Реферат: Представительство, голосование и выборы

РЕФЕРАТ

по дисциплине: «Политология»

на тему: «Представительство, голосование и выборы»

Ростов-на-Дону 2010 г.

СОДЕРЖАНИЕ

1. ТЕОРИИ ПРЕДСТАВИТЕЛЬСТВА

1.1 Модель доверительства

1.2 Модель делегирования

1.3 Мандатная модель

1.4 Пропорциональное представительство

2. ВЫБОРЫ

2.1 Функции выборов

2.2 Избирательные системы

3. ГОЛОСОВАНИЕ

3.1 Электоральное поведение

3.2 Теории голосования

3.2.1 Модель идентификации с партией

3.2.2 Социологическая модель

3.2.3 Модель рационального выбора

3.2.4 Модель господствующей идеологии

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. ТЕОРИИ ПРЕДСТАВИТЕЛЬСТВА

Вокруг представительства всегда бушевали самые жаркие политические страсти. Даже от абсолютных монархов прошлого ожидали, что в своем управлении государством они будут обращаться за советом к «сословиям королевства» (дворянам, духовенству и т.п.). Гражданская война XVII в. в Англии между парламентом и королем и началась из-за того, что корона пыталась отказать в представительстве некоторым влиятельным слоям общества. В дискуссиях, сопровождавших распространение демократии в XIX и XX веках, едва ли не центральным был вопрос о том, кто именно должен обладать представительством. Должны ли это быть лишь те, кто достаточно осведомлен, образован и имеет досуг, чтобы предаваться размышлениям о политике (фактически речь шла о представителях сильного пола и владельцах собственности, разумеется, не иностранцах) или представительство должно быть распространено на все взрослое население страны?

Теперь эти вопросы разрешены почти повсеместным утверждением принципа политического равенства, которое, по крайней мере формально, обеспечивается всеобщим избирательным правом и принципом «один человек — один голос». Примеры того, как в последнее время шел этот процесс, включают в себя отмену принципа множественности голосов в 1949 г. в Великобритании, предоставление женщинам избирательного права в 1971 г. в Швейцарии, снятие расовых ограничений в 1994 г. в Южной Африке. Нужно лишь понимать, что представительство не сводится к выборам и голосованию, а политиков нельзя считать «представителями» только на том основании, что они победили на выборах. Куда более существенными являются вопросы, в каком случае человек может считаться чьим-либо представителем и что именно он (она) представляет — взгляды своих избирателей, их коренные интересы, определенные общественные группы или что-либо еще?

Единой теории представительства не существует, есть несколько теорий, и каждая из них основывается на определенных идеологических или политических предпосылках. Вопросов здесь много. Что, собственно, предполагает принцип представительства — что правительству «всегда виднее», что правительство «должным образом проинструктировано» обществом или что оно, по сути дела, и «есть общество», только в миниатюре, и потому отражает все черты единого социального целого? Понятно, что эти вопросы занимают не только политологов, но и самих политиков, поскольку разные модели представительства предполагают и разные модели политического поведения. Скажем, должны ли избранные политические деятели строго руководствоваться политической программой и позициями, заявленными во время выборов и одобренными избирателями, или их задача заключается в том, чтобы направлять общественное мнение и выявлять общественные интересы? Следует учитывать и то, что внутри одной и той же политической системы могут функционировать разные принципы представительства, поскольку считается, что ни одна отдельно взятая модель всех проблем не решает.

Представительство может осуществляться одним из следующих четырех способов: доверительство, делегирование, мандат, пропорциональное представительство.

1.1 Модель доверительства

Доверенным лицом называется человек, взявший на себя формальную ответственность за сохранность собственности или состояние дел другого человека. В политике классическим выражением этой модели представительства можно считать речь Эдмунда Бёрка, произнесенную им перед избирателями в Бристоле в 1774 г.:

Да, вы избираете своего представителя; но как только вы его избрали, он уже не просто представитель Бристоля, а член парламента. ...Ваш представитель должен все делать для вас, сохраняя за собой лишь одно — свое право суждения; но именно этим он и служит вам, и он поступит предательски, если пожертвует здравым своим суждением в угоду переменчивым вашим мнениям. По Бёрку, представитель по-настоящему служит своим избирателям тогда, когда ставит на эту службу собственное «здравое суждение» и «просвещенное сознание»; представительство есть своего рода исполнение нравственного долга со стороны тех людей, кому посчастливилось получить образование и выработать способность зрелого суждения в отношении тех, кого судьба всем этим обошла. Во всем этом, конечно, чувствуется чисто элитарная позиция — хотя бы в той посылке, что, будучи избранными, представители должны принимать решения совершенно самостоятельно, коль скоро масса своих собственных интересов по-настоящему никогда не понимает. Схожие воззрения заявлял и Дж. С. Милль: в его случае можно говорить о целой теории — либеральной теории представительства. Милль исходил из того предположения, что хотя каждый человек обладает правом на представительство, не все мнения в отношении политики имеют одинаковый вес. Поэтому он предложил идею множественности голосов, по которой четыре или пять голосов для участия в выборах получали бы люди с дипломами или учеными степенями, два или три — квалифицированные работники и управляющие и один — неквалифицированные рабочие. При этом разумные избиратели, утверждал он, всегда будут поддерживать не тех представителей, которые выражают общепринятые взгляды и мнения, а тех, кто способен мудро мыслить и поступать. Профессиональным политикам в этой модели роль представителей отводится, следовательно, лишь тогда и постольку, когда и поскольку они принадлежат к образованной элите общества, ибо знания в нем распределены изначально неравномерно и многие люди попросту не понимают, что есть их настоящее благо. Если вернуться к идеям Бёрка, у его концепции было немало и самых суровых критиков, указывавших на ее явный и неявный антидемократический смысл. Во-первых, если полагать, что масса невежественна, малообразованна и вечно заблуждается (по каковой причине политикам, собственно, и надлежит сообразовываться лишь с собственными мыслями), то этой массе, очевидно, вообще не следовало бы избирать своих представителей. Во-вторых, можно усомниться и в том, что критерием для избрания представителей можно полагать их образованность. Спору нет, образование есть важное подспорье для понимания всевозможных политических и экономических тонкостей, но значит ли это, что оно позволяет политикам принимать этически верные решения в отношении интересов других людей. Какие, собственно говоря, есть основания разделять убеждение Бёрка и Милля в том, что с образованием к людям приходит альтруизм и чувство социальной ответственности? Наконец, своя правда всегда была и в тех опасениях представителей радикальной демократии, таких, например, как Томас Пейн (Thomas Paine), которые утверждали, что если политикам дать полную свободу принятия решений, они попросту воспользуются этим в собственных интересах, и вместо демократии общество получит всего лишь представительство. В памфлете «Здравый смысл» (1776), настаивая на том, что «избранные не должны преследовать никаких интересов, помимо интересов избирателей», Пейн чрезвычайно близко подошел к иной модели представительства — модели делегирования.

1.2 Модель делегирования

Делегатом называется человек, представляющий других людей на основе четко сформулированных поручений или инструкций. Акцент здесь делается как раз на том, что делегат попросту представляет чьи-то взгляды и интересы, а сам не вправе (за редким исключением) принимать сколько-нибудь самостоятельных решений. Примерами могут служить торговые представители и послы, которые, строго говоря, не имеют никаких полномочий на решения самостоятельного характера. Другой пример — член профсоюза, которого направили на конференцию и проинструктировали относительно того, как голосовать и что говорить: это отнюдь не представитель, как это понимал Бёрк, а именно делегат. Сторонники этой модели в свое время предусматривали и механизмы, которые не позволяли бы избранным политикам отклоняться от линии, указанной теми, кого они представляют. Пейн, например, считал необходимым «часто чередовать представителей и представляемых», что достигалось бы за счет регулярности выборов и краткости сроков полномочий. Идеологи радикальной демократии, кроме того, всегда призывали к использованию инициатив и права отзыва как средств, дающих обществу возможность контролировать политиков. Хотя данная модель и не равнозначна прямой демократии, ее сторонники полагают, что в дополнение к обычным выборам представителей необходимо как можно шире использовать референдумы. Достоинство «делегированного представительства» заключается в том, что оно расширяет участие общества в политике и дает ему возможность пресекать эгоистические поползновения профессиональных политиков. Данная модель в максимальной степени, насколько это в принципе возможно для представительного правительства, приближается к осуществлению идеала народного суверенитета . Но очевидны и ее недостатки: (1) жестко связывая представителей наказами избирателей, она неизбежно оборачивается узостью и конфликтностью. Бёрк бы здесь сказал, что именно этого и приходится ожидать, когда члены парламента действуют не как представители нации, а как «послы» от своих избирательных округов (как он некогда выразился, «парламент — это совещание одной нации с одним интересом — интересом целого»); (2) поскольку профессиональным политикам в ней не доверено принимать самостоятельных решений, от них не приходится ожидать и лидерства, не говоря уже о государственном мышлении: вместо того чтобы вести людей вперед, организуя и воодушевляя их, им с неизбежностью приходится в лучшем случае «озвучивать» взгляды своих избирателей, в худшем — потакать им.

1.3 Мандатная модель

Две предыдущие модели исторически сформировались тогда, когда еще не было политических партий современного типа, поэтому речь в них шла о представительстве, осуществляемом на индивидуальной основе. Сегодня, однако, людей редко избирают за их личные качества и способности: в них скорее видят «рядовых бойцов» своей партии и в их лице поддерживают именно политическую программу той или иной партии. Естественно, возникли и новые теории представительства, наиболее влиятельной из которых стала концепция так называемого мандата. Речь идет о том, что если партия побеждает на выборах, она тем самым получает своего рода мандат от общества, и этот мандат означает одобрение ее избирательной программы, какой бы она ни была, и более того, полномочия на претворение этой программы в жизнь. Поскольку представительство здесь осуществляется партией, а не отдельным человеком, от партий требуются единство и дисциплина: так, во всяком случае, скажет любой партийный лидер. В этой модели, словом, политик служит избирателям не тем, что самостоятельно принимает решения, и не тем, что до буквы придерживается наказа избирателей, а тем, что он верен своей партии и ее политическому курсу.

Сильной стороной этой доктрины является то, что она, вне сомнений, верно учитывает практическое значение партий и партийной политики. Более того, с ней легче понимать и то, что, собственно говоря, означают результаты выборов, — да и политикам здесь все же приходится как-никак исполнять свои обещания. Однако и эта модель имеет своих критиков. Говорят, во-первых, что она опирается на весьма сомнительные представления о закономерностях избирательного поведения, ибо предполагает, что избиратели выбирают для себя партии по их политическим программам или поднимаемым ею проблемам, но в действительности избиратель — отнюдь не столь рационально мыслящее существо и уж точно далеко не столь хорошо информирован, как предполагает эта модель. На практике, как известно, в дело подчас вмешиваются совершенно «иррациональные» факторы: личность лидеров, имидж партий, какие-то давным-давно сформированные предпочтения, факторы социального характера.

Во-вторых, даже если избиратели и в самом деле принимают в расчет избирательные программы, весьма вероятно, что их привлекают одни пункты предвыборного манифеста партии, меньше интересуют другие и вовсе не устраивают третьи. Поэтому голос, отданный за партию, не следует принимать за одобрение ее предвыборного манифеста в целом, не говоря уже об отдельных обещаниях. В-третьих, доктрина мандата это своего рода «ловушка»: если ей строго следовать, получается, что у правительства связаны руки теми заявлениями, что партия делала во время выборов, и нет возможности корректировать политику с учетом меняющихся обстоятельств. Например такой вопрос: что именно означает полученный партией мандат, если возникает международный или экономический кризис? Наконец (и это будет рассмотрено ниже) данная модель применима лишь в мажоритарных избирательных системах, но даже и там она мало что значит, если победившая на выборах партия набрала менее 50 % голосов.

1.4 Пропорциональное представительство

Эту теорию представительства не интересует, каким способом были избраны представители, для нее главное, чтобы они наиболее полным образом представляли свою группу избирателей, персонифицировали ее наиболее характерные черты. В современном обществе нечто подобное можно видеть в методиках «репрезентативного среза», используемых в исследованиях рынка и общественного мнения. По этой логике представительное правительство должно в миниатюре отражать все общество: включать в себя представителей всех его групп и прослоек (классов, вероисповеданий, этносов, возрастных групп, мужчин и женщин) и делать это в прямой пропорции к численности этих групп. Идея такого представительства — «представительства в микрокосме» — традиционно отстаивалась социалистическими и радикальными теоретиками, утверждавшими, что недостаточная представительность высшего уровня государственного управления, где неадекватно представлены рабочий класс, женщины и этнические меньшинства, и есть причина того, что интересы этих категорий по большому счету игнорируются.

Данная концепция постулирует, что представлять ту или иную группу по-настоящему могут только люди, вышедшие из этой группы и имеющие одинаковый с ней опыт. Здесь предполагается, что есть существенная разница между нашей способностью «поставить себя на место другого» и непосредственным переживанием причастности к опыту своей группы. Скажем, «новый мужчина» или мужчина, разделяющий идеологию феминизма, может вполне сочувственно относиться к политическим интересам женщин и выступать за всяческое равенство полов, но к проблемам женщин он никогда не будет относиться так, как относятся сами женщины: это не его проблемы. В таком подходе, разумеется, есть своя логика — и все же модель с неизбежностью наталкивается на ряд трудностей.

Прежде всего, сама идея представительства в этой модели изначально поставлена в весьма и весьма узкие рамки: предполагается, что только женщина может представлять женщин, только чернокожий может представлять других чернокожих, только рабочий может представлять рабочий класс и так далее. Но если все представители будут отстаивать интересы исключительно своих групп, обществу «гарантированы» социальная рознь и конфликты. Кто, спрашивается, в этой ситуации будет думать об общем благе, интересах общества в целом? Столь же предсказуемо и то, что правительство, представляющее собой «общество в миниатюре», будет воплощать собой не только достоинства этого общества, но и недостатки. О каких достоинствах правительства можно говорить в этой модели, если большинство общества, скажем, апатично и невежественно? Наконец, идеалы данной теории осуществимы лишь при ограничении электорального выбора и принципов свободы личности, ибо во имя такой «репрезентативности» от партий, глядишь, начнут требовать соблюдать некие установленные квоты вроде «выдвинуть в кандидаты столько-то женщин и столько-то представителей национальных меньшинств», избирательным округам навязываться кандидаты с теми или иными типичными для данной местности характеристиками и качествами, от чего недалеко и до совсем уже «революционных» вещей, скажем, поделить весь электорат по основаниям классовой принадлежности, пола, расы, национальности и так далее, а потом заставить эти группы голосовать за своих и только за своих представителей.

2. ВЫБОРЫ

Хотя полемические страсти вокруг принципов представительства как бушевали, так и бушуют до сих пор, мнения сходятся, по крайней мере, в одном — представительная демократия невозможна без выборов и голосования. Сами по себе выборы — это еще недостаточное условие для подлинного политического представительства, но нет сомнений в том, что это необходимое условие. Некоторые теоретики идут еще дальше, утверждая, что выборы являются самой сутью демократии. Такую позицию, например, отстаивал Иосиф Шумпетер в книге «Капитализм, социализм и демократия» (1942), где демократия определялась как «институциональный механизм», как способ замещения государственных должностей в конкурентной борьбе за голоса общества. По выражению автора, «демократия означает лишь одно — возможность принимать или не принимать людей, которые нами правят». Трактуя демократию всего лишь как политический метод, Шумпетер, в сущности, отождествляет ее с состязательными выборами. Современные теоретики, хотя и понимают этот вопрос не столь узко, все же следуют за Шумпетером в том, что демократичность системы в огромной степени зависит от норм и механизмов, регулирующих проведение выборов. Нужно, следовательно, разобраться в том, какие существуют формы выборов.

Первый вопрос — речь должна идти, прежде всего, о том, какие должности и посты в государстве должны быть выборными. Хотя выборы используются для замещения должностей, связанных с особой политической ответственностью (в законодательных и исполнительных органах власти), есть не менее важные структуры, представляющие в данном случае исключение. Таковы, например, вторые палаты законодательных органов Великобритании и Канады, где власть главы государства с формально-конституционной точки зрения принадлежит монарху. Второй вопрос — на какие категории граждан распространяется избирательное право. Как отмечалось, ограничения права голоса по основаниям пола, расы, собственности и голосования в большинстве стран мира ушли в прошлое, тем не менее некоторые проблемы остаются. Например, в большинстве американских штатов вопрос регистрироваться на выборах или не регистрироваться, оставляют на усмотрение избирателя, в результате чего многие граждане не регистрируются и не голосуют. Напротив, в Австралии, Бельгии и Италии участие в выборах является обязательным.

Третий вопрос — как происходит подача голосов. Так, в СССР до 1989 г. нормой было открытое голосование, до сих пор в небольших организациях по всему миру голосуют поднятием руки. Но вообще современные политические выборы в основном проводятся тайным голосованием (иногда это называется «австралийским бюллетенем», поскольку впервые этот принцип был применен в 1856 г. в Южной Австралии). Считается, что тайное голосование гарантирует «честность» выборов хотя бы уже тем, что исключает коррупцию и запугивание избирателей. Честность выборов, однако, отнюдь не сводится к тому, как организована подача голосов: важно, имеют ли избиратели доступ к достоверной и объективной информации, сколь широким выбором кандидатов они располагают, как проводилась избирательная кампания и, наконец, насколько добросовестно подсчитываются голоса.

Четвертый вопрос — являются ли выборы состязательными. Это важнейший вопрос, поскольку лишь в половине стран, где проводятся выборы, избиратель имеет возможность выбора между кандидатами и партиями. Некогда в коммунистических странах правилом были выборы с одним кандидатом: по сути, вопрос о замещении государственной должности таким «кандидатом» решался партией задолго до выборов. Вопрос о состязательности выборов является весьма непростым и дискуссионным. Здесь речь идет не только о том, что человек должен иметь право быть избранным, а политические партии — возможность выдвигать его кандидатуру и на законных основаниях проводить избирательную кампанию, но и о более глубинных факторах партийной деятельности, таких, как источники финансирования и доступ к СМИ. От природы партий состязательность выборов, следовательно, зависит не в меньшей степени, чем от решения вопросов, кто вправе баллотироваться и кто как голосует. Наконец, последняя проблема — как, собственно, проводятся выборы. Ниже мы увидим, что существует громадное множество избирательных систем, каждая из которых имеет весьма разные политические и конституционные аспекты.

2.1 Функции выборов

Поскольку существуют разные виды выборов и разные избирательные системы, делать какие-то обобщения о функциях или роли выборов весьма и весьма непросто. Для начала важно, может быть, отметить то, что демократизация 1980— 1990-х годов и крушение коммунистических режимов во многом были обусловлены тем, что в этих странах были введены либерально-демократические избирательные системы — всеобщее избирательное право, предвыборная борьба, тайное голосование. В чем, однако, заключается глубинный политический смысл этих систем, вопрос куда более сложный. Хэрроп и Миллер выделяют две точки зрения на роль состязательных выборов.

Общепринятый взгляд усматривает в выборах механизм, позволяющий обществу силами избранных политиков проводить определенную политику, а при необходимости и спрашивать с тех же политиков за результаты их деятельности. В этой картине выборы функционируют по вектору снизу — вверх, снизу, от общества, идет процесс пополнения корпуса политиков, по тому же вектору осуществляется представительство, формируются правительства и в этом же направлении всевозможные группы интересов стремятся воздействовать на политический процесс. Но есть и другая, радикальная, точка зрения: ее, например, высказывает Гинзберг. Этот взгляд усматривает в выборах средство, которым правительства и политические элиты контролируют общество, делая его более управляемым. Речь, следовательно, идет о том, что выборы функционируют по вектору сверху — вниз, укрепляя легитимность системы, формируя общественное мнение и усиливая элиты. Можно, однако, утверждать, что в действительности выборы не являются однонаправленным механизмом: никогда нельзя с определенностью сказать, кто кого здесь контролирует — общество политиков или политики общество. Как все каналы политической коммуникации, это «улица с двусторонним движением», которая позволяет правительству и обществу, элите и массам влиять друг на друга. С учетом сказанного можно назвать следующие главные функции выборов.

Пополнение политического корпуса. Вдемократических государствах выборы являются главным источником того, что называется политическим рекрутированием. Процесс выглядит так: партии выдвигают своих кандидатов, политики в ходе избирательных кампаний демонстрируют свои личные способности — харизматические качества, ораторское искусство, даже привлекательность своей внешности, — и все это выходит далеко за рамки того, что, собственно, требуется для выполнения будущих обязанностей, будь то обязанности парламентария, члена какого-нибудь комитета или министра. Словом, политик, что называется, оказывается на виду. Для назначения на должности, требующие специальных знаний или опыта, например, в государственной службе или судебных органах, — выборы, по общему правилу, не проводятся.

Формирование правительств. Непосредственно по результатам выборов правительства формируются только в тех государствах, где принят принцип общенародного избрания глав исполнительной власти, как это имеет место в США, Франции и Венесуэле. В отношении более распространенных — парламентских — систем можно сказать, что от результатов выборов здесь зависит формирование правительств, особенно в тех случаях, когда в силу особенностей избирательной системы одна партия может получить парламентское большинство. В системах же пропорционального представительства правительства формируются после выборов в ходе соответствующих переговоров; здесь, кроме того, правительства могут формироваться и распускаться без выборов.

Обеспечение представительства. Если выборы в полной мере соответствуют принципам честности и состязательности, они, по сути дела, становятся тем каналом, по которому общество транслирует свои требования к системе государственного управления. Если в данной политической системе не практикуется отзыва депутатов, у электората нет иных способов заставить политиков выполнить свой «наказ», кроме как не проголосовать за них на следующих выборах.

Влияние на политику. Вобщем плане всегда можно сказать, что фактор выборов делает правительство более осторожным и вынуждает его воздерживаться от каких бы то ни было радикальных и непопулярных мер, но о прямом влиянии выборов на политику можно говорить лишь в исключительных случаях, например, когда в избирательной кампании все вращается вокруг какой-то одной проблемы. Часто утверждают, что предлагаемые в разных предвыборных программах варианты политики весьма мало чем отличаются друг от друга, поэтому и результаты выборов мало о чем говорят. Существует также мнение, что правительство в любом случае будет формировать свою политику не по результатам выборов, а исходя главным образом из практических соображений, например состояния экономики.

Политическое просвещение общества. Входе предвыборной кампании на избирателей обрушиваются потоки информации о партиях, кандидатах, возможных направлениях дальнейшей политики, положении дел у существующего правительства, данной политической системе и так далее. Нужно лишь сказать, что политическому образованию общества это содействует лишь тогда, когда с его стороны есть интерес к тому, что говорится и как говорится: для апатичного и отчужденного от политики общества все это может оказаться пустым звуком. Нельзя упускать из виду и того, что поскольку кандидаты и партии больше стремятся убедить избирателя, нежели «просветить» его, от них вполне можно ожидать и неполной, либо даже искаженной, информации.

Легитимация системы. Одна из причин того, что даже авторитарные режимы проводят выборы, — и это подчас при полнейшей их несостязательности, — как раз и заключается в том, что избирательный процесс всегда придает режиму легитимность в глазах общества. Практически это происходит потому, что, как ни смотри, у избирательной кампании есть свой церемониал и ритуал, это всегда дело государственной важности. Но главное, может быть, заключается в том, что участие граждан в политическом процессе, хотя бы в такой скромной форме, как голосование, так или иначе означает их согласие с данной политической системой.

Усиление элит. Однако выборы могут быть и тем средством, которое позволяет элитам манипулировать массами и контролировать их. Это заставляет вспомнить Прудона, который высказывался так: «Всеобщее избирательное право — это контрреволюция». Речь идет о том, что с выборами политические противоречия, всегда

существующие в обществе, подчас смягчаются и вообще облекаются в совершенно конституционные формы: в результате правительства меняются — режим остается. Выборы в этом отношении представляют собой тем более надежный инструмент в руках элит, что, помимо прочего, создают впечатление контроля общества над властями.

2.2 Избирательные системы

Избирательная система представляет собой набор правил, которые регулируют проведение выборов. Эти правила широко различаются от страны к стране, впрочем, и внутри отдельных стран вокруг них, бывает, идут самые ожесточенные споры. В целом избирательные системы различаются по следующим признакам:

• избирателям предоставляется делать выбор либо между кандидатами, либо между партиями;

• избиратели могут голосовать либо за одного из кандидатов, либо за нескольких, но в этом последнем случае располагать их в порядке предпочтения;

• электорат может быть либо поделен, либо не поделен на избирательные округа;

• в одном избирательном округе может выбираться либо один кандидат, либо несколько кандидатов;

• процент голосов, необходимых для избрания, может варьироваться от так называемого «простого» большинства» (наибольшего числа голосов, поданных за любого из кандидатов) до «абсолютного» большинства или до какого-либо иного принятого в данной системе показателя.

Далее, для целей самого общего анализа избирательные системы можно поделить на две большие категории в зависимости от того, как полученные голоса «пересчитываются» в места того или иного органа власти. Здесь, с одной стороны, мы видим мажоритарные системы, в которых победившие партии получают в процентном отношении больше мест, чем за них было подано голосов на выборах. Это увеличивает шансы отдельной партии сформировать парламентское большинство и править, по существу, самостоятельно. Такая ситуация характерна для Великобритании, где основательно утвердилась идея однопартийного правительства, и это при том, что начиная с 1935 г. ни одна партия никогда не получала большинства голосов на выборах. С другой стороны, существуют пропорциональные системы, гарантирующие равное или примерно равное соотношение между голосами, отданными за партию на выборах, и получаемыми ею местами. В системах строго пропорционального представительства партия, получившая 45% голосов, получит ровно 45% мест, поэтому при такой системе невелика вероятность образования однопартийного правительства: там, где она принята, обычно действует многопартийная система и формируются коалиционные правительства. Детали мажоритарных и пропорциональных избирательных систем даны во врезках «Обратим внимание на...» к настоящему разделу.

Есть страны, где не возникает особых споров по поводу существующей избирательной системы, но есть и такие, где она является предметом острейших политических дебатов, связанных с проблемами политического и конституционного значения. Это, в частности, относится к Франции, где избирательная система изменяется, кажется, столь часто, что любое ее описание грозит, так сказать, оказаться устаревшим, еще не будучи законченным. Во время парламентских выборов 1985 г. например, был отменен принцип второго тура и введена система региональных списков, но в 1993 г. страна вновь вернулась к прежней системе. В Великобритании, где всеобщие выборы по традиции проходят по мажоритарной системе, для выборов в автономные органы Шотландии, Уэльса и Северной Ирландии, а также в Совет Большого Лондона и Европейский парламент с 1999 г. были введены более пропорциональные системы. Самое интересное во всем этом то, что в тех реформа избирательных систем, которые идут в разных странах мира, невозможно уловить никакой закономерности. Так, в 1994 г., когда Новая Зеландия вместо мажоритарной системы ввела пропорциональное представительство, Италия пошла в противоположном направлении и заменила систему партийных списков менее пропорциональной системой.

Вообще об избирательных системах много говорят еще и потому, что от них напрямую зависят политические судьбы партий — во всяком случае их перспективы прихода к власти или, по крайней мере, участия в ней. Нет ничего странного поэтому в том, что отношение партии к избирательной системе подчас напрямую зависит от того, находится ли она у власти или в оппозиции. Так, крутые политические виражи французского президента Миттерана в 1980—1990-х годах главным образом и были продиктованы стремлением увеличить представительство социалистов в Национальном собрании. То же самое можно сказать и о британской лейбористской партии в 1980-х годах, когда ее интерес к реформе избирательной системы то возрастал, то снижался в зависимости от шансов партии победить по принципам мажоритарной системы. То, что лейбористы поддержали идею введения системы пропорционального представительства для выборов в автономные органы, а в 1997 г. были решительно настроены в пользу референдума об избирательной реформе для Палаты общин, можно отчасти считать следствием тех 18 лет, что партия провела в оппозиции. Примечательно, что стоило лейбористам одержать внушительные победы на выборах 1997 и 2001 годов, как их интерес к реформе системы выборов в парламент заметно снизился, а обещанный референдум так и не состоялся. Но переменчивость этих настроений в партии, возможно, связана не только с конъюнктурными соображениями. Дело в конце концов объясняется одним — «наилучшей избирательной системы» попросту не существует.

Полемика вокруг избирательных систем, в сущности, сводится к вопросу о том, на каких принципах должно быть основано «хорошее» правительство. Скажем, что важнее для правительства — быть представительным или эффективно управлять? Что лучше — искать компромиссы и консенсус или следовать принципам и своим идеологическим ориентациям ? На все эти вопросы однозначного ответа нет и быть не может. Наконец, поскольку выборы выполняют несколько функций, судить о них приходится по нескольким критериям, но здесь вполне может выясниться, что сами эти критерии, как нередко бывает, противоречат друг другу. Возможны, следовательно, лишь качественные оценки — с учетом баланса сильных и слабых сторон конкретной избирательной системы и ее достоинств относительно других систем. Итак, критерии оценки избирательных систем можно разделить на две категории — связанные с качеством представительства и эффективностью управления.

Мажоритарные системы обнаруживают свои слабые стороны, если во главу угла поставить критерий представительства. Суть заключается в том, что эти системы всегда, где в большей, где в меньшей степени, искажают позиции электората: партии, при ней всегда получают больше мест, чем они «заработали» на выборах. Во всем этом всегда присутствует «несправедливость» по отношению к малым партиям и партиям с географически рассредоточенным электоратом, — и «чрезмерная справедливость» к партиям большим и партиям с консолидированным электоратом. Примеры: в 2001 г. британская лейбористская партия получила 63% мест в парламенте при 41% набранных на выборах голосов, консервативная партия — 25 мест при 31% голосов, а либеральные демократы — лишь 8% мест при 18% голосов. С точки зрения политического представительства все это, разумеется, представляет собой острейшую проблему, тем более что обиженные «третьи» партии часто являются партиями центристского, а отнюдь, скажем, не экстремистского толка.

Можно утверждать, что всякая мажоритарная система порождает следующий политический феномен — двухпартийную систему и однопартийное правительство, что на самом деле никак не отражает действительных предпочтений электората. Но во всем этом есть и куда более серьезные проблемы. Такие, например, факты, что партии могут придти к власти, не имея и двух пятых голосов избирателей (в Великобритании, например, в октябре 1974 г. лейбористы получили большинство в Палате общин с показателем 39,2% голосов) есть, как ни смотри, весьма и весьма серьезное испытание для легитимности данной политической системы в целом. Кроме того, при этом возникают ситуации, в которых сильно «идеологизированные» партии могут вполне продолжительное время оставаться у власти, в общем-то не беспокоясь относительно своих электоральных позиций. Британские консерваторы, скажем, смогли реализовать обширнейшую программу рыночных реформ в 1980—1990-х годах, хотя на выборах они никогда не получали больше 43% голосов. Когда по факту получается, что большинство избирателей находится в оппозиции к правящей партии, весьма сложно доказать, что она имеет политический мандат вообще на что-либо.

В свете этих фактов может показаться, что пропорциональные избирательные системы полнее обеспечивают представительство. Для начала, однако, скажем, что не следует отождествлять принцип пропорциональности со справедливостью выборов. У систем пропорционального представительства тоже есть свои критики, и критикуются эти системы за то, что они склонны порождать коалиционные правительства. Хотя в отличие от однопартийных, коалиционные правительства опираются, как минимум, на 50%-ную поддержку избирателей, их политическая линия всегда определяется после выборов, и поэтому невозможно утверждать, что ее, эту линию, одобрило вообще какое-либо число избирателей. К тому же, и в этом случае реальное влияние партии внутри коалиции может не соответствовать числу полученных ею голосов: классический пример — ситуации, когда небольшие центристские партии (например, Свободные демократы в Германии), диктуют свои условия более крупным партиям (например, ХДС или СДПГ в той же Германии), угрожая примкнуть к другой партии в коалиции. Словом, получается, что «хвост машет собакой».

В пользу мажоритарных систем обычно приводится тот аргумент, что они лучше обеспечивают выполнение правительством своих функций, как и содействуют политической стабильности в целом. Да, они непропорциональны, мог бы сказать их сторонник, но это та цена, которую все-таки стоит заплатить за возможность иметь сильное правительство, однопартийным же такое правительство будет потому, что не могут же избиратели в мажоритарной системе отдать предпочтение сразу двум партиям. Опираясь на сплоченное большинство законодательного собрания, такие правительства способны продержаться у власти полный срок. Коалиционные же правительства, напротив, слабы и нестабильны: здесь вечно идет какой-то бесконечный процесс согласования позиций и постоянно присутствует угроза распада. Классическим примером в этом смысле является Италия, где с 1945 по 2001 год сменилось 59 правительств.

И все же сторонники пропорционального представительства утверждают, что сильное правительство (если под силой понимать способность «проталкивать» те или иные программы) еще не есть хорошее правительство, поскольку уж слишком часто такие правительства имеют возможность уходить от своей ответственности перед парламентом. Скорее наоборот, сильным правительством, по их убеждению, следует считать то, которое пользуется общественной поддержкой. Именно этому критерию и соответствуют коалиционные правительства, имеющие куда более широкую электоральную базу, нежели однопартийные правительства. К тому же, под «стабильностью» государственного управления лучше всего понимать преемственность в деятельности нескольких правительств подряд, а отнюдь не способность одного правительства продержаться до конца своего срока правления. Коалиционному правительству (в котором одна или несколько партий могут оставаться у власти на протяжении нескольких периодов правления, хотя и в разном составе) легче справиться с такой задачей, нежели правительству однопартийному, состав и приоритеты которого меняются всякий раз при переходе власти от партии к партии.

Все это так, но все же трудно удержаться от впечатления, что в дискуссиях об избирательной реформе значение избирательных систем в принципе преувеличено. Нужно понимать, что выборы являются лишь одним из многих факторов, определяющих политический процесс, возможно, даже не самым главным. Само воздействие избирательных систем на политическую жизнь государства обусловлено целым рядом иных факторов: политической культурой, партийной системой, теми экономическими и социальными условиями, в которых осуществляется политика. Кстати сказать, нельзя ведь согласиться и с тем, что коалиционные правительства всегда хуже однопартийных. Пусть в Италии коалиции и в самом деле слабы и недолговечны, но в Германии они всегда порождали вполне стабильное и эффективное управление. Да и мажоритарные системы не всегда плохи: хотя при них и в самом деле курс государства подчас меняется от правительства к правительству, но нередко можно видеть и полную преемственность между ними. Так, в 1950—1960-е годы государственная политика Великобритании отличалась совершенно необыкновенной последовательностью, и это при том, что у власти чередовались консерваторы и лейбористы: обе партии были близки к позициям кейнсианской социал-демократии. Наконец, весьма неясно, в чем же, собственно говоря, «вред» той или иной избирательной системы. При печально известной политической нестабильности Италии, причину чего усматривают в том, что некогда здесь существовала система выборов по партийным спискам (в настоящее время отмененная), страна как-никак продемонстрировала совершенно устойчивый рост после Второй мировой войны (уж Север Италии точно) и сегодня занимает третье место по уровню жизни среди государств ЕС.

3. ГОЛОСОВАНИЕ

Значение выборов не подлежит сомнению. Самое малое, они дают обществу пусть хотя бы формальную возможность оказывать влияние на политический процесс и как-то определять, прямо ли или косвенно, кто именно будет распоряжаться государственной властью в ближайшей перспективе. В этой связи можно сказать так: когда говорят о выборах, говорят о результатах, о победителях и побежденных. Всему этому подыгрывают СМИ, которые с помощью опросов общественного мнения все больше превращают выборы в своего рода гонки. Политикам и политологам, однако, происходящее ни капли не мешает утверждать, что избирательный процесс на самом деле исполнен более глубокого смысла, что это наглядная демонстрация народного волеизъявления: короче, «народ сказал свое веское слово». Не заставляют себя долго ждать и политические комментаторы с заявлениями вроде «выборы отразили явный сдвиг в настроениях общества». Проблема лишь в том, что все заявления такого рода совершенно субъективны, ибо любая попытка «вчитать» в выборы или «вычитать» из них какой-то смысл есть дело, сопряженное с немалым риском. Народ-то, может быть, и впрямь сказал свое веское слово, вот только как уяснить, что именно это веское слово означает? Вообще проблемы такого рода изначально связаны с неопределенностью понятия «общественный интерес». Если таковой и впрямь существует, то под ним, наверное, следует понимать «общие интересы» — интересы всех граждан. Это нечто такое, что Ж.-Ж. Руссо называл «общей волей», под каковой он понимал волю всех граждан, как она проявлялась бы, действуй каждый человек бескорыстно. Все это, однако, уж как-то очень непросто понять с практической стороны. Простой факт заключается в том, что в жизни люди не поступают бескорыстно и в соответствии с «общей волей»; нет, следовательно, и существующего отдельно от людей «общественного интереса». Не следует поэтому так уж сильно доверяться таким абстракциям, как «общество» или «электорат». Нет электората как такового, — есть совокупность избирателей, каждый со своими интересами, симпатиями, взглядами и т.д. Поэтому в лучшем случае результаты выборов отражают предпочтения большинства или, скажем так, некоторого множества избирателей, но даже и в этом случае в точности уяснить, «что они имели в виду», есть проблема практически неразрешимая.

Неразрешима она потому, что наука до сих пор не знает, почему избиратели голосуют так, а не иначе. Голосование, с виду такое простое действие, на самом деле определяется комплексом факторов — сознательных и бессознательных, рациональных и иррациональных, эгоистических альтруистических. Поэтому мы всегда располагаем лишь частичными объяснениями, которые необходимо дополнять целым рядом уточнений. Взять, к примеру, так называемую экономическую теорию демократии, выдвинутую Энтони Даунзом (Anthony Downs), где постулируется, что на выборах избиратели выбирают партии примерно так же, как покупатель выбирает товар или услугу, то есть под действием момента чисто личной заинтересованности; партия, победившая на выборах, следовательно, вправе заявить, что ее политика полнее всего отвечает интересам наибольшей группы избирателей.

Не следует, однако, забывать, что «покупая» политику, избиратели куда хуже покупателей осведомлены относительно «качества товара» да еще и находятся под воздействием таких «иррациональных» факторов, как привычка, социальное окружение, имидж партий и личность лидеров. Кроме того, избирательный успех партий, продолжая аналогию, зависит не столько от качества выставленного на продажу «товара», сколько от способа «продажи» — от рекламной поддержки, агитации, пропаганды и так далее. Коль скоро это так, результаты выборов чаще всего, может быть, отражают не столько интересы основной массы избирателей, сколько различия в финансовых возможностях партий.

Следующая и, наверное, еще более сложная проблема состоит в том, что ни один избирательный механизм не отражает всего разнообразия предпочтений избирателей. Американский экономист Кеннет Эрроу (Kenneth Arrow) представил эту проблему в терминах своей «теоремы невозможности». В работе «Социальный выбор и индивидуальные ценности» он обратил внимание на проблему, как он это сформулировал, «перехода предпочтений», возникающую, если избирателям дать возможность высказаться в пользу нескольких кандидатов и вариантов политики, а не одного. Оказывается, недостаток однозначного выбора заключается не только в том, что это довольно грубое средство — выбор по принципу «все или ничего», — но также и в том, что во многих случаях ни один отдельный кандидат или вариант политики не набирают большинства. Скажем, за кандидата «А» отдано 40% голосов, за «В» — 34 и за «С» — 26%. Вроде бы все ясно, однако картина усложняется, если мы учтем второй ряд предпочтений избирателей.

Предположим, что в этом втором ряду все сторонники кандидата «А» предпочли кандидата «С», сторонники «В» — кандидата «А», а сторонники «С» — кандидата «В». Создается ситуация, когда каждый кандидат может заявлять о том, что его поддерживает большинство избирателей. Сумма голосов кандидата «А» составит 74% (40 плюс 34% сторонников «В»), кандидата «В» — 60 (34 плюс 26% «С») и «С» — 66% (26 плюс 40% от «А»). Этот феномен «переходного большинства» показывает отсутствие строгой зависимости между индивидуальными предпочтениями и коллективным выбором. Результаты выборов, следовательно, не показательны. Что до политиков и политологов, усматривающих в выборах «особый смысл», то все их оценки в большей или меньшей степени произвольны. Разумеется, все это не означает, что политики могут почивать на лаврах, ведь на следующих выборах с них. что называется, спросится. Может быть, самой важной функцией выборов в конце концов и является то, что те, кто говорит от имени общества, рано или поздно попадают под вердикт самого общества.

3.1 Электоральное поведение

Рост интереса к проблемам электорального поведения совпал с распространением бихевиоризма в политологии. Поскольку голосование является наиболее распространенной и вполне измеримой формой политического поведения, оно и стало объектом новых методов выборочного исследования и статистического анализа. Монография «Американский избиратель» (The American Voter ) — результат кропотливых исследований Мичиганского университета стала классической работой в этой области и стимулировала множество подобных исследований, таких, например, как «Политические перемены в Великобритании» Батлера и Стокса. В апогее «бихевиориальной революции» многим верилось, что изучение голосования станет ключом к раскрытию всех тайн политических систем и позволит сформулировать законы массовой политической психологии. И хотя этим мечтаниям не суждено было сбыться, псефология (наука, изучающая избирательное поведение) по-прежнему занимает одно из важнейших мест в политическом анализе — отражение того обстоятельства, что голосование есть богатейший источник информации о взаимодействии индивидов и общества, а также о политическом процессе в целом. Изучая тайны электорального поведения, мы весьма многое узнаем о сущности политической системы и процессах социальных и политических изменений.

На электоральное поведение воздействуют краткосрочные и долгосрочные факторы. Краткосрочные факторы имеют отношение к конкретным выборам: здесь сложно делать какие-либо обобщения по поводу моделей голосования. Главным фактором в этом ряду является состояние экономики на момент выборов, так как действует прямая связь между популярностью правительства и такими экономическими показателями, как безработица, инфляция и доходы населения. Особую роль при этом играет оптимизм человека в отношении своих материальных обстоятельств (так называемый фактор «бывает все на свете хорошо»): не случайно говорят, что для повышения своих шансов остаться на второй срок правительства делают все, чтобы подстегнуть состояние экономики в предвыборный период. Шансы на синхронизацию политических и деловых циклов тем выше, что в практику вошли гибкие сроки проведения выборов, что помогает правительству точно определить наиболее благоприятный момент для «выхода к народу».

Другим краткосрочным фактором, воздействующим на голосование, является личность и общественная репутация партийных лидеров, что особенно важно, поскольку СМИ давно уже приучили всех к тому, что лидер является чем-то вроде «брэнда» партии. Это, кстати, означает и то, что если партия считает свои электоральные позиции слабыми, а ее лидер явно непопулярен, лидера можно и нужно заменить: так произошло в 1990 г. с Маргарет Тэтчер в Великобритании и с Бобом Хоуком в 1991 г. в Австралии. Еще один фактор — это то, в каком стиле и сколь эффективно партии проводят свою предвыборную кампанию. Кампании могут продолжаться от трех недель (при выборах с гибким сроком) до двух лет (при фиксированных сроках, как, например, президентские выборы в США). Большую роль при этом играют опросы общественного мнения, результаты которых могут как усиливать, так и ослаблять позиции партии в зависимости от того, как все это отражается на электорате.

Последний краткосрочный фактор — это роль СМИ, роль, которая, впрочем, вполне может иметь и долгосрочное значение, если, например, владельцы конкретных органов прессы будут систематически привносить в освещение событий ту или иную тенденцию. От выборов к выборам, однако, пресса может вести себя по-разному. Скажем, лейбористской партии Великобритании при Тони Блэре удалось добиться расположения со стороны концерна Мэрдока, что, возможно, во многом и объясняет возвращение партии к власти в 1997 г. Следует, однако, учесть, что все соображения такого рода не имеют большей ценности, если юс брать вне контекста психологических, социологических, экономических и идеологических факторов, влияющих на электоральное поведение. В этой связи следует рассмотреть различные модели голосования. Главными из них являются: модель идентификации с партией, социологическая модель, модель рационального выбора, модель господствующей идеологии.

3.2 Теории голосования

3.2.1 Модель идентификации с партией

Исторически наиболее ранняя теория электорального поведения — теория идентификации избирателя с партией — ставит во главу угла чисто психологические факторы. Избиратели здесь предстают людьми, что по традиции поддерживают «свою» партию, а голосование — выражением этой приверженности, но не результатом, скажем, каких-то соображений, связанных с той или иной политической проблемой, личностью кандидатов, обстоятельствами предвыборной кампании или воздействием СМИ. Как правило, в модели подчеркивается значение первичной социализации человека, прежде всего идущей от семьи, когда у человека и складывается его политическая картина мира — та картина, которая в дальнейшем закрепляется всякого рода социальным опытом.

Итак, в данной модели отношение избирателей к политическим проблемам и лидерам, их представления о групповых и личных интересах, формируются на основе изначальной идентификации с партией. Что бы ни происходило, человек всегда «впишет» это в свою уже сформированную картину мира, в свои политические симпатии и антипатии. Сильная сторона такой позиции в том, что она содействует стабильности и преемственности, укореняет определенные привычки электорального поведения, часто сохраняющиеся у людей всю жизнь. Можно, следовательно, полагать, что, исходя из числа традиционных приверженцев партии, можно вычислить некую «норму» числа голосов, которые она получит на выборах, всякие же отклонения от «нормы» скорее всего будут следствием краткосрочных факторов.

Главная слабость этой модели проистекает из того, что сегодня, и об этом свидетельствует опыт многих стран, размывается самая ее основа: у людей, словом, уже нет прежнего обыкновения отождествлять себя с той или иной партией, равно как и голосовать за нее на выборах. В США, например, это проявляется в сокращении численности официально зарегистрированных демократов и республиканцев и росте числа людей, считающих себя «политически независимыми» (с 9% в 1920 г. примерно до 30% в 1980-х годах). В Великобритании о том же свидетельствует падение поддержки Консервативной и Лейбористской партий: по опросам, показатель «очень сильной» идентификации с ними снизился с 43% в 1966 г. до 16% в 1997 г.

3.2.2 Социологическая модель

Социологическая модель связывает электоральное поведение человека с его принадлежностью к определенной общественной группе и предполагает, что при голосовании он обычно следует схеме, которая соответствует экономическому и социальному положению данной группы. Эта модель придает основное значение не изначальной психологической приверженности к партии, возникающей под влиянием семьи, а более поздним с точки зрения жизни человека социальным связям, отражающим существование в обществе различных групп, категорий и противоречий. Наиболее значимыми в этом отношении факторами является деление общества по основаниям классовой, половой, этнической, религиозной и территориальной принадлежности. Отнюдь не отрицая значения первичной социализации, эта модель дает все же более ясное объяснение того, как принадлежность к той или иной социальной категории формирует отношение к партиям: понятно, что яснее всего здесь обстоит дело с классовой принадлежностью.

Партийная система общества, разумеется, так или иначе отражает его классовую систему, где средние классы выступают электоральной базой партий правого толка, а экономически зависимые — левых партий. Именно в этом свете всегда воспринималась и британская двухпартийная система. Питер Палзер (Peter Pulzer) в этой связи даже громко провозгласил: «Основой британской партийной политики является класс; все остальное — мишура и детали». Социологическую модель, однако, критикуют за то, что, фокусируясь на социальных группах, она не учитывает индивида и его интересы. Кроме того, эмпирические данные свидетельствуют о том, что поддержка той или иной партии в современных обществах все меньше зависит уже и от социальных факторов. Весьма многое действительно указывает на явление «эрозии класса» в большинстве западных обществ. В Великобритании так называемый «абсолютный классовый индикатор голосования» (процент избирателей, которые поддерживают партию, «родную» для своего класса) сократился с 66% в 1966 г. до 47% в 1983 г. В 1997 г. лейбористская партия впервые за свою историю получила больше голосов среди работников умственного, а не физического труда.

3.2.3 Модель рационального выбора

В модели, объясняющей электоральное поведение сугубо рациональным выбором избирателя, акцент переносится с процесса социализации и особенностей психологии социальных групп на индивида, а голосование трактуется как рациональный акт избирателя, отдающего предпочтение той или иной партии по основаниям личного интереса. В этой картине, иными словами, голосование является просто средством достижения определенной цели, а не выражением тех или иных политических позиций и привычек. Есть разные варианты этой модели. В. О. Ки, например, усматривают в голосовании выражение своего рода ретроспективной оценки итогов деятельности правящей партии, другие теоретики, например, Хим-мельвейт, Хамфрис и Джегер, уподобляют избирателей покупателям, «приобретающим» тот или иной вариант политики.

В последнем подходе подчеркивается особое значение того, что сегодня получило название «голосования по проблемам», и указывается, что партии многое выиграют, если скорректируют свою политику в соответствии с этим явлением. Говорят даже, что распространение «голосования по проблемам» как раз и стало причиной распада традиционных моделей электорального поведения — процесс, дополнительно усиленный факторами плюрализма и индивидуализма, характерных для постмодернизма. Слабость теорий рационального выбора заключается в том, что они отрывают избирателя от его социального и культурного окружения, игнорируя то, что человек определяет свое отношение к проблемам и осознает свой интерес не в отрыве от всех прочих индивидов, а именно вместе с ними, а подчас и вместе со своей партией.

3.2.4 Модель господствующей идеологии

К данной модели относятся радикальные теории электорального поведения, в которых главное внимание уделяется моментам идеологического манипулирования и контроля в отношении избирателя. В каком-то отношении эти теории близки к социологической модели: и там и там принимается, что голосование отражает социальное положение человека. Радикальные теории, однако, акцентируют следующий момент: свое положение группы и индивиды понимают так, как это им внушают системы образования, государства, но более всего — средства массовой информации. В отношении Британии, например, Данлеви и Хасбандз убедительно показали, что по мере сокращения влияния классовой идеологии на электоральное поведение, воздействие СМИ на партийную конкуренцию и политические дискуссии, напротив, все последнее время возрастало.

В отличие от некогда распространенных предположений о том, что СМИ лишь укрепляют уже укоренившиеся предпочтения человека, эта модель утверждает, что СМИ способны искажать поток политической коммуникации, что в политической повестке дня они уделяют одним проблемам больше места, другим — меньше, тем самым формируя предпочтения, симпатии и антипатии. Последствие здесь одно: если позиции избирателей формируются в соответствии с положениями господствующей идеологии, то и партиям приходится в общем-то проводить политику, соответствующую этой идеологии. И электоральный процесс поэтому работает на существующую систему — никак не против нее. Слабость этой модели заключается в том, что, явно преувеличивая значение социальной среды, она совершенно выносит за скобки индивида, его самостоятельность и его интересы.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1) Голосов Г. В. Сравнительная политология. – СПб., 2007.

2) Тавадов Г. Т. Политология. – М.: Фаир-Пресс, 2007.

3) Пугачев В. П., Соловьев А.И. Введение в политологию – М.: Аспект Пресс, 2008.

4) Горелов А.А. Политология: учебное пособие. – М.: Эксмо, 2009.