., Капканов В. Уголовная ответственность за самоуправство // Уголовное право. 2006. № 4. С. 13.

31. Меньшагин В.Д. Преступления против порядка управления. М., Народный комиссариат юстиции СССР. 1938. – 428 с.

32. Модельный уголовный кодекс для стран СНГ. // Информационный бюллетень межпарламентской ассамблеи государств-участников СНГ. 1996. Приложение № 10. С. 206.

33. Ожегов С.И. Словарь русского языка. М., Русский язык. 2006. – 1128 с.

34. Памятники русского права. Выпуск третий. Памятники права периода образования русского централизованного государства XIV- XV вв. / Под ред. проф. Юшкова С.В. М., Госюриздат. 1955. – 536 с.

35. Петин И.А. Принцип системности, его значение и отражение в уголовном праве России. М., Юрист. 2007. – 236 с.

36. Поленов Г.Ф. Ответственность за преступления против порядка управления. М., Юридическая литература. 1966. – 218 с.

37. Постатейный комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации / Под ред. Громова Н.А. М., ГроссМедиа. 2008. – 768 с.

38. Рарог А.И. Вина в советском уголовном праве. Саратов., СЮИ. 1987. – 486с.

39. Рарог А.И. Субъективная сторона и квалификация преступлений по субъективным признакам. СПб., Питер. 2006. – 386 с.

40. Российское законодательство X-XX вв.: В 9 т. Т. 1. Законодательство Древней Руси. / Под ред. Виленского Б.М. М., Юридическая литература. 1991. – 524 с.

41. Сапронов Ю.В. Некоторые проблемы разграничения самоуправства от смежных составов преступлений // Российский следователь. 2004. № 3. С.27.

42. Семенов В.М. Отграничение кражи от смежных составов преступления // Российский следователь. 2005. № 10. С. 24.

43. Скобликов П.А. Самоуправство при решении имущественных споров: Вопросы уголовно-правового противодействия // Правоведение. 2000. № 3. С. 17.

44. Скорилкина Н., Дадонов С., Анненков А. Отграничение самоуправства от вымогательства // Законность. 2001. № 2. С. 32.

45. Снежко А.С. Превышение должностных полномочий: законодательный и правоприменительный аспекты (по материалам судебной практики Краснодарского края). Дисс. канд. юрид. наук. Краснодар., 2004. – 276 с.

46. Соколова О.В. Самоуправство: уголовно-правовая характеристика. Дисс. канд. юрид. наук. Иваново., 2001. – 286 с.

47. Сташис В.В., Бажанов М.И. Преступления против порядка управления. М., Юридическая литература. 1978. – 264 с.

48. Стерехов Н.В. Ответственность за угрозу по советскому уголовному праву: Автореф. дисс. канд. юрид. наук. М., 1972. – 42 с.

49. Сурков И.К. Самоуправство (уголовно-правовые и криминологические аспекты). Автореф. дисс. канд. юрид. наук. Самара., 2006. – 38 с.

50. Тальберг Д.Г. Русское уголовное судопроизводство. М., Статут. 2001. – 568с.

51. Феофилактов А.С. Некоторые вопросы квалификации преступного самоуправства // Российский судья. 2008. № 4. С. 27.

52. Феофилактов А.С. Проблемы уголовно-правовой ответственности за самоуправное взыскание долгов // Налоги (газета). 2007. № 8. С. 11.

53. Фойницкий И.Я. Курс уголовного права. Часть Особенная. Посягательства личный и имущественные. М., Статут. 2006. – 786 с.

54. Фролов Е.А. Объект уголовно-правовой охраны и его роль в организации борьбы с посягательствами на социалистическую собственность: Автореф. дис.: докт. юрид, наук. Свердловск., 1971. – 44 с.

55. Хабаров А.В. Преступления против собственности: влияние гражданско-правового регулирования. Дисс. канд. юрид. наук. Екатеринбург., 1999. – 278 с.

56. Щербаков А. Самоуправство // Уголовное право. 2008. № 1. С. 17.

Учебная и учебно-методическая литература

57. Конин Н.М. Административное право России: Учеб. М., ТК Велби. 2008. – 682 с.

58. Матузов Н.И., Малько А.В. Теория государства и права: учебник М., Юристъ. 2006. – 824 с.

59. Мелехин А.В. Теория государства и права: учебник М., Маркет ДС. 2007. – 862 с.

60. Теория государства и права / Под ред. Пиголкина А.С. М., М., Городец. 2008. – 846 с.

61. Уголовное право России. Особенная часть / Под ред. Рарога А.И. М., Юристъ. 2008. – 678 с.

62. Уголовное право. Часть особенная / Под ред. Гаухмана Л.Д. М., Эксмо. 2005. – 684 с.

63. Уголовное право России Особенная часть / Под ред. Здравомыслова Б.В. М., Юрист. 2003. – 702 с.

64. Хабаров А.В. Уголовное право РФ. Особенная часть Тюмень., Изд-во ТГУ. 2005. – 642 с.

Электронные источники

65. Энциклопедия Брокгауза и Эфрона. Статья о Игоре Рюриковиче, великом князе киевском // http://bref.nm.ru/il.htmS15.

Практические источники

66. Постановление Конституционного Суда РФ от 30.07.2001 г. № 13-П «По делу о проверке конституционности положений подпункта 7 пункта 1 статьи 7, пункта 1 статьи 77 и пункта 1 статьи 81 Федерального закона «Об исполнительном производстве» в связи с запросами арбитражного суда Воронежской области, арбитражного суда Саратовской области и жалобой открытого акционерного общества «Разрез «Изыхский» // Собрание законодательства РФ. 2001. № 32. Ст. 3412.

67. Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 27.12.2002 г. № 29 «О судебной практике по делам о краже, грабеже и разбое» // Бюллетень Верховного Суда РФ. 2003. № 2. С. 22.

68. Обзор кассационной и надзорной практики по уголовным делам Верховного суда Республики Хакасия за 2004 год. Кассационное определение от 30 июня 2004 года // Интернет-сайт Верховного Суда Республики Хакасии http//supcouitkhakasnet.ru/obzor/obzjjg_2004 .html.

69. Извлечение из постановления Президиума Самарского областного суда № 0703/255 от 23.06.2005 г.// Судебная практика (приложение к информационному бюллетеню Управления судебного департамента в Самарской области). 2005. № 3 (18). С.11.

[1] Скобликов П.А. Самоуправство при решении имущественных споров: Вопросы уголовно-правового противодействия // Правоведение. 2000. № 3. С. 17.

[2] Постановление Конституционного Суда РФ от 30.07.2001 г. № 13-П «По делу о проверке конституционности положений подпункта 7 пункта 1 статьи 7, пункта 1 статьи 77 и пункта 1 статьи 81 Федерального закона «Об исполнительномпроизводстве» в связи с запросами арбитражного суда Воронежской области, арбитражного суда Саратовской области и жалобой открытого акционерного общества «Разрез «Изыхский» // Собрание законодательства РФ. 2001. № 32. Ст. 3412.

[3] Ланге Н. Исследование об уголовном праве Русской Правды. М., Статут. 2006. С. 96.

[4] Владимирский-Буданов М.Ф. Хрестоматия по истории русского права. М., Статут. 2004. С. 45.

[5] Энциклопедия Брокгауза и Эфрона. Статья о Игоре Рюриковиче, великом князе киевском // http://bref.nm.ru/il.htmS15.

[6] Памятники русского права. Выпуск третий. Памятники права периода образования русского централизованного государства XIV-XV вв. / Под ред. проф. Юшкова С.В. М., Госюриздат. 1955. С. 192.

[7] Российское законодательство X-XX вв.: В 9 т. Т. 1. Законодательство Древней Руси. / Под ред. Виленского Б.М. М., Юридическая литература. 1991. С. 308.

[8] Тальберг Д.Г. Русское уголовное судопроизводство. М., Статут. 2001. С. 84-85.

[9] Бобронский П.О. Военное право в России при Петре Великом. СПб., Питер. 2003. С. 578-382.

[10] Уголовный кодекс РСФСР 1922 года // СУ РСФСР. 1922. № 15. Ст. 153.

[11] Меньшагин В.Д. Преступления против порядка управления. М., Народный комиссариат юстиции СССР. 1938. С. 40.

[12] Уголовный кодекс РСФСР 1926 года // СУ РСФСР. 1926. № 80. Ст. 600.

[13] Уголовный кодекс РСФСР 1960 года // Ведомости ВС РСФСР. 1960. № 40. Ст. 591.

[14] Уголовный кодекс Российской Федерации от 13.06.1996 г. № 63-ФЗ (в ред. от 22.07.2008) // С3 РФ. 1996. № 25. Ст. 2954.

[15] Уголовное право России. Особенная часть / Под ред. Рарога А.И. М., Юристъ. 2008. С 329.

[16] Уголовное право России Особенная часть / Под ред. Здравомыслова Б.В. М., Юрист. 2003. С 360.

[17] Уголовное право. Часть особенная / Под ред. Гаухмана Л.Д. М., Эксмо. 2005. С 362.

[18] Поленов Г.Ф. Ответственность за преступления против порядка управления. М., Юридическая литература. 1966. С 5.

[19] Поленов Г.Ф. Ответственность за преступления против порядка управления. М., Юридическая литература. 1966. С 5.

[20] Меньшагин В.Д. Преступления против порядка управления. М., Народный комиссариат юстиции СССР. 1938. С. 4.

[21] Сташис В.В., Бажанов М.И. Преступления против порядка управления. М., Юридическая литература. 1978. С.6.

[22] Поленов Г.Ф. Указ. соч. С. 8.

[23] Кизилов А.Ю. Уголовно-правовая охрана управленческой деятельности представителей власти. Ульяновск., УЛГУ. 2007. С. 53.

[24] Конин Н.М. Административное право России: Учеб. М., ТК Велби. 2008. С. 217.

[25] Поленов Г.Ф. Указ. соч. С. 114.

[26] Мелехин А.В. Теория государства и права: учебник М., Маркет ДС. 2007. С. 376.

[27] Булыко А.Н. Современный словарь иностранных слов. М., Мартин. 2008. С. 513.

[28] Алексеев С.С. Теория права. М., Статут. 2004. С. 175.

[29] Теория государства и права / Под ред. Пиголкина А.С. М., М., Городец. 2008. С.341- 342.

[30] Федеральный закон от 24.07.2002 г. № 102-ФЗ «О третейских судах в Российской Федерации» // СЗ РФ. 2002. № 30. Ст. 3019.

[31] Матузов Н.И., Малько А.В. Теория государства и права: учебник М., Юристъ. 2006. С. 379-382.

[32] Алексеев С.С. Теория права. М., Статут. 2004. С.179.

[33] Меньшагин В.Д. Преступления против порядка управления. М., Народный комиссариат юстиции СССР. 1938. С. 39.

[34] Меньшагин В.Д. Преступления против порядка управления. М., Народный комиссариат юстиции СССР. 1938. С. 38.

[35] Щербаков А. Самоуправство // Уголовное право. 2008. № 1. С. 17.

[36] Соколова О.В. Самоуправство: уголовно-правовая характеристика. Дисс. канд. юрид. наук. Иваново., 2001. С.89-90.

[37] Соколова О.В. Указ. соч. С. 90.

[38] Модельный уголовный кодекс для стран СНГ. // Информационный бюллетень межпарламентской ассамблеи государств-участников СНГ. 1996. Приложение № 10. С. 206.

[39] Винавер A.M. На грани уголовной и гражданской неправды. М., Статут. 2001. С. 77.

[40] Кодекс Российской Федерации об административных правонарушениях от 30.12.2001 г. № 195-ФЗ (в ред. от 22.07.2008) // СЗ РФ. 2002. № 1 (ч. 1). Ст. 1.

[41] Бояров С. Предполагаемое право в уголовном праве России // Уголовное право. 2006. № 1. С. 23.

[42] Хабаров А.В. Преступления против собственности: влияние гражданско-правового регулирования. Дисс. канд. юрид. наук. Екатеринбург., 1999. С. 93.

[43] Поленов Г.Ф. Указ. соч. С. 115.

[44] Сташис В.В., Бажанов М.И. Указ. соч. С. 59.

[45] Меньшагин В.Д. Преступления против порядка управления. М., Народный комиссариат юстиции. 1938. С. 39.

[46] Ожегов С.И. Словарь русского языка. М., Русский язык. 2006. С. 325.

[47] Сташис В.В., Бажанов М.И. Указ. соч. С. 59.

[48] Поленов Г.Ф, Указ. соч. С. 115.

[49] Меньшагин В.Д. Преступления против порядка управления. М., Народный комиссариат юстиции. 1938. С. 39.

[50] Обзор кассационной и надзорной практики по уголовным делам Верховного суда Республики Хакасия за 2004 год. Кассационное определение от 30 июня 2004 года // Интернет-сайт Верховного Суда Республики Хакасии http//supcouitkhakasnet.ru/obzor/obzjjg_2004 .html.

[51] Феофилактов А.С. Некоторые вопросы квалификации преступного самоуправства // Российский судья. 2008. № 4. С. 27.

[52] Комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации (постатейный) / Отв. ред. Лебедев В.М. М., Юрайт-Издат. 2008. С. 522.

[53] Комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации (постатейный) / Под ред. Чекалина А.А., Томина В.Т., Сверчкова В.В. М., Юрайт-Издат. 2007. С. 328.

[54] Постатейный комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации / Под ред. Громова Н.А. М., ГроссМедиа. 2008. С. 296.

[55] Малинин В., Капканов В. Уголовная ответственность за самоуправство // Уголовное право. 2006. № 4. С. 13.

[56] Елисеев С. Хищение похищенного: проблемы квалификации // Уголовное право. 2008. № 1. С. 16.

[57] Сурков И.К. Самоуправство (уголовно-правовые и криминологические аспекты). Автореф. дисс. канд. юрид. наук. Самара., 2006. С. 7.

[58] Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации от 18.12.2001 г. № 174-ФЗ (в ред. от 16.07.2008) // СЗ РФ. 2001. № 52 (ч. I). Ст. 4921.

[59] Уголовное право России. Особенная часть / Под ред. Рарога А.И. М., Юристъ. 2008. С. 164.

[60] Гауяман Л.Д. Борьба с насильственными посягательствами. М., Юридическая литература. 1969. С. 4 - 6.

[61] Стерехов Н.В. Ответственность за угрозу по советскому уголовному праву: Автореф. дисс. канд. юрид. наук. М., 1972. С. 11.

[62] Стерехов Н.В. Указ. соч. С.11.

[63] Коротенко А.Н. Квалификация преступлений против собственности, граничащих со сферой менее опасных деяний (опыт системного подхода) // Российский судья. 2007. № 6. С. 22.

[64] Феофилактов А.С. Проблемы уголовно-правовой ответственности за самоуправное взыскание долгов // Налоги (газета). 2007. № 8. С. 11.

[65] Борбат А.В., Завидов Б.Д., Ендольцева А.В., Милевский А.И. Состав преступления как основание уголовной ответственности // Юридический мир. 2008. № 8. С. 21.

[66] Рарог А.И. Субъективная сторона и квалификация преступлений по субъективным признакам. СПб., Питер. 2006. С. 11.

[67] Дагель П.С. Котов Д.П. Субъективная сторона преступления и ее установление. Воронеж., Воронежский университет. 1974. С. 41, 42,59.

[68] Рарог А.И. Субъективная сторона и квалификация преступлений по субъективным признакам. СПб., Питер. 2006. С.7.

[69] Демидов Ю.А. Социальная ценность и оценка в уголовном праве. М., Юридическая литература. 1975. С. 114.

[70] Рарог А.И. Субъективная сторона и квалификация преступлений по субъективным признакам. СПб., Питер. 2006. С.9.

[71] Временное позаимствование в уголовном праве: вопросы ответственности / Под ред. Лопашенко Н.А. М., Волтерс Клувер. 2008. С. 76.

[72] Дубовец П.А. Ответственность за телесные повреждения по советскому уголовному праву. М., Юрлитиздат. 1964. С 35.

[73] Рарог А.И. Вина в советском уголовном праве. Саратов., СЮИ. 1987. С. 142.

[74] Сурков И.К. Самоуправство (уголовно-правовые и криминологические аспекты). Автореф. дисс. канд. юрид. наук. Самара., 2006. С. 13.

[75] Петин И.А. Принцип системности, его значение и отражение в уголовном праве России. М., Юрист. 2007. С.163.

[76] Башков А.В. Вымогательство: отграничение от самоуправства // Российский юридический журнал. 2008. № 4. С. 23.

[77] Бюллетень Верховного Суда РФ. 2003. № 2. С. 22.

[78] Извлечение из постановления Президиума Самарского областного суда № 0703/255 от 23.06.2005 г.// Судебная практика (приложение к информационному бюллетеню Управления судебного департамента в Самарской области). 2005. № 3 (18). С.11.

[79] Фролов Е.А. Объект уголовно-правовой охраны и его роль в организации борьбы с посягательствами на социалистическую собственность: Автореф. дис.: докт. юрид, наук. Свердловск., 1971. С. 35.

[80] Елисеев С.А. Преступления против собственности по уголовному законодательству России (вопросы теории). М., Юнити-Дана. 2008. С. 25.

[81] Скорилкина Н., Дадонов С., Анненков А. Отграничение самоуправства от вымогательства // Законность. 2001. № 2. С. 32.

[82] Сапронов Ю.В. Некоторые проблемы разграничения самоуправства от смежных составов преступлений // Российский следователь. 2004. № 3. С. 27.

[83] Арзуманов С.Ю. К вопросу об особенностях квалификации преступлений // Российский следователь. 2007. № 8. С. 23.

[84] Постановление Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 25.04.1995г. № 5 «О некоторых вопросах применения судами законодательства об ответственности за преступления против собственности» (в ред. от 27.12.2002) // Бюллетень Верховного Суда РФ. 1995. № 7. С. 32.

[85] Хабаров А.В. Уголовное право РФ. Особенная часть Тюмень., Изд-во ТГУ. 2005. С. 93.

[86] Фойницкий И.Я. Курс уголовного права. Часть Особенная. Посягательства личный и имущественные. М., Статут. 2006. С. 164.

[87] Завидов Б.Д. Уголовно-правовой анализ преступлений против собственности // Российская юстиция. 2007. № 9. С. 22.

[88] Хабаров А.В. Преступления против собственности: влияние гражданско-правового регулирования. Дисс. ... канд. юрид. наук. Екатеринбург., 1999. С. 96.

[89] Веселов Е.Г. Физическое или психическое принуждение // Юридический мир. 2008. № 9. С. 23.

[90] Есипов В.Л. Превышение и бездействие власти, но русскому праву. М., Статут. 2003. С. 13; Снежко А.С. Превышение должностных полномочий: законодательный и правоприменительный аспекты (по материалам судебной практики Краснодарского края). Дисс. канд. юрид. наук. Краснодар., 2004. С.112.

[91] Семенов В.М. Отграничение кражи от смежных составов преступления // Российский следователь. 2005. № 10. С. 24.