Реферат: Вещи как объекты обязательств

Латыев Александр Николаевич, аспирант кафедры предпринимательского права Уральской государственной юридической академии. ^[*]

1. Теории объектов гражданских прав

Указание на объект права нередко считается достаточным для отграничения вещных прав от обязательственных. Если для первых объектом выступают материальные предметы, то объектом обязательств часто называют действия обязанного субъекта. Такой точки зрения, например, придерживались почти все отечественные дореволюционные юристы ^[1] , высказывается она и нашими современниками ^[2] . Логическим основанием этих утверждений выступает так называемая теория множественности правовых объектов, занимавшая до середины XX века господствующее положение в цивилистической науке. Основным постулатом данной теории является выделение нескольких классов объектов и соответствующих им классов субъективных гражданских прав. Перечень этих классов у разных авторов отличается. В самом скромном варианте он ограничивается только двумя разновидностями объектов – вещами и действиями обязанных лиц ^[3] . В развернутом виде, как, например, у виднейшего представителя германской пандектной школы Г.Ф. Пухты, система гражданских прав и их объектов насчитывает пять элементов: (1) права на собственную личность, (2) вещные права, (3) права на действия, т.е. обязательства, (4) права на лиц вне субъекта – семейные права и, наконец, (5) права на лиц, перешедших в их субъект, – так немецкий юрист называл право наследования ^[4] . Отечественный исследователь римского права В.М. Хвостов дополнил этот список еще двумя группами – корпоративными и неизвестными римскому праву исключительными правами ^[5] . В любом своем варианте, однако, рассматриваемая теория признает за одним субъективным правом лишь один объект и не допускает возможности существования безобъектных прав.

В прошедшем веке конкуренцию теории множественности правовых объектов составили так называемые монистические теории, существующие в двух основных разновидностях – «вещной» и «поведенческой».

Из самого названия вещной теории очевиден ее основной принцип, заключающийся в признании объектами гражданских прав только вещей. Ее сторонники, руководствуясь вполне разумными как с бытовой, так и с экономической точки зрения соображениями, утверждают, что и обязательства направлены, в конечном счете, не на действия обязанных лиц, а на то или иное имущественное благо, которое только и имеет ценность для кредитора. В пользу вещной теории приводились и более серьезные аргументы философско-правового характера. Так, М.М. Агарков, обосновывая недопустимость признания объектом права действий обязанного лица, писал: «Поведение человека неотделимо от самого человека. Невозможно считать объектом господства поведение человека, не считая объектом господства и самого человека» ^[6] . Справедливости ради надо заметить, что к сходным выводам приходили и авторы, придерживавшиеся теории множественности объектов: так, Д.Д. Гримм, например, за тридцать лет до профессора Агаркова писал: «Действия лица неотделимы от данной личности: вне определенной личности немыслимы никакие действия. Если это так, то объектом права следовало бы признавать не действия, а самую личность (выделено автором. – А.Л.), обязанную совершать те или иные действия» ^[7] . Как видим, представление о неотделимости действий от самого лица, их совершающего, буквально носилось в воздухе, однако сторонники вещной теории пошли дальше: исходя из противопоставления субъекта и объекта, они приходили утверждают, что признание лица объектом права с неизбежностью влечет отрицание его правосубъектности. Отсюда вывод: «Взгляд на поведение обязанного лица как на объект господства (и права) в буржуазной науке является не чем иным, как отзвуком тех времен, когда человек действительно был, как раб или nexus, объектом чужого господства... В советском гражданском праве, праве победившего социализма, было бы совершенно неуместно считать обязанное лицо (или его поведение) объектом права, принадлежащего другому лицу» ^[8] .

Вещная теория объектов требует уточнения некоторых терминов. Во-первых, ее сторонники вовсе не ограничивают круг объектов прав вещами в строгом смысле слова, но включают в него и иные блага, на достижение господства над которыми направлены субъективные права, в первую очередь – результаты интеллектуальной деятельности ^[9] , так что условностью является и само наименование теории как «вещной». Однако и с учетом этой поправки в ряде гражданских отношений мы не сможем найти объекта. К числу таких отношений принадлежат в первую очередь обязательства по оказанию услуг. И здесь представители рассматриваемого направления в правоведении делают решительное отступление от одного из основных постулатов теории множественности правовых объектов, допуская существование безобъектных правоотношений. «Если отрешиться от представления об объекте как обязательном элементе правоотношения, - пишет Р.О. Халфина, - то нет оснований для того, чтобы рассматривать правоотношения, на связанные с определенными предметами внешнего мира или объективированными результатами творческой деятельности, как аномалию» ^[10] . Таковы вкратце основные положения вещной теории гражданских прав.

Прямо противоположных взглядов придерживаются сторонники поведенческой теории объектов гражданских прав. Ведущим представителем данного направления цивилистической мысли в нашей стране выступил О.С. Иоффе, в чьей монографии «Правоотношение по советскому гражданскому праву» поведенческая теория получила свое классическое воплощение. Еще раньше сходных взглядов придерживался Я.М. Магазинер ^[11] , а в настоящее время их разделяет, например, Н.Д. Егоров ^[12] . Сторонники этой точки зрения, во-первых, не допускают существования безобъектных прав, поскольку «права, не имеющие своего объекта, права, которые ни на что не направлены, лишены всякого смысла для носителя этих прав и не являются поэтому правами в действительном значении этого слова» ^[13] . Далее, исходя из определения объекта какого-либо явления как того, «на что данное явление оказывает или может оказать воздействие» ^[14] , делается следующий вывод: «Поскольку одна лишь деятельность человека, человеческое поведение, выраженное в действиях или в воздержании от действий, способны к реагированию на правовое воздействие, постольку существует единый и единственный объект правомочия и обязанности, а стало быть, и объект правоотношения человеческое поведение, деятельность или действия людей» ^[15] . Еще одной характерной чертой поведенческой теории, как видно из процитированного фрагмента, является признание тождественности объектов субъективного права, соответствующей ему юридической обязанности и всего правоотношения, содержание которого составляют право и обязанность, в целом. Таким образом, в противоположность вещной теории, вообще исключающей объект из числа элементов правоотношения и рассматривающей его как внешнее для правоотношения явление, в рамках поведенческой теории объект выступает цементирующим элементом правоотношения, воедино связывающим право и обязанность. «При этом, - добавляет О.С. Иоффе, - субъективное гражданское право обеспечивает управомоченному не его собственное поведение, а поведение других, обязанных лиц» ^[16] .

Что касается вещей, то за ними также признается определенное значение, однако для сторонников поведенческой теории они выступают не объектами права, а объектами действий: «Гражданское право регулирует имущественные отношения не благодаря тому, что оно оказывает воздействие на вещи, а в силу того, что, воздействуя на поведение людей, оно целеустремляет их деятельность, направленную на вещи» ^[17] . Привлекательной чертой рассматриваемой теории является ее универсальность, возможность распространения ее на любые, а не только на гражданские правоотношения, что соответствовало бы представлению о гражданском правоотношении как об одном из видов правоотношений, которому присущи все признаки рода. С другой стороны, поведенческая теория была подвергнута серьезной критике, в первую очередь, с той точки зрения, что признание объектом прав действий человека должно бы было привести к признанию объектом самого человека. О.С. Иоффе, отвечая на такого рода возражения, не соглашался, во-первых, с отождествлением человеческого поведения и человеческой личности, а во-вторых, отмечал, что «гражданское правоотношение имеет в качестве своего объекта не поведение человека в целом, во всех его возможных формах и проявлениях, а только такое поведение, которое должно выразиться в совершении определенного единичного действия или их определенной совокупности, очерченной известными границами. Поэтому объектом каждого конкретного гражданского правоотношения не является не только человек, но и даже его поведение, взятое в целом» ^[18] . Куда как более серьезными представляются возражения против поведенческой теории сугубо практического плана: признание действий обязанного лица единственным объектом правоотношения само по себе не дает нам никакого нового знания о содержании данного отношения, мы всякий раз вынуждены будем идти дальше и устанавливать, на что же направлено поведение лица, и снова обращаться к характеристикам вещей или иных объектов, отличных от человеческого поведения. Как уже не раз отмечалось в настоящей работе, отличия в правовом регулировании тех или иных отношений зачастую предопределяются именно характеристиками таких объектов (достаточно сравнить вещные и исключительные права), а вовсе не характеристиками поведения обязанных лиц (в нашем случае с вещными и исключительными правами поведение обязанных лиц практически одинаково и состоит в воздержании от нарушения прав управомоченного субъекта). Таким образом, почти безупречная с теоретической точки зрения поведенческая теория объектов гражданских прав оказывается неприменимой для практических целей правового регулирования.

Учтя приведенные возражения, О.С. Иоффе впоследствии несколько изменил свои взгляды и предложил новую, компромиссную теорию, предполагающую выделение нескольких уровней правовых объектов. В отличие о рассмотренных выше, данная теория предполагает выделение в рамках одного правоотношения трех уровней его содержания и соответствующих им трех уровней объектов данного правоотношения. Прежде всего, выделяется юридическое содержание правоотношения, которое образуют права и обязанности его участников. Юридическим же объектом правоотношения, как и прежде, признается лишь поведение обязанного субъекта. В качестве второго уровня выделяется идеологическое содержание правоотношения. Его «образует воля господствующего класса, которая, будучи выраженной в нормах права, индивидуализируется в субъективных правах и обязанностях, принадлежащих участникам правоотношения» ^[19] . Объектом же воздействия воли господствующего класса и, следовательно, идеологическим объектом правоотношения выступает воля его участников. Наконец, третий уровень представляет материальное содержание правоотношения, под которым понимается закрепляемое данным правоотношением общественное отношение. Это последнее, в свою очередь, может быть направлено на тот или иной материальный предмет, который тогда выступает материальным объектом правоотношения (им может быть вещь, а также результат интеллектуальной деятельности), однако регулируемое общественное отношение может и не иметь материального объекта, и в этом случае материального объекта нет и в правоотношении ^[20] .

Как видим, обсуждая три уровня содержания правоотношения и три его объекта, О.С. Иоффе ведет речь о трех совершенно различных понятиях, которые вряд ли могут рассматриваться как соподчиненные, соответственно, понятиям содержания и объекта правоотношения. Так, когда речь идет о юридическом содержании и юридическом объекте, практически без изменений воспроизводится поведенческая теория со всеми ее характерными чертами – недопущением безобъектных (в данном случае – юридически безобъектных) прав и признанием лишь одного (юридического) объекта – поведения обязанного лица. При обсуждении идеологического объекта автор во многом уходит из сферы субъективных прав и правоотношений, отмечая, что воля субъектов отношения «выступает в качестве объекта воздействия со стороны норм объективного права (выделение мое. – А.Л.)» ^[21] . Неудивительно, что современные сторонники выделения нескольких уровней объектов одного права и не упоминают вовсе об идеологическом объекте ^[22] . Причина тому кроется, видимо, не только в духе времени, не позволяющем уже столь однозначно видеть в праве «волю господствующего класса», но и в объективно-правовом качестве данной категории. Наконец, ученый, задавшийся целью исследовать материальное содержание и материальный объект правоотношения, может без проблем использовать весь арсенал средств вещной теории объектов прав. Обсуждая материальное содержание, мы можем уже говорить и о безобъектных (т.е. не имеющих материального объекта) правоотношениях. Таким образом, теория нескольких уровней объектов способна примирить противоположные точки зрения и потому нашла немало последователей, однако вызывает серьезные сомнения обоснованность применения выражения «объект правоотношения» во всех трех случаях. Так, юридический и материальный объект вполне могли бы быть терминологически разведены путем наименования последнего, например, предметом правоотношения, подобно тому, как наука уголовного права разделяет объект и предмет преступления.

2. Объекты гражданских прав по Гражданскому кодексу Российской Федерации ^[23] .

Такова наиболее общая и, как следствие, чрезвычайно грубая классификация точек зрения по вопросу об объектах гражданских прав. Разумеется, в рамках каждого из направлений можно найти те или иные варианты, порой настолько сильно отличающиеся от перечисленных теорий в их классическом виде, что отнесение их к той или иной группе представляется почти невозможным и остается лишь констатировать их «пограничность», «смешанность». Также затруднительным представляется и выбор одной из точек зрения. В этом нам мало поможет философское понимание объекта, поскольку на него с равным успехом ссылаются сторонники совершенно противоположных точек зрения. Более того, если и Р.О. Халфина, и О.С. Иоффе, ссылаясь в обоснование своих взглядов на философские положения, под философией понимали одно и то же, т.е. марксистско-ленинскую философию, то в условиях современного философского плюрализма проблема только усугубляется. Для решения ее, полагаю, необходимо помнить, что правоотношение является юридической конструкцией, созданной юристами для лучшего описания и понимания права. А раз так, то и содержание этой конструкции должно определяться не некими внеюридическими соображениями, а теми задачами, для решения которых она была создана. Соответственно, решение вопроса об объекте правоотношения (или, что в рамках настоящей работы рассматривается как то же самое – об объекте права) должно быть поставлено в зависимость от способности той или иной теории помочь юристу в решении его профессиональных задач. С этой точки зрения заслуживает внимания концепция В.И. Сенчищева, предлагающего выделять те или иные категории объектов гражданских прав исходя из наличия или отсутствия реально установленных и значимых с точки зрения гражданского права отличий в правовом режиме этих объектов ^[24] .

Коль скоро речь зашла о правовом режиме объектов гражданских прав, считаю необходимым обратиться к мнению единственного автора, имеющего безусловный и неоспоримый авторитет в данной области – к мнению законодателя, закрепленному в ст.128 ГК РФ. Такое обращение тем более актуально с учетом того обстоятельства, что «приобретя форму конструкций законодательства, норм юридической практики установок правосознания, теоретические конструкции уже начинают восприниматься относительно определенной правовой системы как естественные образования» ^[25] . Наиболее ярко это проявляется в учебной литературе и комментариях законодательства, перед авторами которых стоит задача в наиболее доступной форме дать ответы на вопросы студента или правоприменителя, касающиеся конкретных аспектов содержания гражданско-правового режима определенного объекта гражданских прав. А раз так, совершенно естественно их стремление при решении этой задачи не вдаваться в тонкости споров об объектах гражданских прав, а опереться на твердую почву положительного законодательства, рассматривая данный им перечень как сам собой разумеющийся.

Что касается содержания перечня, предлагаемого ГК РФ, то с первого взгляда он представляет собой еще один вариант старой доброй теории множественности правовых объектов. Во всяком случае, само по себе наличие некоторого перечня позволяет признать тот факт, что законодатель не воспринял поведенческую теорию. Вообще, действия или поведение лиц не упоминается даже в сформулированном как исчерпывающий перечне ст.128 ГК и в этом наш кодекс решительно отступает от теории множественности объектов. Не примыкает он, впрочем, и к вещной теории, коль скоро в список включены как самостоятельные разновидности объектов работы и услуги. Также нет никаких оснований предполагать, что законодатель допускает наличие у одного права нескольких объектов, ведь даже при выполнении работ, где большое значение имеют и действия должника, и их результат, объект права только один – сама работа, хотя этот объект и рассматривается зачастую как имеющий сложное внутреннее строение и состоящий из двух (действия и их результат) ^[26] либо даже трех (идеальная модель, собственно деятельность и ее овеществленный результат) ^[27] элементов. Для объяснения позиции законодателя, однако, наиболее удобной представляется именно теория нескольких уровней объектов, и ее терминологией мы будем пользоваться далее. Итак, формулировка ст.128 позволяет сделать следующий вывод: там, где есть материальный объект, именно он и признается единым и единственным объектом права; если же материальный объект в правоотношении отсутствует полностью или хотя бы в течение большей части его существования, то на первый план выходит юридический объект – действия обязанного лица. Дабы избежать смешения таких отношений с отношениями первого рода (где наряду с материальным также присутствует юридический объект), законодатель признал их объектом не сами действия, а услуги (если материальный объект отсутствует вообще) или работы (материальный объект которых отсутствует большую часть правоотношения). При этом некоторые объекты могут быть таковыми и в абсолютных, и в относительных правоотношениях (в первую очередь это относится к вещам), другие – только в относительных (работы и услуги), а третьи – только в абсолютных (нематериальные блага, например). Важнейшим для настоящей работы является именно признание за вещами возможности выступать объектом не только абсолютных (т.е. вещных), но и относительных (т.е. обязательственных) прав.

3. Последствия признания вещей объектами обязательств.

«Овеществление» обязательственных прав может рассматриваться как следствие свойственной праву эволюции от древних, во многом сакральных институтов, устанавливавших исключительно и в то же время бескомпромиссно личную связь должника и кредитора, которая могла привести к установлению неограниченной власти последнего над первым, к воззрению на обязательство как на отношение имущественное. «Личность должника исчезает за его имуществом и если еще сохраняет значение, то почти лишь как центр, вокруг которого стягивается подлежащее ответственности имущество», - писал И.А. Покровский ^[28] ; «современное право требования и долг являются отношением между двумя имуществами, в то же время и еще в бóльшей степени, чем между двумя лицами; ... кредитор и должник являются только юридическими представителями своих имуществ», - вторит ему Е.Годэмэ ^[29] . Эту идею, наряду с сохраняющейся относительностью прав, следует рассматривать как основополагающие принципы современного обязательственного права.

Ярчайшей иллюстрацией этого процесса является решение в разных правовых системах вопроса о возможности принудительного исполнения обязательств в натуре. Как известно, римское право следовало принципу omnia condemnatio pecuniaria est ^[30] и не допускало принудительного изъятия имущества у должника, оставляя кредитору при нарушении его обязательственного права лишь возможность требовать возмещения убытков в денежной форме ^[31] . Это правило было воспринято и последующими законодательствами. Так, Французский ГК 1804 года содержит ст.1142, гласящую: «Любое обязательство, направленное на совершение действий или воздержание от них (obligation de faire ou de ne pas faire), в случае невыполнения его должником влечет его ответственность по возмещению убытков». Сходный подход господствовал и в отечественной дореволюционной доктрине. При этом если в Древнем Риме принцип денежного возмещения был обусловлен, вероятнее всего, особенностями римского гражданского процесса, то в новое время он был теоретизирован. Поскольку объектом права кредитора в соответствии с теорией множественности правовых объектов считалось не имущество должника, а лишь его действие, то на его совершение только и мог претендовать управомоченный субъект. А коль скоро действие должника может быть совершено только им самим, «принуждение может разбиться о непреклонное упорство лица обязанного, так что возможным окажется лишь суррогат требовавшегося содеяния в виде возмещения убытков или в виде наказания» ^[32] . Примерно такова была схема рассуждений авторов, доказывавших недопустимость принудительного исполнения обязательств в натуре ^[33] .

С другой стороны, в отдельных случаях возмещение убытков в деньгах оказывается совершенно недостаточным, а возможность исполнения в натуре существует, но парализована бездействием должника. Исходя из такого рода соображений, к началу XX века стало допускаться принудительное исполнение если не всяких обязательств, то хотя бы тех, которые заключаются в передаче определенного имущества. Исторической предтечей этому выступило германское обычное право, знавшее так называемое jus ad rem ^[34] , т.е. обязательственное право, направленное, однако, непосредственно на вещь ^[35] . Исходя из этих двух – практической и исторической – предпосылок, современные правовые системы германской правовой семьи признали возможность принудительного исполнения обязательств в натуре ^[36] . Несколько иначе решается вопрос в современной Франции, где, дабы обойти упомянутое уже правило ст.1142 ФГК, юристы наряду с obligation de faire ^[37] стали выделять также obligation de donner ^[38] , на которое указанная статья в ее буквальном толковании не распространяется. Той же цели служит и принятая ФГК консенсуальная система перехода права собственности. Все это дало К. Цвайгерту и Х. Кётцу основания утверждать, что «французское право полностью признает судебные решения о выполнении договоров в натуре» ^[39] . Возможность принудительного исполнения обязательства в натуре закрепляется и в Венской конвенции о договорах международной купли-продажи товаров, а также в актах legis mercatoriae ^[40] – Принципах международных коммерческих контрактов, разработанных Международным институтом унификации частного права (УНИДРУА), и Принципах европейского договорного права, разработанных комиссией Европейского Союза под руководством датского профессора О. Ландо ^[41] . Правилу денежной компенсации остаются верны только англосаксы, допускающие принудительное исполнение в натуре (specific performance) лишь в том случае, когда истец докажет неадекватность такой меры защиты, как возмещение убытков ^[42] .

Некоторой оригинальностью отличается история рассматриваемого института в нашей стране. Известно, что положения, предусматривавшие возможность принудительного исполнения обязательств содержал уже дореволюционный проект Гражданского уложения ^[43] , однако вступить в силу такого рода нормам было суждено лишь 1 января 1923 года – в составе ГК РСФСР 1922 года (ст.120). В советской юридической науке они обросли дополнительной идеологической нагрузкой в виде принципа реального исполнения обязательств, который зачастую преподносился как проявление основного экономического закона социализма, направленного, в отличие от законов капиталистического общества, не на получение прибыли, а на удовлетворение материальных и культурных потребностей человека ^[44] . В связи с этим, кстати, некоторые авторы (М.И. Брагинский, М.С. Кораблева) считают принцип реального исполнения обязательств утратившим актуальность в условиях современной рыночной экономики ^[45] . Предыдущий обзор показывает, однако, что его основные проявления свойственны и тем странам, которые никогда не знали планового хозяйства. Кроме того, следует отметить, что и советской юриспруденцией принцип реального исполнения никогда не рассматривался как самоцель, ибо, как отмечали, например, М.М. Агарков и В.С. Толстой, его неукоснительное проведение в жизнь могло повредить и социалистической экономике ^[46] . Во избежание такого рода последствий реальное исполнение надлежит рассматривать именно как право кредитора, предоставляемое наряду с другими средствами юридической защиты, использование или не использование которого зависит от самого управомоченного лица. С учетом этих обстоятельств ныне действующий ГК РФ закрепляет присуждение к исполнению обязанности в натуре как один из общих способов защиты гражданских прав (абз.7 ст.12), а также устанавливает специальные правила, предоставляющие кредитору право требовать принудительного отнятия у должника имущества, подлежащего передаче ему в силу обязательства (ст.398). Сходные нормы содержат и гражданские кодексы стран СНГ (ст.452 ГК Азербайджана, ст.414 ГК Армении, ст.369 ГК Беларуси, ст.355 ГК Казахстана, ст.429 ГК Таджикистана, ст.331 ГК Узбекистана, ст.622 проекта ГК Украины).

Что касается теоретического осмысления таких норм, то здесь можно вспомнить дискуссию, развернувшуюся при обсуждении проекта ГУ в начале XX века. Ряд видных отечественных юристов (В.И. Синайский, Г.Ф. Шершеневич) возражали против включения в текст уложения норм, предоставлявших кредитору право требовать изъятия у должника подлежащего передаче имущества. По мнению этих авторов, такое средство защиты не соответствует понятию об обязательстве как о праве на действие обязанного лица и является привнесением в обязательственное право чуждых ему качеств вещного права ^[47] . Обсуждается эта проблема и современными учеными. Так, М.И. Брагинский и Л.Г. Ефимова, не возражая против существования ст.398 ГК РФ, видят в ее правилах проникновение вещных элементов в обязательственные отношения ^[48] , а В.В. Витрянский пишет, что «наделение арендатора правом требования отобрания по суду у арендодателя сданного внаем имущества, хоть и несколько ухудшает конструкцию обязательственно-правового правоотношения (выделение мое. – А.Л.), но является необходимым и служит целям оптимальной защиты прав арендатора» ^[49] . Меж тем еще в начале XX века И.А. Покровский возражал критикам проекта ГУ: «Требование кредитора о передаче ему in natura купленной вещи, раз она находится в руках должника, или о передаче ему сданной квартиры, раз она еще никем не занята, опирается, очевидно, не на его вещное право, которого у него нет, а на его обязательственное право, в силу которого должник обязан к такой передаче. К каким средствам прибегнет право для вынуждения исполнения – это вопрос не существа обязательства, а практической целесообразности» ^[50] . Обязательственно-правовая, без какой бы то ни было примеси вещных элементов, природа рассматриваемого средства правовой защиты отстаивается в наше время А.В. Власовой и А.А. Павловым, справедливо замечающими, что предусмотренное ст.398 ГК РФ требование имеет относительный характер и может быть адресовано лишь должнику в обязательстве, а не всякому третьему лицу, как это свойственно вещным притязаниям ^[51] . Трудно определить, явилось ли признание вещей объектами обязательственных прав следствием допущения принудительного исполнения в натуре или, наоборот, его причиной. Как бы то ни было, принятое действующим ГК РФ представление об объекте обязательства как нельзя лучше подходит для теоретического оправдания такого способа правовой защиты как именно обязательственно-правового.

Подводя итог сказанному, можно отметить, что вещи в настоящее время должны признаваться объектами не только вещных, но и обязательственных прав. И хотя правовой режим вещей в рамках обязательств несколько отличается от вещно-правового (так, в современной литературе обсуждается вопрос о возможности принудительного исполнения в натуре обязательств по передаче вещей, определенных родовыми признаками ^[52] , в то время как объекты вещных прав всегда индивидуально определены), объектный признак не может считаться достаточным для разграничения этих двух разновидностей гражданских отношений.

Список литературы

^[1] См.: Мейер Д.И. Русское гражданское право (в 2-х ч.). М., 1997. Ч.2, с.99; Покровский И.А. Основные проблемы гражданского права. М., 1998. С.236; Синайский В.И. Русское гражданское право. М., 2002. С.294; Шершеневич Г.Ф. Курс гражданского права. Тула, 2001. С.346.

^[2] См., например: Почуйкин В.В. Уступка права требования в гражданском праве // Актуальные проблемы гражданского права: Сборник статей. Вып.4 / Под ред. М.И. Брагинского. М., 2002. С.243; Храмов Д.Г. Юридическая природа права пользования недрами // Актуальные проблемы гражданского права: Сборник статей. Вып.4 / Под ред. М.И. Брагинского. М., 2002. С.97.

^[3] См., например: Шершеневич Г.Ф. Указ. соч. С.73.

^[4] См.: Пухта Г.Ф. Курс римского гражданского права. Т.I. М., 1874. С.125-126.

^[5] См.: Хвостов В.М. Система римского права. М., 1996. С.66.

^[6] Агарков М.М. Обязательство по советскому гражданскому праву. М., 1940. С.21.

^[7] Гримм Д.Д. Лекции по догме римского права. СПб., 1910. С.59.

^[8] Агарков М.М. Обязательство по советскому гражданскому праву. С.21.

^[9] См.: Агарков М.М. Указ. соч. С.28-29; Халфина Р.О. Общее учение о правоотношении. М., 1974. С.214.

^[10] Халфина Р.О. Указ. соч. С.216.

^[11] См.: Магазинер Я.М. 1) Заметки о праве // Правоведение. 2000. №5. С.222; 2) Объект права // Очерки по гражданскому праву. Сборник статей. Л., 1957. С.66-68.

^[12] См.: Гражданское право. Учебник. Ч.1 / Под ред. А.П. Сергеева, Ю.К. Толстого. М., 1997. С.81.

^[13] Иоффе О.С. Правоотношение по советскому гражданскому праву // Иоффе О.С. Избранные работы по гражданскому праву. М., 2000. С.586.

^[14] Там же. С.588.

^[15] Там же. С.589.

^[16] Там же.

^[17] Там же. С.595.

^[18] Там же. С.593.

^[19] Иоффе О.С. Спорные вопросы учения о правоотношении // Иоффе О.С. Избранные работы по гражданскому праву. М., 2000. С.678.

^[20] См.: там же. С.678-680.

^[21] Там же. С.678.

^[22] См., например: Брагинский М.И., Витрянский В.В. Договорное право. Книга вторая: Договоры о передаче имущества. М., 2000. С.445 (автор главы – В.В. Витрянский); Лапач В.А. Система объектов гражданских прав: Теория и судебная практика. СПб., 2002. С.107.

^[23] Далее – ГК РФ.

^[24] См.: Сенчищев В.И. Объект гражданского правоотношения // Актуальные проблемы гражданского права / Под ред. М.И. Брагинского. М., 1999. С.150-158.

^[25] Тарасов Н.Н. Методологические проблемы юридической науки. Екатеринбург, 2001. С. 253.

^[26] См.: Брагинский М.И. Договор подряда и подобные ему договоры. М., 1999. С.16; Романец Ю.В. Система договоров в гражданском праве России. М., 2001. С.368-369.

^[27] См.: Лапач В.А. Указ. соч. С.454.

^[28] Покровский И.А. Указ. соч. С.240.

^[29] Годэмэ Е. Общая теория обязательств. М., 1948. С.22.

^[30] Всякое присуждение производится в деньгах – лат.

^[31] См.: Дождев Д.В. Римское частное право. М., 1997. С.215; Римское частное право / Под ред. И.Б. Новицкого и И.С. Перетерского. М., 1994. С.73.

^[32] Суворов Н.С. Об юридических лицах по римскому праву. М., 2000. С.86.

^[33] См., например: Синайский В.И. Указ. соч. С.338; Шершеневич Г.Ф. Указ. соч. С.347.

^[34] Право к вещи –лат.

^[35] См.: Дернбург Г. Пандекты. Том III. Обязательственное право. М., 1904. С.9.

^[36] См.: Германия – Кётц Х., Лорман Ф. Введение в обязательственное право // Проблемы гражданского и предпринимательского права Германии. М., 2001. С.51; Нидерланды – Хондиус Е.Х. Голландское гражданское право и юриспруденция. Рекодификация права в Нидерландах. Опыт нового Гражданского кодекса // Правовая система Нидерландов / Отв. ред. В.В. Бойцова, Л.В. Бойцова. М., 1998. С.248; Швейцария – Introduction to Swiss Law / Edited by F. Dessemontet and T. Ansay. Deventer, 1983. P.113-114.

^[37] Обязательством сделать – фр.

^[38] Обязательство дать – фр.

^[39] Цвайгерт К., Кётц Х. Введение в сравнительное правоведение в сфере частного права. В 2-х тт. М., 1998. Т.II, с.205. Новейший из кодексов романской традиции – ГК Квебека – прямо признал возможность принудительного исполнения обязательств в натуре (ст.1601).

^[40] От lex mercatoria – система ненациональных и негосударственных норм, используемых в международном коммерческом обороте.

^[41] См.: Цвайгерт К., Кётц Х. Указ. соч. Т.II, с.217-218; Hartkamp A. Principles of Contract Law // Towards a European Civil Code / Editors: A. Hartkamp, M. Hesselink, E. Hondius, C. Joustra and E. Du Perron. Nijmegen – The Hague / London / Boston, 1998. P.115, 118.

^[42] См.: Давид Р., Жоффре-Спинози К. Основные правовые системы современности. М., 1999. С. 231-323; Цвайгерт К., Кётц Х. Указ. соч. Т.II, с.210-216.

^[43] Далее – проект ГУ.

^[44] См.: Венедиктов А.В. Гражданско-правовая охрана социалистической собственности в СССР. М.-Л., 1954. С.159.

^[45] См.: Брагинский М.И., Витрянский В.В. Договорное право. Книга первая: Общие положения. Изд. 2-е. М., 1999. С.419; Кораблева М.С. Защита гражданских прав // Актуальные проблемы гражданского права / Под ред. М.И. Брагинский. М., 1999. С.107.

^[46] См.: Агарков М.М. Указ. соч. С.48; Толстой В.С. Исполнение обязательств. М., 1973. С.57.

^[47] См.: Синайский В.И. Указ. соч. С.295; Шершеневич Г.Ф. Указ. соч. С.348.

^[48] См.: Брагинский М.И. К вопросу о соотношении вещных и обязательственных правоотношений // Гражданский кодекс России. Проблемы. Теория. Практика: Сборник памяти С.А. Хохлова / Отв. ред. А.Л. Маковский. М., 1998. С.123; Ефимова Л.Г. О соотношении вещных и обязательственных прав // Государство и право. 1998. №10. С.37.

^[49] Брагинский М.И., Витрянский В.В. Указ. соч. С.466.

^[50] Покровский И.А. Указ. соч. С.242.

^[51] См.: Власова А.В. К дискуссии о вещных и обязательственных правах // Правоведение. 2000. №2. С.151; Павлов А.А. Присуждение к исполнению обязательства в российском гражданском праве. СПб., 2001. С.121.

^[52] См.: Комментарий к Гражданскому кодексу Российской Федерации, части первой (постатейный) / Рук. авт. колл. И отв. ред. – О.Н. Садиков. М., 1997. С.650 (автор комментария – В.Ф. Яковлев); Павлов А.А. Указ. соч. С.138-139. Такая возможность допускается и в ходе правоприменительной деятельности – см., например, Постановления Президиума Высшего Арбитражного суда РФ №8728/00 от 13 февраля 2001 г. (Вестник Высшего Арбитражного суда РФ. 2001. №6. С.28-30) и №2772/99 от 20 марта 2002 г. (Вестник Высшего Арбитражного суда РФ. 2002. №7. С.22-23).