Доклад: Иван Сергеевич Тургенев

(1818-1883)

Ю.В.Лебедев

Преходящее и вечное в художественном мире Тургенева.

В одном из писем к Полине Виардо Тургенев говорит об особом волнении, которое вызывает у него хрупкая зеленая веточка на фоне голубого далекого неба. Тургенева беспокоит контраст между тоненькой веточкой, в которой трепетно бьется живая жизнь, и холодной бесконечностью равнодушного к ней неба. "Я не выношу неба,- говорит он,- но жизнь, действительность, ее капризы, ее случайности, ее привычки, ее мимолетную красоту... все это я обожаю".

В чем тайна поэтического мироощущения Тургенева? Не в странной ли влюбленности в эту земную жизнь с ее дерзкой, мимолетной красотой? Он "прикован к земле". Всему, что можно "увидеть в небесах", он "предпочитает созерцание торопливых движений утки, которая влажною лапой чешет себе затылок на краю лужи, или длинные, блестящие капли воды, медленно падающие с морды неподвижной коровы, только что напившейся в пруду, куда она вошла по колено".

Острота художественной зоркости Тургенева исключительна. Но чем полнее он схватывает красоту преходящих мгновений, тем тревожнее чувствует их кратковременность. "Наше время,- говорит он,- требует уловить современность в ее преходящих образах; слишком запаздывать нельзя". И он не запаздывает. Все шесть его романов не только попадают в "настоящий момент" общественной жизни России, но и по-своему его опережают, предвосхищают. Тургенев особенно чуток к тому, что стоит "накануне", что еще только носится в воздухе. По словам Добролюбова, Тургенев быстро угадывает "новые потребности, новые идеи, вносимые в общественное сознание, и в своих произведениях непременно обращает внимание на вопрос, стоящий на очереди и уже смутно начинающий волновать общество".

Это значит, что он видит дальше и зорче своих современников. Забегая вперед, Тургенев определяет пути, перспективы развития литературы второй половины XIX столетия. В "Записках охотника", в "Дворянском гнезде" уже предчувствуется эпос Толстого, "мысль народная", духовные искания Андрея Болконского, Пьера Безухова. В "Отцах и детях" предвосхищается мысль Достоевского, характеры будущих его героев.

Тургенев, как никто из его современников, чувствителен к течению времени. Он чутко прислушивается к непрестанному ропоту его колес, задумчиво всматриваясь в широкое небо над головой. Тургенева считают летописцем этого напряженного, драматического периода русской истории, когда, по словам В. И. Ленина, "в несколько десятилетий совершались превращения, занявшие в некоторых старых странах Европы целые века".

Но Тургенев если и летописец, то странного свойства. Он не идет по пятам исторических событий. Он не держит дистанции. Напротив! Он все время забегает вперед. Острое художественное чутье позволяет ему по неясным, смутным еще штрихам настоящего уловить грядущее и воссоздать его в неожиданной конкретности, в живой полноте.

Этот дар Тургенев нес всю жизнь как тяжкий крест. Ведь он вызывал своей дальнозоркостью постоянное раздражение у современников, не желавших жить, зная наперед свою судьбу. И в Тургенева часто летели каменья. Но таков уж удел любого художника, наделенного даром "предвидений и предчувствий". Когда затихала борьба, наступало затишье, те же гонители шли к нему на поклон с повинной головой.

Духовный облик людей культурного слоя общества в эпоху Тургенева изменялся очень быстро. Это вносило драматизм в романы писателя: их отличает стремительная завязка, яркая, огненная кульминация и резкий, неожиданный спад с трагическим, как правило, финалом. Они захватывают небольшой отрезок времени, поэтому точная хронология играет в них существенную роль. Жизнь тургеневского героя крайне ограничена во времени и пространстве. Если в характерах Онегина и Печорина "отразился век", то в Рудине, Лаврецком или Базарове - духовные устремления минуты. Жизнь тургеневских героев подобна ярко вспыхивающей, но быстро угасающей искре в океане времени. История отмеряет им напряженную, но слишком короткую судьбу. Все тургеневские романы включены в жесткие ритмы годового круга. Действие завязывается обычно весной, достигает кульминации в знойные дни лета, а завершается под "свист осеннего ветра" или в "безоблачной тишине январских морозов". Тургенев показывает своих героев в счастливые минуты полного расцвета их жизненных сил. Но минуты эти оказываются трагическими: гибнет на парижских баррикадах Рудин, на героическом взлете, неожиданно обрывается жизнь Инсарова, а потом Базарова, Нежданова...

И однако трагические ноты в творчестве Тургенева - не следствие усталости или разочарования в смысле истории. Скорее, наоборот: они порождены страстной влюбленностью в жизнь, доходящей до жажды бессмертия, до дерзкого желания, чтобы человеческая индивидуальность не исчезала, чтобы красота явления, достигнув полноты, не угасала, но превратилась в вечно пребывающую на земле красоту. В его романах злободневные события, герои своего времени поставлены перед лицом вечности. Базаров в "Отцах и детях" говорит: "Узенькое местечко, которое я занимаю, до того крохотно в сравнении с остальным пространством, где меня нет и где дела до меня нет; и часть времени, которую мне удастся прожить, так ничтожна перед вечностию, где меня не было и не будет... А в этом атоме, в этой математической точке, кровь обращается, мозг работает, чего-то хочет тоже... Что за безобразие, что за пустяки!"

Нигилист скептичен. Но заметим, как на пределе отрицания смысла жизни пробивается и в Базарове тайное смущение, даже растерянность перед парадоксальной силой человеческого духа. И это смущение опровергает его вульгарный материализм. Ведь если Базаров сознает биологическое несовершенство человека, если он возмущается этим несовершенством, значит, и ему дана одухотворенная точка отсчета, возвышающая его дух над "равнодушной природой". А значит, и он неосознанно носит в себе частицу совершенного, сверхприродного существа. И что такое роман "Отцы и дети", как не доказательство той истины, что и бунтующие против высшего миропорядка по-своему, от противного, доказывают существование его.

"Накануне" - это роман о порыве России к новым общественным отношениям, о сознательно-героических натурах, толкающих вперед дело освобождения. И в то же время это роман о вечном поиске и вечном вызове, который бросает дерзкая человеческая личность слепым и равнодушным законам несовершенной, недовоплощенной природы. Внезапно заболевает Инсаров, не успев осуществить великое дело освобождения Болгарии. Любящая его русская девушка Елена никак не может смириться с тем, что это конец, что болезнь друга неизлечима. "О Боже! - думала Елена,- зачем смерть, зачем разлука, болезнь и слезы? или зачем эта красота, это сладостное чувство надежды, зачем успокоительное сознание прочного убежища, неизменной защиты, бессмертного покровительства? Что же значит это улыбающееся, благословляющее небо, эта счастливая, отдыхающая земля? Ужели это все только в нас, а вне нас вечный холод и безмолвие? Ужели мы одни... одни... а там, повсюду, во всех этих недосягаемых безднах и глубинах,- все, все нам чуждо? К чему же тогда эта жажда и радость молитвы?.. Неужели же нельзя умолить, отвратить, спасти... О Боже! неужели нельзя верить чуду?"

В отличие от Достоевского и Толстого, Тургенев не дает прямого ответа на этот вечный, тревожный вопрос. Он лишь приоткрывает тайну, склонив колени перед обнимающей мир красотою: "О, как тиха и ласкова была ночь, какою голубиною кротостию дышал лазурный воздух, как всякое страдание, всякое горе должно было замолкнуть и заснуть под этим ясным небом, под этими святыми, невинными лучами!" Тургенев не сформулирует крылатую мысль Достоевского: "красота спасет мир". Но разве все его романы не утверждают веру в преобразующую мир силу красоты, в творчески-созидательную силу искусства? Разве они не опровергают горькое неверие в смысл красоты? И разве они не рождают надежду на ее неуклонное освобождение от власти слепого материального процесса, великую надежду человечества на превращение смертного в бессмертное, временного в вечное?

"Стой! Какою я теперь тебя вижу - останься навсегда такою в моей памяти...

Какой свет, тоньше и чище солнечного света, разлился по всем твоим членам, по малейшим складкам твоей одежды?

Какой Бог своим ласковым дуновеньем откинул назад твои рассыпанные кудри?..

Вот она - открытая тайна, тайна поэзии, жизни, любви!... В это мгновенье ты бессмертна... В это мгновенье ты стала выше, ты стала вне всего преходящего, временного. Это твое мгновение не кончится никогда".

Именно к ней, к обещающей спасение миру красоте, простирает Тургенев свои руки. С Тургеневым не только в литературу, в жизнь вошел поэтический образ спутницы русского героя, "тургеневской девушки" - Натальи Ласунской, Лизы Калитиной, Елены Стаховой, Марианны... Писатель избирает цветущий период в женской судьбе, когда в ожидании избранника встрепенется девичья душа, проснутся к временному торжеству все дремлющие ее возможности. В эти мгновения одухотворенное женское существо прекрасно тем, что оно превосходит само себя. Излучается такой преизбыток жизненных сил, какой не получит отклика и земного воплощения, но останется заманчивым обещанием чего-то бесконечно более высокого и совершенного, залогом вечности. "Человек на земле - существо переходное, находящееся в процессе общегенетического роста",- утверждает Достоевский. Тургенев молчит. Но напряженным вниманием к необыкновенным взлетам человеческой души он подтверждает истину этой мысли.

Вместе с образом "тургеневской девушки" входит в произведения писателя образ "тургеневской любви". Как правило, это первая любовь, одухотворенная и чистая. В ней что-то сродни революции: "Однообразно-правильный строй сложившейся жизни разбит и разрушен в одно мгновенье, молодость стоит на баррикаде, высоко вьется ее яркое знамя, и что бы там впереди ее ни ждало - смерть или новая жизнь,- всему она шлет свой восторженный привет". Все тургеневские герои проходят испытание любовью - своего рода проверку на жизнеспособность. Любящий человек прекрасен, духовно окрылен. Но чем выше он взлетает на крыльях любви, тем ближе трагическая развязка и - падение...

Это чувство трагично потому, что идеальная мечта, которая окрыляет душу влюбленного человека, не осуществима вполне в пределах земного, природного круга. Тургеневу более чем кому-либо из русских писателей был открыт идеальный смысл любви. Любовь у Тургенева - яркое подтверждение богатых и еще не реализованных возможностей человека на пути духовного совершенствования. Свет любви для него никогда не ограничивался желанием физического обладания. Он был для него путеводной звездой к торжеству красоты и бессмертия. Потому Тургенев так чутко присматривался к духовной сущности первой любви, чистой, огненно-целомудренной. Той любви, которая обещает человеку в своих прекрасных мгновениях торжество над смертью. Того чувства, где временное сливается с вечным в высшем синтезе, невозможном в супружеской жизни и семейной любви. Здесь секрет облагораживающего влияния тургеневской любви на человеческие сердца.

Общественные взгляды Тургенева.

По-прежнему актуальны и общественные убеждения Тургенева. По своему душевному складу Тургенев был скорее сомневающимся Гамлетом, в политике же считал себя либералом-постепеновцем, сторонником медленных политических и экономических реформ, приближающих Россию к передовым странам Запада. Однако на протяжении всего творческого пути он питал "влеченье - род недуга" к революционерам-демократам. В либерализме Тургенева были сильны демократические симпатии. Неизменное преклонение вызывали у него "сознательно-героические натуры", цельность их характера, отсутствие противоречий между словом и делом, волевой темперамент окрыленных идеей борцов. Он восхищался их героическими порывами, но в то же время полагал, что они слишком торопят историю, страдают максимализмом и нетерпением. А потому он считал их деятельность трагически обреченной: это верные и доблестные рыцари революционной идеи, но история своим неумолимым ходом превращает их в "рыцарей на час".

В 1859 году Тургенев написал статью под названием "Гамлет и Дон Кихот", которая является ключом к пониманию всех тургеневских героев. Характеризуя тип Гамлета, Тургенев думает о "лишних людях", дворянских героях, под Дон Кихотами же он подразумевает новое поколение общественных деятелей - революционеров-демократов. Либерал с демократическими симпатиями, Тургенев хочет быть арбитром в споре этих двух общественных сил. Он видит сильные и слабые стороны и в Гамлетах и в Дон Кихотах.

Гамлеты - эгоисты и скептики, они вечно носятся с самими собой и не находят в мире ничего, к чему могли бы "прилепиться душою". Враждуя с ложью, Гамлеты становятся поборниками истины, в которую они тем не менее не могут поверить. Склонность к анализу заставляет их все подвергать сомнению и не дает веры в добро. Поэтому Гамлеты нерешительны, в них нет активного, действенного, волевого начала.

В отличие от Гамлета, Дон Кихот совершенно лишен эгоизма, сосредоточенности на себе, на своих мыслях и чувствах. Цель и смысл существования он видит не в себе самом, а в истине, находящейся "вне отдельного человека". И Дон Кихот готов пожертвовать собой ради ее торжества. Своим энтузиазмом, лишенным всякого сомнения, он увлекает народные сердца. Но постоянная сосредоточенность на одной идее, "постоянное стремление к одной и той же цели" придают некоторое однообразие его мыслям и односторонность его уму. Как исторический деятель, Дон Кихот неизбежно оказывается в драматической ситуации: исторические последствия его деятельности всегда расходятся с идеалом, которому он служит, и с целью, которую он преследует в борьбе. Достоинство и величие Дон Кихота "в искренности и силе самого убежденья... а результат - в руке судеб".

В эпоху смены поколений общественных деятелей, в эпоху вытеснения дворян разночинцами Тургенев мечтает о возможности союза всех антикрепостнических сил, о единстве либералов с революционерами-демократами. Ему бы хотелось видеть в дворянах-гамлетах больше смелости и решительности, а в демократах-донкихотах - трезвости и самоанализа. В статье сквозит мечта Тургенева о герое, снимающем в своем характере крайности гамлетизма и донкихотства.

Получалось, что Тургенев-писатель постоянно стремился встать над схваткой, примирить враждующие партии, обуздать противоположности. Он отталкивался от любых завершенных и самодовольных систем. "Системами дорожат только те, которым вся правда в руки не дается, которые хотят ее за хвост поймать. Система - хвост правды, но правда, как ящерица: оставит хвост, а сама убежит".

В тургеневском призыве к терпимости, в тургеневском стремлении "снять" противоречия и крайности непримиримых общественных течений 60-70-х годов проявилась обоснованная тревога за судьбы грядущей русской демократии и отечественной культуры. Тургенев не уставал убеждать ревнителей российского радикализма, что новый водворяющийся порядок должен быть не только силой отрицающей, но и силой охранительной, что, нанося удар старому миру, он должен спасти в нем все, достойное спасения. Тургенева тревожила беспочвенность, пугала безоглядность некоторых прогрессивных слоев русской интеллигенции, готовых рабски следовать за каждой новомодной мыслью, легкомысленно отворачиваясь от нажитого исторического опыта, от вековых традиций. "И отрицаем-то мы не так, как свободный человек, разящий шпагой,- писал он в романе "Дым",- а как лакей, лупящий кулаком, да еще, пожалуй, и лупит-то он по господскому приказу". Эту холопскую готовность русской общественности не уважать своих традиций, легко отказываться от предмета вчерашнего поклонения Тургенев заклеймил меткой фразой: "Новый барин народился, старого долой!.. В ухо Якова, в ноги Сидору".

"В России, в стране всяческого, революционного и религиозного, максимализма, стране самосожжений, стране самых неистовых чрезмерностей, Тургенев едва ли не единственный, после Пушкина, гений меры и, следовательно, гений культуры,- говорил в 1909 году русский писатель и философ Д. С. Мережковский.- В этом смысле Тургенев, в противоположность великим созидателям и разрушителям, Л. Толстому и Достоевскому,- наш единственный охранитель..."

Детство.

Иван Сергеевич Тургенев родился 28 октября (9 ноября) 1818 года в Орле в дворянской семье. Детские годы он провел в богатой материнской усадьбе Спасское-Лутовиново Мценского уезда Орловской губернии. По матери- Варваре Петровне - Тургенев принадлежал к старинному дворянскому роду Лутовиновых, которые жили в Орловской губернии домоседами и в русские летописи не вошли. Родовая семейная память удержала имя тургеневского двоюродного деда Ивана Ивановича Лутовинова, который закончил Петербургский Пажеский корпус вместе с Радищевым, но рано вышел в отставку и занялся хозяйственной деятельностью. Он был основателем спасской усадьбы и великолепной библиотеки при ней из сочинений русских, французских и немецких классиков XVIII века. Лутовиновы жили широко и размашисто, ни в чем себе не отказывая, ничем не ограничивая властолюбивых и безудержных своих натур. Эти черты лутовиновского характера унаследовала и мать писателя.

Отец, Сергей Николаевич, принадлежал к славному в российских летописях роду Тургеневых, выраставшему из татарского корня. В 1440 году из Золотой Орды к великому князю Василию Васильевичу выехал татарский мурза Лев Турген, принял русское подданство, а при крещении в христианскую веру и русское имя Иван. От Ивана Тургенева и пошла на Руси дворянская фамилия Тургеневых. В царствование Ивана Грозного, в период борьбы Московского государства с Казанским ханством, послом к ногайским мурзам отправлен был Петр Дмитриевич Тургенев, уговоривший астраханского царя Дервиша принять русское подданство. С особой гордостью вспоминал Иван Сергеевич о подвиге своего пращура Петра Никитича Тургенева: в эпоху смуты и польского нашествия, в 1606 году, в Кремле он бесстрашно обличил Лжедимитрия, всенародно бросив ему в лицо обвинение: "Ты не сын царя Иоанна, а беглый монах... я тебя знаю!" За то был подвергнут праведник жестоким пыткам и казнен.

Были в родовых воспоминаниях и другие страницы; как роковое предчувствие, тревожили они воображение писателя. В 1670 году сидел воеводою в Царицыне Тимофей Васильевич Тургенев. Когда началось восстание Степана Разина, отряд Василия Уса прорвался в город. Тимофея Васильевича схватили, надели на шею веревку, привели на крутой волжский берег и утопили.

Отец Тургенева, Сергей Николаевич, участвовал в Бородинском сражении, где был ранен и за храбрость награжден Георгиевским крестом. Воспоминаниями о русской славе 1812 года делился с маленьким Тургеневым и брат отца, Николай Николаевич.

Благодаря родительским заботам, Тургенев получил блестящее образование. Он с детских лет читал и свободно говорил на трех европейских языках - немецком, французском и английском - и приобщался к духовным сокровищам спасской библиотеки. В Спасском имелся прекрасный оркестр крепостных музыкантов, а одна из боковых галерей усадебного дома была приспособлена для театральных представлений. В спектаклях участвовали сами господа и их гости. У Тургенева остались воспоминания о том, как на спасской сцене В. А. Жуковский исполнял роль волшебника.

Мальчику было семь лет, когда 14 декабря 1825 года прогремели пушки на Сенатской площади. Один из родственников Тургеневых Сергей Иванович Кривцов вместе с другими декабристами был сослан в Сибирь. Родители Тургенева принимали живое участие в его судьбе, оказывали помощь. В спасском доме жил молчаливый, глухой слуга Михаил Филиппович. Рассказывали, что в день восстания он был на Сенатской площади и орудийные выстрелы явились причиной его глухоты. Эти впечатления не могли не тревожить воображение мальчика и рождали в его пытливом уме недоуменные вопросы.

Под кровом родительского дома Тургеневу не суждено было испытать поэзии семейных чувств. Отец писателя в домашних делах не принимал никакого участия и холодно относился к матери: он женился на Варваре Петровне не по любви, а с целью поправить материальное благосостояние. С каждым годом мать становилась капризнее и подозрительнее, а свои личные обиды вымещала на окружающих.

От разрушительного влияния крепостнического произвола Тургенева спасало надежное покровительство людей из народа. В спасском саду мальчик познакомился со знатоками и ценителями птичьего пения, людьми с доброй и вольной душой. Отсюда вынес он страстную любовь к среднерусской природе. Доморощенный актер и поэт Леонтий Серебряков стал для мальчика настоящим учителем родного языка и литературы. Впоследствии Тургенев с благодарностью вспоминал об этих счастливых мгновениях своего детства: "Невозможно передать чувство, которое я испытывал, когда, улучив удобную минуту, он внезапно, словно сказочный пустынник или добрый дух, появлялся передо мною с увесистой книгой под мышкой и, украдкой кивая длинным кривым пальцем и таинственно подмигивая, указывал головой, бровями, плечами, всем телом на глубь и глушь сада, куда никто не мог проникнуть за нами и где невозможно было нас отыскать!.. Раздаются наконец первые звуки чтения! Все вокруг исчезает... нет, не исчезает, а становится далеким, заволакивается дымкой, оставляя за собою одно лишь впечатление чего-то дружелюбного и покровительственного! Эти деревья, эти зеленые листья, эти высокие травы заслоняют, укрывают нас от всего остального мира; никто не знает, где мы, что мы - а с нами поэзия, мы проникаемся, мы упиваемся ею, у нас происходит важное, великое, тайное дело..."

Юность.

В 1837 году Тургенев успешно, со степенью кандидата, закончил филологическое отделение философского факультета Петербургского университета. Здесь на юного Тургенева обратил внимание профессор русской словесности П. А. Плетнев и одобрил его первые поэтические опыты. За годы учебы в университете Тургенев потерял отца, пережил гибель Пушкина; в ноябре 1836 года скончался его друг Миша Фиглев, а в апреле 1837 года умер тяжелобольной брат Сергей. Мысли Тургенева о социальной несправедливости, вынесенные из Спасского, осложнились раздумьями о несовершенстве земного миропорядка в широком философском смысле. События личной жизни подкрепляли проснувшийся в нем интерес к философским вопросам. В мае 1838 года Тургенев отправился в Берлинский университет, желая получить специальное философское образование.

Шеллинг и Гегель дали Тургеневу целостное воззрение на жизнь природы и общества, вселили веру в разумную целесообразность исторического процесса, устремленного к конечному торжеству правды, добра и красоты, к "мировой гармонии".

Немецкая классическая философия окрыляла русского человека 30-х годов, эпохи безвременья, эпохи николаевской реакции, осложненной господством в стране крепостничества. Как долго этот порядок может жить и процветать? Временами казалось, что он может существовать бесконечно. Однако немецкая философия помогала видеть в истории скрытый смысл и воспринимать ее ход как закономерное развитие от состояния, в котором нет свободы, а сознание людей помрачено злом, к состоянию гармонии, к торжеству правды-истины, добра и красоты.

"Всемирный дух,- писал Гегель,- никогда не стоит на одном месте. Он постоянно идет вперед, потому что в этом движении вперед состоит его природа. Иногда кажется, что он остановился, что он утрачивает свое стремление к самопознанию. Но это только так кажется. На самом деле в нем совершается тогда глубокая внутренняя работа, незаметная до тех пор, пока не обнаружатся достигнутые ею результаты, пока не разлетится в прах кора устаревших взглядов и сам он, вновь помолодевший, не двинется вперед семимильными шагами".

Молодость.

В 1841 году Тургенев вернулся в Россию. Сначала он хотел занять кафедру философии и успешно выдержал магистерский экзамен в Петербургском университете. Но сделать ученую карьеру он не захотел. Вскоре Тургенев поступил на службу в Министерство внутренних дел. Такой выбор был не случайным. В 1842 году Николай I предложил министру Л. А. Перовскому заняться проектом освобождения крестьян от крепостного права. Служба в министерстве отвечала сути "аннибаловской клятвы" Тургенева, однако ему пришлось убедиться, что канцелярски-бюрократические круги очень далеки от конкретного, практического решения крестьянского вопроса. В 1845 году Тургенев вышел в отставку и решил целиком отдаться литературной деятельности.

В 1843 году Тургенев познакомился с В. Г. Белинским, высоко оценившим его поэтическое творчество. Знакомство переросло в искреннюю дружбу. "На меня действовали натуры энтузиастические,- вспоминал Тургенев.- Белин-ский принадлежал к их числу". В свою очередь Белинский ценил в Тургеневе блестящую философскую подготовку и художническое чутье к общественным явлениям русской жизни: "Вообще Русь он понимает,- говорил критик.- Во всех его суждениях виден характер и действительность. Он враг всего неопределенного, к чему я довольно падок".

Идейный вдохновитель будущих "Записок охотника", Белинский с ревнивой и трогательной заботой следил за становлением писательского таланта Тургенева. В общении с критиком укреплялись антикрепостнические убеждения, художественные поиски направлялись по демократическому руслу. В разговорах Белинский неоднократно убеждал Тургенева обратиться к изображению народной жизни. "Народ - почва,- говорил он,- хранящая жизненные соки всякого развития; личность - плод этой почвы".

Летние месяцы Тургенев проводил в деревне, предаваясь охотничьей страсти. Он подружился с крестьянином-охотником Афанасием Алифановым, который, как живая газета, развертывал перед Тургеневым хронику провинциальной жизни с точки зрения народа. Охотники, в отличие от дворовых, в силу страннической своей профессии, в меньшей степени подвергались развращающему влиянию помещичьей власти. Они сохраняли вольный и независимый ум, чуткость к жизни природы, чувство собственного достоинства.

Наблюдая за жизнью крестьянства, Тургенев приходил к выводу, что крепостное право не уничтожило живых народных сил, что в "русском человеке таится и зреет зародыш будущих великих дел, великого народного развития". Но чтобы рассмотреть это, "народный писатель" должен проникнуться сочувствием к русскому мужику, "родственным к нему расположением, наивной и добродушной наблюдательностью". Охота превращалась для Тургенева в удобный способ изучения всего строя народной жизни, внутреннего склада народной души, не всегда доступной стороннему наблюдателю. В общении с Афанасием и другими крестьянами Тургенев убеждался, что "вообще охота свойственна русскому человеку: дайте мужику ружье, хоть веревками связанное, да горсточку пороху, и пойдет он бродить, в одних лаптишках, по болотам да по лесам с утра до вечера". И сколько он всего насмотрится в своей скитальческой жизни. А главное, на этой общей для барина и мужика основе возникает особый характер отношений между ними, немыслимый в повседневной жизни. Тургенев замечал, что мужики, с которыми он встречался в охотничьих странствиях, вели себя с ним необычно: были щедро откровенны, доверчиво сообщали свои тайны. Он был для них охотником, не барином, а охотник - это ведь странник, отрешившийся от тех ложных ценностей, которые в мире социального неравенства разобщают людей.

"Записки охотника".

В январе 1847 года в культурной жизни России и в творческой судьбе Тургенева произошло значительное событие. В обновленном журнале "Современник", который перешел в руки Н. А. Некрасова и И. И. Панаева, был опубликован очерк "Хорь и Калиныч". Успех его превзошел все ожидания и побудил Тургенева к созданию целой книги под названием "Записки охотника". На причины популярности тургеневского очерка впервые указал Белинский: "Не удивительно, что маленькая пьеска эта имела такой успех: в ней автор зашел к народу с такой стороны, с какой до него к нему никто еще не заходил".

Публикацией "Хоря и Калиныча" Тургенев совершил переворот в художественном решении темы народа. В двух крестьянских характерах он показал коренные силы нации, определяющие ее жизнеспособность, перспективы ее дальнейшего роста и становления. Перед лицом практичного Хоря и поэтичного Калиныча потускнел образ их господина, помещика Полутыкина. Именно в крестьянстве нашел Тургенев "почву, хранящую жизненные соки всякого развития", а значение личности "государственного человека", Петра I, он поставил в прямую зависимость от связи с ней. "Из наших разговоров с Хорем я вынес одно убежденье, которого, вероятно, никак не ожидают читатели,- убежденье, что Петр Великий был по преимуществу русский человек, русский именно в своих преобразованиях". С такой стороны к крестьянству в конце 40-х годов не заходил даже Некрасов. Условно говоря, это был подход к мужику с "толстовской" меркой: Тургенев нашел в жизни народа ту значительность, тот общенациональный смысл, который Толстой положил потом в основу художественного мира романа-эпопеи.

Наблюдения над характерами Хоря и Калиныча у Тургенева не самоцель: "мыслью народной" выверяется здесь жизнеспособность или никчемность "верхов". От Хоря и Калиныча эта мысль устремляется к русскому человеку, к русской государственности. "Русский человек так уверен в своей силе и крепости, что он не прочь и поломать себя: он мало занимается своим прошедшим и смело глядит вперед. Что хорошо - то ему и нравится, что разумно - того ему и подавай..." А далее Тургенев выводит своих героев к природе: от Хоря и Калиныча - к Лесу и Степи.

Хорь погружен в атмосферу лесной обособленности: его усадьба располагалась посреди леса на расчищенной поляне. А Калиныч своей бездомностью и душевной широтой сродни степным просторам, мягким очертаниям пологих холмов, кроткому и ясному вечернему небу.

В "Записках охотника" сталкиваются и спорят друг с другом две России: официальная, крепостническая, мертвящая жизнь, с одной стороны, и народно-крестьянская, живая и поэтическая - с другой. И все герои, эту книгу населяющие, так или иначе тяготеют к этим двум полюсам - "мертвому" или "живому".

Характер помещика Полутыкина набрасывается в "Хоре и Калиныче" легкими штрихами: походя упоминается о его французской кухне, о конторе, которая им упразднена. Но "полутыкинская" стихия в книге оказывается не столь случайной и безобидной. Мы еще встретимся с барскими конторами в особом очерке "Контора", мы еще увидим "полутыкинское" в жутковатом образе "мерзавца с тонкими вкусами", "культурного" помещика Пеночкина.

Изображая народных героев, Тургенев тоже выходит за пределы "частных" индивидуальностей к общенациональным силам и стихиям жизни. Характеры Хоря и Калиныча, как два полюса магнита, начинают притягивать к себе всех последующих, живых героев книги. Одни из них тяготеют к поэтичному, душевно-мягкому Калинычу, другие - к деловому и практичному Хорю. Устойчивые, повторяющиеся черты героев проявляются даже в портретных характеристиках: внешний облик Калиныча перекликается с портретом Степушки и Касьяна. Родственных героев сопровождает, как правило, пейзажный лейтмотив.

Живой, целостный образ народной России увенчивает в книге Тургенева природа. Лучшие герои "Записок охотника" не просто изображаются "на фоне" природы, а выступают как продолжение ее стихий: из игры света и тени в березовой роще рождается поэтичная Акулина в "Свидании", из грозовой ненастной мглы, раздираемой фосфорическим светом молний, появляется загадочная фигура Бирюка. Тургенев изображает в "Записках охотника" скрытую от многих взаимную связь всего в природе: человека и реки, человека и леса, человека и степи.

Живая Россия в "Записках охотника" движется, дышит, развивается и растет. О близости Калиныча к природе говорится немного. В Ермолае она уже наглядно изображается. А в Касьяне "природность" не только достигает полноты, но и одухотворяется высоким нравственным чувст-вом. Нарастает мотив правдолюбия, правдоискательства, тоски по идеалу совершенного мироустройства. Поэтизируется готовность к самопожертвованию, бескорыстной помощи человеку, попавшему в беду. Эта черта русского характера достигает кульминации в рассказе "Смерть": русские люди "умирают удивительно", ибо в час последнего испытания они думают не о себе, а о других, о ближних. Это помогает им стойко и мужественно принимать смерть.

Нарастает в книге тема музыкальной одаренности русского народа. Впервые она заявляет о себе в "Хоре и Калиныче" - поэтическом "зерне" "Записок охотника": поет Калиныч, а Хорь ему подтягивает. В финале очерка "Малиновая вода" песня сближает людей: сквозь отдельные судьбы она ведет к судьбе общерусской, роднит героев между собою. Песня Якова Турка в "Певцах" "Не одна во поле дороженька пролегала" собирает в фокус лучшие душевные порывы Калинычей, Касьянов, Власов, Ермолаев и их подрастающую смену - детишек из "Бежина луга". Ведь мирный сон крестьянских детей у костра под звездами тоже овеян мечтой о сказочной земле, в которую верит, которую ищет странник Касьян. В ту же страну обетованную, где "живет человек в довольстве и справедливости", зовет героев протяжная русская песня Якова: "Он пел, и от каждого звука его голоса веяло чем-то родным н необозримо широким, словно знакомая степь раскрывалась перед вами, уходя в бесконечную даль".

Антикрепостнический пафос "Записок охотника" заключается в том, что к гоголевской галерее мертвых душ писатель добавил галерею душ живых. Крестьяне в "Записках охотника" - крепостные, зависимые люди, но крепостное право не превратило их в рабов: духовно они свободнее и богаче жалких полутыкиных и жестоких пеночкиных. Существование сильных, мужественных, ярких народных характеров превращало крепостное право в позор и унижение России, в общественное явление, несовместимое с нравственным достоинством русского человека.

В "Записках охотника" Тургенев впервые ощутил Россию как единство, как живое художественное целое. Его книга открывает 60-е годы в истории русской литературы, предвосхищает их. Прямые дороги от "Записок охотника" идут не только к "Запискам из Мертвого дома" Достоевского, "Губернским очеркам" Салтыкова-Щедрина, но и к эпосу "Войны и мира" Толстого.

Образ России "живой" в социальном отношении не однороден. Есть целая группа дворян, наделенных националь-но-русскими чертами характера. Таковы, например, мелкопоместные дворяне типа Петра Петровича Каратаева или однодворцы, среди которых выделяется Овсяников. Живые силы нации Тургенев находит и в кругу образованного дворянства. Василий Васильевич, которого охотник называет Гамлетом Щигровского уезда, мучительно переживает свою беспочвенность, свой отрыв от России, от народа. Он с горечью говорит о том, как полученное им философское образование превращает его в умную ненужность. В "Записках охотника" неоднократно показывается, что крепостное право враждебно как человеческому достоинству мужика, так и нравственной природе дворянина, что это общенациональное зло, пагубно влияющее на жизнь того и другого сословия. Поэтому живые силы нации писатель ищет и в крестьянской и в дворянской среде. Любуясь деловитостью или поэтической одаренностью русского человека, Тургенев ведет читателя к мысли, что в борьбе с общенациональным врагом должна принять участие вся "живая" Россия, не только крестьянская, но и дворянская.

Повести "Муму" и "Постоялый двор".

Как ни восхищен Тургенев поэтической мощью и нравственной чистотой России народной, он замечает, тем не менее, что века крепостной неволи отучили народ чувствовать себя хозяином родной земли, гражданином. Эта мысль особенно ярко проявилась в повестях "Муму" и "Постоялый двор". Здесь в гражданской незрелости народа писатель видит уже "трагическую судьбу племени", у него появляются сомнения в народе как творческой силе истории. С чем связан этот поворот?

С 1847 по 1850 год Тургенев жил в Париже и был свидетелем трагических июньских дней французской революции 1848 года. Разгром революционного движения рабочих изменившей делу революции буржуазией тяжело подействовал на Тургенева, переживался им как глубокое потрясение. Для бывшего рядом с Тургеневым Герцена июньские дни явились крахом буржуазных иллюзий в социализме, потерей веры в перспективы западноевропейского общественного движения. Для Тургенева они обернулись сомнениями в народе как творце истории. "Народ - то же, что земля. Хочу, пашу ее... и она меня кормит; хочу, оставляю ее под паром",- говорит герой рассказа "Человек в серых очках", выражающий мысли самого автора.

Творческой силой истории Тургенев начинает считать интеллигенцию, культурный слой общества. Поэтому в "Муму" усиливается контраст между богатырской мощью и трогательной беззащитностью Герасима, символический смысл приобретает его немота. В "Постоялом дворе" умный, рассудительный, хозяйственный мужик Аким в одночасье лишается всего состояния по капризной прихоти барыни. Подобно Герасиму, он уходит со двора, берет в руки посох странника, "божьего человека". На смену ему приходит цепкий деревенский хищник Наум. Такой "протест" нисколько не мешает грубой силе и далее творить свои неблаговидные дела.

Эти повести Тургенев создавал в драматических обстоятельствах. В 1852 году он был арестован по обвинению в нарушении цензурных правил при публикации статьи, посвященной памяти Гоголя. Но это обвинение было использовано как удачный предлог. Истинной же причиной ареста были "Записки охотника" и связи писателя с прогрессивными кругами революционной Европы - Бакуниным, Герценом, Гервегом. Месяц Тургенев провел на съезжей адмиралтейской части в Петербурге, а потом, по высочайшему повелению, был сослан в родовое имение Спасское-Лутовиново под строгий надзор полиции и без права выезда за пределы Орловской губернии. В период спасской ссылки, продолжавшейся до конца 1853 года, Тургенев пишет цикл повестей "Два приятеля", "Затишье", "Переписка", в которых с разных сторон исследует психологию культурного дворянина - "лишнего человека". Эти повести явились творческой лабораторией, в которой вызревали мотивы первого романа "Рудин".

Роман "Рудин".

К работе над "Рудиным" Тургенев приступил в 1855 г., сразу же после неудач Крымской войны, в обстановке назревавшего общественного подъема. Главный герой романа во многом автобиографичен: это человек тургеневского поколения, который получил хорошее философское образование за границей, в Берлинском университете. Тургенева волновал вопрос, что может сделать культурный дворянин в новых условиях, когда перед обществом встали конкретные практические вопросы. Сначала роман назывался "Гениальная натура". Под "гениальностью" Тургенев понимал способность убеждать и просвещать людей, разносторонний ум и широкую образованность, а под "натурой" - твердость воли, острое чутье к насущным потребностям общественной жизни и способность претворять слово в дело. По мере работы над романом это заглавие перестало удовлетворять писателя. Оказалось, что применительно к Рудину оно зазвучало иронически: "гениальность" в нем была, но "натуры" вышло мало, был талант будить умы и сердца людей, но не хватало силы воли, вкуса к практическому делу.

Есть скрытая ирония в том, что ожидаемого в салоне богатой помещицы Ласунской барона Муффеля "подменяет" Рудин. Впечатление диссонанса углубляет и внешность его: "высокий рост", но "некоторая сутуловатость", "тонкий голос", не соответствующий "широкой груди", и "жидкий блеск его глаз".

Характер Рудина раскрывается в слове. Он покоряет общество в салоне Ласунской блеском своего ума и красноречия. Это гениальный оратор. В философских импровизациях о смысле жизни, о высоком назначении человека Рудин неотразим. Молодой учитель Басистов и юная дочь Ласунской Наталья очарованы музыкой рудинской речи о "вечном значении временной жизни человека". Его речи вдохновляют и зовут к обновлению жизни, к необыкновенным, героическим свершениям.

Молодые люди не замечают, что и в красноречии героя есть изъян: он говорит вдохновенно, но "не совсем ясно", не вполне "определительно и точно"; он плохо чувствует окружающих, увлекаясь "потоком собственных ощущений". Превосходно владея отвлеченным философским языком, он беспомощен в обычных описаниях, не умеет смешить и не умеет смеяться: "когда он смеялся, лицо его принимало странное, почти старческое выражение, глаза ежились, нос морщился".

Противоречивый характер своего героя Тургенев подвергает главному испытанию - любовью. Полные энтузиазма речи Рудина юная Наталья принимает за его дела. В ее глазах Рудин - человек подвига, за которым она готова идти безоглядно на любые жертвы. Но Наталья ошибается: годы отвлеченной философской работы иссушили в Рудине живые источники сердца и души. Еще не отзвучали удаляющиеся шаги Натальи, объяснившейся в любви к Рудину, как герой предается размышлениям: "...я счастлив,- произнес он вполголоса.- Да, я счастлив,- повторил он, как бы желая убедить самого себя". Перевес головы над сердцем ощутим уже в сцене первого любовного признания.

Есть в романе глубокий контраст между утром в жизни юной Натальи и рудинским безотрадным утром у пересохшего Авдюхина пруда. Молодому, светлому чувству Натальи отвечает в романе жизнеутверждающая природа: "По ясному небу плавно неслись, не закрывая солнца, низкие дымчатые тучи и по временам роняли на поля обильные потоки внезапного и мгновенного ливня". Совсем другое, невеселое утро переживает Рудин в период решительного объяснения с Натальей: "Сплошные тучи молочного цвета покрывали все небо; ветер быстро гнал их, свистя и взвизгивая". Первое возникшее на его пути препятствие - отказ Дарьи Михайловны Ласунской выдать дочь за бедного человека - приводит Рудина в полное замешательство. В ответ на любовные порывы Натальи он говорит упавшим голосом: "Надо покориться". Герой не выдерживает испытания любовью, обнаруживая свою человеческую неполноценность.

В Рудине отражается трагическая судьба человека тургеневского поколения, воспитанного философским немецким идеализмом. Этот идеализм окрылял, рождал ощущение смысла истории, веру в прогресс. Но уход в отвлеченное мышление не мог не повлечь отрицательных последствий: умозрительность, слабое знакомство с практической стороной человеческой жизни. Теоретик, всей душой ненавидевший крепостное право, оказывался совершенно беспомощным в практических шагах по осуществлению своего прекрасного идеала. Рудин, романтик-энтузиаст, замахивается на заведомо неисполнимые дела: перестроить в одиночку всю систему преподавания в гимназии, сделать судоходной реку, не считаясь с интересами владельцев маленьких мельниц на ней.

В русской жизни суждено ему остаться странником. Спустя несколько лет мы встречаем его в тряской телеге, едущим неизвестно откуда и неведомо куда. "Запыленный плащ", "высокий рост" и "серебряные нити" в волосах Рудина заставляют вспомнить о другом вечном страннике-правдоискателе, бессмертном Дон Кихоте. Его скитальческой судьбе вторит в романе скорбный и бесприютный пейзаж: "А на дворе поднялся ветер и завыл зловещим завыванием, тяжело и злобно ударяясь в звенящие стекла. Наступила долгая осенняя ночь. Хорошо тому, кто в такие ночи сидит под кровом дома, у кого есть теплый уголок... И да поможет Господь всем бесприютным скитальцам!"

Финал романа героичен и трагичен одновременно. Рудин гибнет на парижских баррикадах 1848 года. Верный своей "гениальности" без "натуры", он появляется здесь тогда, когда восстание национальных мастерских уже подавлено. Русский Дон Кихот поднимается на баррикаду с красным знаменем в одной руке и с кривой и тупой саблей в другой. Сраженный пулей, он падает замертво, а отступающие рабочие принимают его за поляка. Вспоминаются слова из рудинского письма к Наталье: "Я кончу тем, что пожертвую собой за какой-нибудь вздор, в который даже верить не буду..." Один из героев романа говорит: "Несчастье Рудина состоит в том, что он России не знает, и это точно большое несчастье. Россия без каждого из нас обойтись может, но никто из нас без нее не может обойтись. Горе тому, кто это думает, двойное горе тому, кто действительно без нее обходится! Космополитизм - чепуха, космополит - нуль, хуже нуля; вне народности ни художества, ни истины, ни жизни, ничего нет".

И все же судьба Рудина трагична, но не безнадежна. Его восторженные речи жадно ловит молодой разночинец Басистов из будущих "новых людей", Добролюбовых, Чернышевских. Да и гибелью своей, несмотря на видимую ее бессмысленность, Рудин отстаивает ценность вечного поиска истины, высоту героического порыва.

Повести о трагическом смысле любви и природы.

Уже в "Рудине" прозвучала мысль Тургенева о трагичности человеческого существования. После "Рудина" этот мотив в творчестве писателя усиливается. Повесть "Поездка в Полесье" открывается рассуждением о ничтожестве человека перед властью всемогущих природных сил, отпускающих каждому время жить, до боли мгновенное в сравнении с вечностью. Находясь во власти природы, человек остро чувствует свою обреченность, свою беззащитность, свое одиночество. Есть ли спасение от них? Есть. Оно заключается в обращении к трудам и заботам жизни. Рассказчик наблюдает за простыми людьми, воспитанными природой Полесья. Таков его спутник Егор, человек неторопливый и сдержанный. От постоянного пребывания в единстве с природой "во всех его движениях замечалась какая-то скромная важность - важность старого оленя". У этого молчальника "тихая улыбка" и "большие глаза". Так общение с людьми из народа открывает одинокому интеллигенту рассказчику тайный смысл жизни: "Тихое и медленное одушевление, неторопливость и сдержанность ощущений и сил, равновесие здоровья в каждом отдельном существе..."

В "Фаусте" и "Асе" Тургенев развивает тему трагического значения любви. Чернышевский, посвятивший разбору повести "Ася" статью "Русский человек на rendez-vous", в споре с Тургеневым хотел доказать, что в несчастной любви рассказчика повинны не роковые законы, а он сам как типичный "лишний человек", пасующий перед любыми решительными поступками. Тургенев был далек от такого понимания смысла своей повести. У него герой неповинен в своем несчастье. Его погубила не душевная дряблость, а своенравная сила любви. В момент свидания с Асей он еще не был готов к решительному признанию - и счастье оказалось недостижимым, а жизнь разбитой. В "Фаусте" любовь, подобно природе, напоминает человеку о могущественных силах, стоящих над ним, и предостерегает от чрезмерной самоуверенности. Она учит человека готовности к самоотречению.

В повестях о трагическом значении любви и природы зреет мысль Тургенева о нравственном долге, забвение которого заводит личность в пучину индивидуализма и навлекает возмездие в лице законов природы, стоящих на страже мировой гармонии. В следующем романе - "Дворянское гнездо" проблема нравственного долга получит иное, социально-историческое обоснование.

Дворянский герой и Россия.

"Дворянское гнездо" - последняя попытка Тургенева найти героя своего времени в дворянской среде. Роман создавался в 1858 году, когда революционеры-демократы и либералы еще выступали вместе в борьбе против крепостного права. Но симптомы предстоящего разрыва, который произошел в 1859 году, глубоко тревожили чуткого к общественной жизни Тургенева. Эта тревога нашла отражение в содержании романа. Тургенев понимал, что русское дворянство подошло к роковому историческому рубежу, что жизнь послала ему трагическое испытание. Способно ли оно удержать роль ведущей исторической силы, искупив многовековую вину перед крепостным мужиком?

Лаврецкий - герой, собравший в себе лучшие качества патриотически и демократически настроенного русского дворянства. Он входит в роман не один: за ним тянется предыстория дворянского рода, укрупняющая проблематику романа. Речь идет не только о личной судьбе Лаврецкого, но и об исторических судьбах целого сословия, последним отпрыском которого является герой. Тургенев резко критикует дворянскую беспочвенность - отрыв сословия от родной культуры, от народа, от русских корней. Таков отец Лаврецкого - то галломан, то англоман. Тургенев опасается, что дворянская беспочвенность может причинить России много бед. В современных условиях она порождает бюрократов-западников, каким является в романе петербургский чиновник Паншин. Для паншиных Россия - пустырь, на котором можно осуществлять любые общественные и экономические эксперименты. Устами Лаврецкого Тургенев разбивает крайних либералов-западников по всем пунктам их программ. Он предостерегает от опасности "надменных переделок" России с высоты "чиновничьего самосознания", говорит о катастрофических последствиях тех реформ, ко-торые "не оправданы ни знанием родной земли, ни верой в идеал".

Начало жизненного пути Лаврецкого типично для людей его круга. Лучшие годы тратит он впустую на светские развлечения, на женскую любовь, на заграничные скитания. Как Пьер Безухов у Толстого, Лаврецкий втягивается в этот омут и попадает в сети светской куклы Варвары Павловны, за внешней и холодной красотой скрывающей врожденный эгоизм.

Обманутый женой, разочарованный, Лаврецкий круто меняет жизнь и возвращается домой. Опустошенная душа его вбирает впечатления забытой родины: длинные межи, заросшие чернобыльником, полынью и полевой рябиной, свежую, степную, тучную голь и глушь, длинные холмы, овраги, серые деревни, ветхий дом с закрытыми ставнями и кривым крылечком, сад с бурьяном и лопухами, крыжовником и малиной.

Погружаясь в теплую глубину деревенской, русской жизни, Лаврецкий исцеляется от суетности светской жизни. Наступает момент полного растворения личности в течении тихой жизни: "Вот когда я на дне реки... И всегда, во всякое время тиха и неспешна здесь жизнь... кто входит в ее круг - покоряйся: здесь незачем волноваться, нечего мутить; здесь только тому и удача, кто прокладывает свою тропинку не торопясь, как пахарь борозду плугом. И какая сила кругом, какое здоровье в этой бездейственной тиши! Вот тут, под окном, коренастый лопух лезет из густой травы; над ним вытягивает зоря свой сочный стебель, богородицыны слезки еще выше выкидывают свои розовые кудри: а там, дальше, в полях, лоснится рожь, и овес уже пошел в трубочку, и ширится во всю ширину свою каждый лист на каждом дереве, каждая травка на своем стебле".

Под стать этой величавой, неспешной жизни, текущей "как вода по болотным травам", лучшие люди из дворян, выросшие на ее почве. Это Марфа Тимофеевна, тетушка Лизы Калитиной. Правдолюбие ее напоминает непокорных бояр эпохи Ивана Грозного. Такие люди не падки на модное и новое, никакие общественные вихри не могут их сломать. Живым олицетворением народной России является центральная героиня романа. Подобно пушкинской Татьяне, впитала в себя лучшие соки народной культуры Лиза Калитина. Ее воспитывала нянюшка, простая русская крестьянка, на житиях святых. Лизу покоряла самоотверженность отшельников, святых мучеников и мучениц, их готовность пострадать и умереть за правду, за чужие грехи.

Возрождаясь к новой жизни, заново обретая чувство родины, Лаврецкий переживает новое чувство чистой, одухотворенной любви. "Тишина обнимает его со всех сторон, солнце катится тихо по спокойному синему небу, и облака тихо плывут по нем". Ту же самую исцеляющую тишину ловит Лаврецкий в "тихом движении Лизиных глаз", когда "красноватый камыш тихо шелестел вокруг них, впереди тихо сияла неподвижная вода и разговор у них шел тихий".

Роман Лизы и Лаврецкого глубоко поэтичен. С их святою любовью заодно и свет лучистых звезд в ласковой тишине майской ночи, и божественная музыка старого Лемма. Что же настораживает нас в этом романе, почему роковые предчувствия сопровождают его, почему Лизе кажется, что это счастье непростительно и за него последует расплата, почему она стыдится такой любви?

Вновь вторгается в роман русская тема, но в ином, драматическом существе. Непрочно личное счастье в суровом общественном климате России, укором влюбленным является образ несчастного мужика "с густой бородой и угрюмым лицом", кладущего в церкви истовые земные поклоны. В самые счастливые минуты Лаврецкий и Лиза не могут освободиться от тайного чувства стыда за свое непростительное счастье. "Оглянись, кто вокруг тебя блаженствует,- говорит Лаврецкому внутренний голос,- кто наслаждается? Вон мужик едет на косьбу; может быть, он доволен своей судьбою... Что ж? захотел ли бы ты поменяться с ним?" И хотя Лаврецкий спорит с Лизой, с ее суровой моралью нравственного долга, в ответах Лизы чувствуется убеждающая сила, более правдивая, чем оправдание Лаврецкого.

Катастрофа приближается как возмездие за жизнь их отцов, дедов и прадедов, за прошлое самого Лаврецкого. Вдруг оказывается, что Варвара Павловна жива, что известие о смерти ее в парижской газете было ложным. Как возмездие принимает случившееся Лиза, уходящая в монастырь. "Такой урок недаром,- говорит она,- да я уж не в первый раз об этом думаю. Счастье ко мне не шло; даже когда у меня были надежды на счастье, сердце у меня все щемило. Я все знаю, и свои грехи, и чужие, и как папенька богатство наше нажил; я знаю все. Все это отмолить, отмолить надо... Отзывает меня что-то; тошно мне, хочется мне запереться навек".

В эпилоге романа звучит элегический мотив скоротечности жизни, стремительного бега времени. Прошло восемь лет, ушла из жизни Марфа Тимофеевна, не стало матери Лизы, умер Лемм, постарел и душою и телом Лаврецкий.

Совершился, наконец, перелом в его жизни: он перестал думать о собственном счастье, сделался хорошим хозяином, выучился "пахать землю", упрочил быт своих крестьян.

И все же грустен финал романа: ведь одновременно, как песок сквозь пальцы, утекла в небытие почти вся жизнь. Поседевший Лаврецкий посещает усадьбу Калитиных: он "вышел в сад, и первое, что бросилось ему в глаза,- была та самая скамейка, на которой он некогда провел с Лизой несколько счастливых, не повторившихся мгновений; она почернела, искривилась; но он узнал ее, и душу его охватило то чувство, которому нет равного и в сладости и в горести,- чувство живой грусти об исчезнувшей молодости, о счастье, которым когда-то обладал".

И вот герой приветствует молодое поколение, идущее ему на смену: "Играйте, веселитесь, растите молодые силы..." В эпоху 60-х годов такой финал воспринимали как прощание Тургенева с дворянским периодом русского освободительного движения. А в "молодых силах" видели "новых людей", разночинцев, которые идут на смену дворянским героям.

Роман "Накануне". Разрыв с "Современником".

Из каких общественных слоев появятся новые люди? Какую программу обновления России они примут и как приступят к освобождению крестьян? Эти вопросы волновали Тургенева давно. Еще в 1855 году сосед Тургенева Василий Каратеев, отправляясь в Крым в качестве офицера дворянского ополчения, оставил писателю в полное распоряжение рукопись автобиографической повести. Главным ее героем был молодой болгарский революционер Николай Димитров Катранов. В 1848 году в составе группы болгарских юношей он приехал в Россию и поступил на историко-филологический факультет Московского университета. Начавшаяся в 1853 году русско-турецкая война всколыхнула революционные настроения балканских славян, боровшихся за освобождение от многовекового турецкого ига. В начале 1853 года Катранов с русской женой Ларисой уехал на родину в болгарский город Свиштов. Но внезапная вспышка скоротечной чахотки спутала все планы. Пришлось ехать на лечение в Венецию, где он простудился и скончался 5 мая 1853 года.

Вплоть до 1859 года рукопись Каратеева пролежала без движения, хотя, познакомившись с нею, Тургенев воскликнул: "Вот герой, которого я искал!" Между тогдашними русскими такого еще не было. Почему же Тургенев обратился к сюжету в 1859 году, когда и в России такие герои появились? Почему в качестве образца для русских "новых людей" он предложил болгарина Инсарова? Что не устроило Тургенева в добролюбовской интерпретации романа "Накануне", опубликованного в январском номере журнала "Русский вестник" за 1860 год?

Добролюбов, посвятивший роману статью "Когда же придет настоящий день?", отметил четкую расстановку в нем главных действующих лиц. Центральная героиня романа Елена Стахова стоит перед выбором. На место ее избранника претендуют молодой ученый Берсенев, будущий художник Шубин, преуспевающий государственный чиновник Курнатовский и болгарский революционер Инсаров. Елена олицетворяет молодую Россию накануне общественных перемен. Кто нужнее ей сейчас: люди науки, искусства, государственной службы или гражданского подвига? Выбор Еленой Инсарова дает ответ на этот вопрос.

Добролюбов отметил в Елене "смутную тоску", "бессознательную и неотразимую потребность новой жизни, новых людей, которая охватывает теперь все русское общество, и даже не одно только так называемое образованное". Тургенев обращает внимание на близость Елены к народу. С тайным восхищением слушает она истории нищей девочки Кати о жизни "на всей Божьей воле" и воображает себя странницей. Из народного источника приходит к Елене русская мечта о правде, которую нужно искать далеко-далеко, со странническим посохом в руках. Из того же источника - готовность пожертвовать собою ради других, ради высокой цели спасения попавших в беду людей.

Внешний облик Елены напоминает птицу, готовую взлететь, и ходит героиня "быстро, почти стремительно, немного наклонясь вперед". Смутная тоска и неудовлетворенность ее тоже связаны с темой полета. "Отчего я с завистью гляжу на пролетающих птиц? Кажется, полетела бы с ними, полетела - куда, не знаю, только далеко, далеко отсюда". "Долго глядела она на темное, низко нависшее небо; потом она встала, движением головы откинула от лица волосы и, сама не зная зачем, протянула к нему, к этому небу, свои обнаженные, похолодевшие руки". Проходит тревога - "опускаются невзлетевшие крылья". И в роковую минуту, у постели больного Инсарова, Елена видит в окно высоко над водой белую чайку. "Вот если она полетит сюда... это будет хороший знак..." Чайка закружилась на месте, сложила крылья - и, как подстреленная, с жалобным криком пала куда-то далеко за темный корабль".

Таким же окрыленным героем, достойным Елены, оказывается Дмитрий Инсаров. Что отличает его от русских Берсеневых и Шубиных? Прежде всего - цельность характера, полное отсутствие противоречий между словом и делом. Он занят не собой, все помыслы его сосредоточены на высшей цели - освобождении родины, Болгарии. Ему прощаешь даже ту прямолинейность, которую подметил Шубин, слепивший две статуэтки Инсарова в виде героя и упрямого барана. Ведь ограниченность и одержимость - типично донкихотовская черта.

Рядом с сюжетом социальным развертывается в романе философский. Он открывается спором Шубина с Берсеневым о счастье: не эгоистическое ли это чувство, не разъединяет ли людей стремление к нему? Соединяют людей слова: "родина, наука, справедливость". А любовь объединяет лишь тогда, когда она "любовь-жертва", а не "любовь-наслаждение".

Инсарову и Елене кажется, что их любовь соединяет личное с общественным. Но жизнь вступает в противоречие с желаниями и надеждами людей. На протяжении всего романа Инсаров и Елена не могут избавиться от ощущения непростительности своего счастья, от страха расплаты за любовь.

Любовь к Инсарову ставит перед Еленой не простой вопрос: совместимо ли великое дело, которому она отдалась, с горем бедной, одинокой матери? Елена смущается и не находит приемлемого ответа. Любовь ее к Инсарову приносит страдание не только матери: она оборачивается невольной нетерпимостью по отношению к отцу, к друзьям, она ведет Елену к разрыву с Россией: "Ведь все-таки это мой дом,- думала она,- моя семья, моя родина..." Елена безотчетно ощущает, что и в ее чувствах к Инсарову счастье близости с любимым возвышается над любовью к тому делу, которому весь, без остатка, хочет отдаться герой. Отсюда - чувство вины перед Инсаровым: "Кто знает, может быть, я его убила?" Да и больной Инсаров задает Елене такой же вопрос: "Скажи мне, не приходило ли тебе в голову, что эта болезнь послана нам в наказание?"

В отличие от Чернышевского и Добролюбова с их оптимистической теорией "разумного эгоизма", утверждавшей полное единство личного и общего, счастья и долга, любви и революции, Тургенев обращает внимание на скрытый драматизм человеческих чувств, на борьбу центростремительных (эгоистических) и центробежных (общественных) начал в душе каждого человека. Трагичен человек и потому, что он находится в руках слепой природы, которая не хочет считаться с неповторимой ценностью его личности и с равнодушным спокойствием поглощает всех. Этот мотив универсального трагизма жизни вторгается в роман неожиданной смертью Инсарова, исчезновением следов Елены на этой земле - "навсегда, безвозвратно". "Смерть, как рыбак, который поймал рыбу в свою сеть и оставляет ее на время в воде: рыба еще плавает, но сеть на ней, и рыбак выхватывает ее - когда захочет".

Однако мотив трагизма человеческого существования не умаляет, а, напротив, укрупняет в романе Тургенева красоту и величие дерзновенных освободительных порывов человеческого духа, придает социальному содержанию романа широкий общечеловеческий смысл.

Современников Тургенева из стана революционной демократии озадачивал финал романа: неопределенный ответ Увара Ивановича на вопрос Шубина, будут ли у нас, в России, люди, подобные Инсарову. Какие загадки могли быть на этот счет, когда "новые люди" пришли и заняли ключевые посты в журнале "Современник"? Очевидно, Тургенев мечтал о приходе иных "новых людей"?

Он действительно вынашивал мысль о союзе всех антикрепостнических сил и о примирении партий на основе общей и широкой общенациональной идеи. В "Накануне" Инсаров говорит: "Заметьте: последний мужик, последний нищий в Болгарии и я - мы желаем одного и того же. У всех у нас одна цель. Поймите, какую это дает уверенность и крепость!"

Но в жизни случилось другое. Добролюбов решительно противопоставил задачи "русских Инсаровых" той программе общенационального единения, которую провозглашает тургеневский герой. Русские Инсаровы борются не с внешним врагом, а с "внутренними турками", в число которых Добролюбов заключает не только консерваторов, противников реформ, но и близких Тургеневу по духу либералов. Статья Добролюбова без промаха бьет в святая святых убеждений и верований Тургенева. Познакомившись с ней до публикации, Тургенев умоляет Некрасова не печатать ее. Когда же статья была все же опубликована - покидает "Современник" навсегда.

Творческая история романа "Отцы и дети". Тяжело переживал Тургенев уход из "Современника": он принимал участие в его организации, сотрудничал в нем пятнадцать лет; с журналом была связана память о Белинском, дружба с Некрасовым, литературная слава, наконец. Но решитель-ное несогласие с Чернышевским и Добролюбовым, нараставшее с годами, достигло кульминации. Что же раздражало Тургенева в добролюбовских статьях?

В рецензии на труд казанского философа Берви "Физиологическо-психологический сравнительный взгляд на начало и конец жизни" Добролюбов утверждал: "Ныне в естественных науках усвоен положительный метод, все выводы основываются на опытных, фактических знаниях, а не на мечтательных теориях... Ныне уже не признаются старинные авторитеты... Молодые люди... читают Молешотта... Фохта, да и тем еще не верят на слово... Зато г. Берви очень остроумно умеет смеяться над скептиками, или, по его выражению, "нигилистами".

В другой рецензии Добролюбов-"нигилист" так обличал писателей, любящих "поидеальничать": "Кто не убирал розовыми цветами идеализма - простой, весьма понятной склонности к женщине?.. Нет, что ни говорите, а... врачи и натуралисты имеют резон". Получалось, что чувство любви вполне объясняется физиологией, врачами и натуралистами.

В первом номере "Современника" за 1838 год Тургенев с нарастающим чувством возмущения прочел добролюбовскую рецензию на седьмой, дополнительный том Собрания сочинений Пушкина, подготовленный П. В. Анненковым. Пушкину приписывался взгляд на жизнь "весьма поверхностный и пристрастный", "слабость характера", "чрезмерное уважение к штыку". Утверждалось, что поздний Пушкин "окончательно склонялся к той мысли, что для исправления людей нужны бичи, темницы, топоры". Пушкин обвинялся в "подчинении рутине", в "генеалогических предрассудках", в служении "чистому искусству". Так бесцеремонно обращался молодой критик с творчеством поэта, которого Тургенев боготворил.

По зрелом размышлении можно было в какой-то мере оправдать такие полемические выпады молодым задором критика, возмущенного дружининскими статьями о Пушкине, проповедующими "чистое искусство". Но с какой стати за Дружинина должен расплачиваться Пушкин? И откуда у Добролюбова развивается столь пренебрежительное отношение к художественному слову?

Наконец, во втором и четвертом номерах "Современника" за 1859 г. появилась статья Добролюбова "Литературные мелочи прошлого года", явно полемическая по отношению к общественным и литературным взглядам Тургенева. По Добролюбову, современная прогрессивная молодежь видела в поколении сверстников Тургенева едва ли не главных своих врагов. "Люди того поколения, писал Добролюбов,- проникнуты были высокими, но несколько отвлеченными стремлениями. Они стремились к истине, желали добра, их пленяло все прекрасное; но выше всего был для них принцип... Отлично владея отвлеченной логикой, они вовсе не знали логики жизни..."

На смену им идет молодое поколение - "тип людей реальных, с крепкими нервами и здоровым воображением", отличающийся от "фразеров" и "мечтателей" "спокойствием и тихой твердостью". Молодое поколение "не умеет блестеть и шуметь", в его голосе преобладают "звуки очень сильные", оно "делает свое дело ровно и спокойно".

И вот с позиции этого поколения "реалистов" Добролюбов с беспощадной иронией обрушивался на либеральную гласность, на современную печать, где обсуждаются общественные вопросы. Для чего же с таким опрометчивым радикализмом надо губить на корню благородное дело гласности, для чего же высмеивать пробудившуюся после тридцатилетней спячки николаевского царствования живую политическую мысль? Зачем же недооценивать силу крепостников и бить по своим? Тургенев не мог не почувствовать, что из союзников либеральной партии молодые силы "Современника" превращались в ее решительных врагов. Совершался исторический раскол, предотвратить который Тургенев был не в силах.

Летом 1860 года Тургенев обратился к изучению немецких вульгарных материалистов, на которых ссылался Добролюбов. Он усердно читал труды К. Фогта и писал своим друзьям: "Ужасно умен и тонок этот гнусный матерьялист!" Чему же учат российских "нигилистов" эти умные немцы, их кумиры? Оказалось, тому, что человеческая мысль - это элементарные отправления мозгового вещества. А поскольку в процессе старения человеческий мозг истощается - становятся неполноценными как умственные, так и психические способности человека. Со времен классической древности старость была синонимом мудрости: римское слово "сенат" означало "собрание стариков". Но "гнусный матерьялист" доказывает, что "молодое поколение" вообще не должно прислушиваться к опыту "отцов", к традициям отечественной истории, а верить только ощущениям своего молодого мозгового вещества. Дальше - больше: утверждается, что "вместимость черепа расы" по мере развития цивилизации "мало-помалу увеличивается", что есть расы полноценные - арийцы, и неполноценные - негры, например.

В дрожь бросало Тургенева от таких "откровений". Ведь в итоге получалось: нет любви, а есть лишь "физиологическое влечение"; нет красоты в природе, а есть лишь вечный круговорот химического вещества; нет духовных наслаждений искусством - есть лишь "физиологическое раздражение нервных окончаний"; нет преемственности в смене поколений, и молодежь должна с порога отрицать "ветхие" идеалы "старичков". Материя и сила!

И в сознании Тургенева возникал смутный образ героя, убежденного, что естественнонаучные открытия объясняют в человеке и обществе буквально все. Что стало бы с таким человеком, если бы он попытался осуществить свои взгляды на практике? Мечтался русский бунтарь, разбивающий все авторитеты, все культурные ценности без жалости и без пощады. Словом, виделось какое-то подобие интеллектуального Пугачева.

Отправившись в конце июля 1860 года в городок Вентнор на английском острове Уайт на морские купания, Тургенев уже обдумывал план нового романа. Именно здесь, на острове Уайт, был составлен "Формулярный список действующих лиц новой повести", где под рубрикой "Евгений Базаров" Тургенев набросал предварительный портрет главного героя: "Нигилист. Самоуверен, говорит отрывисто и немного, работящ. (Смесь Добролюбова, Павлова и Преображенского.) Живет малым; доктором не хочет быть, ждет случая.- Умеет говорить с народом, хотя в душе его презирает. Художественного элемента не имеет и не признает... Знает довольно много - энергичен, может нравиться своей развязанностью. В сущности, бесплоднейший субъект - антипод Рудина - ибо без всякого энтузиазма и веры... Независимая душа и гордец первой руки".

Добролюбов в качестве прототипа здесь, как видим, указывается первым. За ним идет Иван Васильевич Павлов, врач и литератор, знакомый Тургенева, атеист и материалист. Тургенев относился к нему дружески, хотя его часто смущала и коробила прямота и резкость суждений этого человека.

Николай Сергеевич Преображенский - приятель Добролюбова по педагогическому институту с оригинальной внешностью - маленький рост, длинный нос и волосы, стоящие дыбом, несмотря на все усилия гребня. Это был молодой человек с повышенным самомнением, с бесцеремонностью и свободой суждений, которые вызывали восхищение даже у Добролюбова. Он называл Преображенского "парнем не робкого десятка".

Нельзя не заметить, что в первоначальном замысле фигура Базарова выглядит очень резкой и угловатой. Автор отказывает герою в душевной глубине, в скрытом "художественном элементе". Однако в процессе работы над романом характер Базарова настолько увлекает Тургенева, что он ведет дневник от лица героя, учится видеть мир его глазами. Работа продолжается осенью и зимою 1860/61 года в Париже. Писатель-демократ Николай Успенский, путешествующий по Европе, обедает у Тургенева и бранит Пушкина, уверяя, что во всех своих стихотворениях наш поэт только и делал, что кричал: "На бой, на бой за святую Русь!" Еще один образчик базаровского типа берется на заметку, еще одна русская натура "при широком взмахе без удара", как говаривал Белинский. Но в Париже работа над романом шла медленно и трудно.

В мае 1861 года Тургенев вернулся в Спасское, где ему суждено пережить утрату надежд на единство с народом. Еще за два года до манифеста Тургенев "завел ферму", то есть перевел своих мужиков на оброк и перешел к обработке земли вольнонаемным трудом. Но никакого нравственного удовлетворения от своей хозяйственной деятельности Тургенев теперь не почувствовал. Мужики не хотят подчиняться советам помещика, не желают идти на оброк, отказываются подписывать уставные грамоты и вступать в какие бы то ни было "полюбовные" соглашения с господами.

В такой тревожной обстановке писатель завершает работу над "Отцами и детьми". 30 июля он написал "блаженное последнее слово". По пути во Францию, оставляя рукопись в редакции "Русского вестника", Тургенев попросил редактора журнала, М. Н. Каткова, обязательно дать прочесть ее П. В. Анненкову. В Париже он получил сразу два письма с оценкой романа: одно от Каткова, другое от Анненкова. Смысл этих писем во многом совпадал. И Каткову, и Анненкову показалось, что Тургенев слишком увлекся Базаровым и поставил его на очень высокий пьедестал. Поскольку Тургенев почитал за правило в любом, даже самом резком замечании видеть долю истины, он сделал ряд дополнений к роману, положил несколько штрихов, усиливающих отрицательные черты в характере Базарова. Впоследствии многие из этих поправок Тургенев устранил в отдельном издании "Отцов и детей".

Когда работа над романом была завершена, у писателя появились глубокие сомнения в целесообразности его публикации: слишком неподходящим оказался исторический мо-мент. Поэт-демократ М. Л. Михайлов был арестован за распространение прокламаций к юношеству. Студенты Петербургского университета взбунтовались против нового устава: двести человек были арестованы и заключены в Петропавловскую крепость. В ноябре 1861 г. скончался Добролюбов. "Я пожалел о смерти Добролюбова, хотя и не разделял его воззрений,- писал Тургенев своим друзьям,- человек был даровитый - молодой... Жаль погибшей, напрасно потраченной силы!"

По всем этим причинам Тургенев хотел отложить печатание романа, но "литературный купец" Катков, "настойчиво требуя запроданный товар" и получив из Парижа исправления, уже не церемонился. "Отцы и дети" увидели свет в самый разгар правительственных гонений на молодое поколение, в февральской книжке "Русского вестника" за 1862 год.

Трагический характер конфликта в романе.

Центральная мысль "Записок охотника" - гармоническое единство жизнеспособных сил русского общества. Деловитость Хоря и романтическая настроенность Калиныча - эти качества русского национального характера не конфликтуют в тургеневской книге. Вдохновленный мыслью о единстве всех живых сил нации, Тургенев с гордостью писал о способности русского человека легко поломать себя: "Он мало занимается своим прошедшим и смело глядит вперед. Что хорошо - то ему и нравится, что разумно - того ему и подавай, а откуда оно идет,- ему все равно". По существу, здесь уже прорастало зерно будущей базаровской программы и даже базаровского культа своих ощущений. Но тургеневский Хорь, к которому эта характеристика относилась, не был лишен сердечного понимания лирически-напевной души Калиныча; этому деловитому мужику не были чужды сердечные порывы, "мягкие как воск" поэтические души.

В романе "Отцы и дети" единство живых сил национальной жизни взрывается социальным конфликтом. Аркадий в глазах радикала Базарова - размазня, мягонький либеральный барич. Базаров уже не может и не хочет признать, что мягкосердечие Аркадия и голубиная кротость Николая Петровича - еще и следствие художественной одаренности их натур, романтических, мечтательных, склонных к музыке и поэзии. Эти качества Тургенев считал глубоко русскими, ими он наделял Калиныча, Касьяна, Костю, знаменитых певцов в "Записках охотника". Они столь же органично связаны с народной жизнью, как и порывы базаровского отрицания. Но в "Отцах и детях" единство между ними исчезло, возник раскол, коснувшийся не только политических, социальных, но и непреходящих, вечных культурных ценностей. В способности русского человека легко "поломать себя" Тургенев увидел теперь не столько великое наше преимущество, сколько опасность разрыва связи времен. Поэтому политической борьбе революционеров-демократов с либералами он придавал широкое гуманистическое освещение. Речь шла о культурной преемственности в ходе исторической смены одного поколения другим.

Русская литература всегда выверяла устойчивость и прочность общества семьей и семейными отношениями. Начиная роман с изображения семейного конфликта между отцом и сыном Кирсановыми, Тургенев идет дальше, к столкновениям общественного, политического характера. Но семейная тема в романе сохраняется и придает его конфликту особую глубину. Ведь никакие социальные, политические, государственные формы человеческого общежития не поглощают нравственного содержания семейного начала. Напротив, семейное начало оказывается зерном и первоосновой всех сложных форм общественности. Не случайно страну, в которой мы живем, мы называем родиной-матерью или отечеством. Отношения отцовско-сыновние не замыкаются только на кровном родстве, а распространяются далее на "сыновнее" отношение к прошлому, настоящему и будущему отечества, к тем историческим и нравственным ценностям, которые наследуют дети. "Отцовство" в широком смысле слова тоже предполагает любовь старшего поколения к идущей на смену молодежи, терпимость и мудрость, разумный совет и снисхождение. Мир так устроен, что "молодость" и "старость" в нем взаимно уравновешивают друг друга: старость сдерживает порывы неопытной юности, молодость преодолевает чрезмерную осторожность и консерватизм стариков, подталкивает жизнь вперед. Такова идеальная гармония бытия и в представлении Тургенева. В ней присутствует, конечно, "снятый", преодоленный драматизм конфликта между отцами и детьми.

Существо этого конфликта лежит в самой природе вещей, и есть бесспорно продуманный ход Тургенева, начинающего первое знакомство с нигилизмом не через Базарова, а через его ученика - Аркадия. В Аркадии Кирсанове наиболее открыто проявляются неизменные и вечные признаки юности и молодости со всеми достоинствами и недостатками этого возраста. "Нигилизм" Аркадия - это живая игра молодых сил, юное чувство полной свободы и независимости, легкость отношения к традициям, преданиям, авторитетам.

Конфликт Аркадия с Николаем Петровичем в начале романа тоже очищен от политических и социальных осложнений: представлена неизменная и вечная, родовая его суть. Оба героя любуются весною. Казалось бы, тут-то им и сойтись! Но уже в первый момент обнаруживается драматическая несовместимость их чувств. У Аркадия - молодое, юношеское восхищение весною: в нем предчувствие еще не осуществленных, рвущихся в будущее надежд. А у Николая Петровича свое чувство весны, типичное для умудренного опытом, много испытавшего и по-пушкински зрелого человека. Базаров грубо прервал стихи Пушкина о весне в устах Николая Петровича, но Тургенев уверен, что у читателей его романа эти стихи из "Евгения Онегина" на слуху:

Или не радуясь возврату

Погибших осенью листов,

Мы помним горькую утрату,

Внимая новый шум лесов...

Ясно, что мысли отца все в прошлом, что его "весна" далеко не похожа на "весну" Аркадия. Воскресение природы пробуждает в нем воспоминания о невозвратимой весне его юности, о матери Аркадия, которой не суждено пережить радость встречи с сыном, о скоротечности жизни и кратковременности человеческого счастья на земле. Николаю Петровичу хочется, чтобы сын разделил с ним эти мысли и чувства, но для того чтобы их сердечно понять, надо их сначала пережить. Молодость лишена душевного опыта взрослых и не виновата в том, что она такова. Получается, что самое сокровенное и интимное остается одиноким в отцовской душе, непонятым и неразделенным жизнерадостной, неопытной юностью. Каков же итог встречи? Сын остался со своими восторгами, отец - с неразделенными воспоминаниями, с горьким чувством обманутых надежд.

Казалось бы, между отцом и сыном существует непроходимая пропасть, а значит, такая же пропасть есть между "отцами" и "детьми" в широком смысле. И пропасть эта возникает благодаря природе человеческого сознания. Драматизм исторического развития заключается в том, что прогресс человеческий совершается через смену исключающих друг друга поколений. Но природа же и смягчает этот драматизм, и преодолевает трагический характер его могучей силой сыновней и родительской любви. Сыновние чувства предполагают благоговейное отношение к родителям, прошедшим трудный жизненный путь. Чувство сыновства ограничивает свойственный юности эгоизм. Но если случается порой, что заносчивая юность переступает черту дозволенного ей природою, навстречу этой заносчивости встает любовь отцовская и материнская с ее беззаветностью и прощением. Вспомним, как ведет себя Николай Петрович, сталкиваясь с юношеской бестактностью Аркадия: "Николай Петрович глянул на него из-под пальцев руки... и что-то кольнуло его в сердце... Но он тут же обвинил себя". Родительская самоотверженная любовь стоит на страже гармонии отцовско-сыновних отношений.

Тургенев потому и начинает свой роман с описания столкновений между отцом и сыном Кирсановыми, что здесь торжествует некая извечная жизненная норма, намечается обычный, рядовой жизненный ход. Кирсановы звезд с неба не хватают, такой отпущен им удел. Они в равной мере далеки как от дворянской аристократии, так и от разночинцев. Тургенева эти герои интересуют не с политической, а с общечеловеческой точки зрения. Бесхитростные души Николая Петровича и Аркадия сохраняют простоту и житейскую непритязательность в эпоху социальных бурь и катастроф. Своими отношениями на семейном уровне они проясняют глубину отклонения жизни от нормы, от проторенного веками русла, когда эта жизнь вышла из своих берегов.

Беспощадные схватки Базарова с Павлом Петровичем постоянно завершаются мирными спорами Аркадия с Базаровым: Аркадий своей непритязательной простотой пытается урезонить хватающего через край друга. Ту же роль при Павле Петровиче играет его брат Николай. Своей житейской добротой и терпимостью он пытается смягчить чрезмерную заносчивость уездного аристократа. Усилия отца и сына Кирсановых предотвратить разгорающийся конфликт оказываются беспомощными. Но их присутствие бесспорно проясняет, высвечивает трагизм ситуации.

Конфликт романа "Отцы и дети" в семейных сферах, конечно, не замыкается. Но трагизм социального и политического столкновения выверяется нарушением "первооснов" существования - "семейственности" в связях между людьми. И если в "Записках охотника" торжествовал эпос как живая форма выражения национальной общности, то в "Отцах и детях" торжествует трагедия как выражение общенационального кризиса и распада человеческих связей между людьми.

Ровно за два месяца до окончания романа Тургенев писал: "со времен древней трагедии мы уже знаем, что настоящие столкновения - те, в которых обе стороны до известной степени правы". Этот принцип античной трагедии положен в основу "Отцов и детей". Две партии русского общества претендуют на полное знание народной жизни, на полное понимание ее истинных потребностей. Обе мнят себя исключительными носителями правды и потому крайне нетерпимы друг к другу. Обе невольно впадают в деспотизм односторонности и провоцируют катастрофу, трагически разрешающуюся в финале романа. Тургенев показывает обоюдную правомерность борющихся друг против друга сторон и в процессе разрешения конфликта "снимает" их односторонность.

Споры Базарова с Павлом Петровичем.

Принято считать, что в словесной схватке либерала Павла Петровича с революционером-демократом Базаровым полная правда остается на базаровской стороне. Между тем на долю победителя достается весьма относительное торжество. Симпатии читателей связаны с Базаровым не потому, что он абсолютно торжествует, а "отцы" бесспорно посрамлены. Обратим внимание на особый характер полемики героев и не совсем обычный нравственно-философский ее результат.

К концу романа, в разговоре с Аркадием, Базаров упрекает своего ученика в пристрастии к употреблению "противоположного общего места". На вопрос Аркадия, что это такое, Базаров отвечает: "А вот что: сказать, например, что просвещение полезно, это общее место; а сказать, что просвещение вредно, это противоположное общее место. Оно как будто щеголеватее, а в сущности одно и то же".

И Базарова, между прочим, можно с таким же успехом обвинить в использовании "противоположных общих мест". Кирсанов говорит о необходимости следовать авторитетам и верить в них, Базаров отрицает разумность того и другого. Павел Петрович утверждает, что без "принс`ипов" могут жить лишь безнравственные и пустые люди, Евгений Васильевич называет "прынцип" бессмысленным, нерусским словом. Кирсанов упрекает Базарова в презрении к народу, нигилист парирует: "Что ж, коли он заслуживает презрения!" Павел Петрович говорит о Шиллере и Гете, Базаров восклицает: "Порядочный химик в двадцать раз полезнее всякого поэта!" и т. д.

Базаров прав до известной степени: любые истины и авторитеты должны проходить проверку сомнением. Но "наследник" должен обладать при этом чувством сыновнего отношения к культуре прошлого. Это чувство База-ровым подчеркнуто отрицается. Принимая за абсолют конечные истины современного естествознания, Базаров впадает в нигилистическое отрицание всех исторических ценностей.

Тургенева привлекает в разночинце отсутствие барской изнеженности, презрение к прекраснодушной фразе, порыв к живому практическому делу. Базаров силен в критике консерватизма Павла Петровича, в обличении пустословия русских либералов, в отрицании эстетского преклонения "барчуков" перед искусством, в критике дворянского культа любви. Но, бросая вызов отживающему строю, герой в ненависти к "барчукам проклятым" заходит слишком далеко Отрицание "вашего" искусства перерастает у него в отрицание всякого искусства, отрицание "вашей" любви - в утверждение, что любовь - "чувство напускное": все в ней легко объясняется физиологическим влечением, отрицание "ваших" сословных принципов - в уничтожение любых принципов и авторитетов, отрицание сентиментально-дворянской любви к народу - в пренебрежение к мужику вообще. Порывая с "барчуками", Базаров бросает вызов непреходящим ценностям культуры, ставя себя в трагическую ситуацию.

В споре с Базаровым Павел Петрович прав до известной степени: жизнь с ее готовыми, исторически взращенными формами не уступит произволу бесцеремонно обращающейся с нею личности или группы лиц. Но доверие к опыту прошлого не должно препятствовать проверке его жизнеспособности, его соответствия вечно обновляющейся жизни. Оно предполагает отечески бережное отношение к новым общественным явлениям. Павел Петрович, одержимый сословной спесью и гордыней, этих чувств лишен. В его благоговении перед старыми авторитетами заявляет о себе "отцовский" дворянский эгоизм. Недаром же Тургенев писал, что его роман "направлен против дворянства как передового класса".

Итак, Павел Петрович приходит к отрицанию человеческой личности перед принципами, принятыми на веру. Базаров же приходит к утверждению личности, но ценой разрушения всех авторитетов. Оба эти утверждения - крайние: в одном - закоснелость и эгоизм, в другом - нетерпимость и заносчивость. Спорщики впадают в "противоположные общие места". Истина, ускользает от спорящих сторон: Кирсанову не хватает отеческой любви к ней, Базарову - сыновнего почтения. Участниками спора движет не стремление к истине, а взаимная социальная нетерпимость.

Поэтому оба, в сущности, не вполне справедливы по отношению друг к другу и, что особенно примечательно, к самим себе.

Уже первое знакомство с Базаровым убеждает: в его душе есть чувства, которые герой скрывает от окружающих. "Тонкие губы Базарова чуть тронулись; но он ничего не отвечал и только приподнял фуражку". Однако нет-нет, да и сорвется герой Тургенева, заговорит с преувеличенной резкостью, с подозрительным ожесточением. Это случается, например, всякий раз, когда речь заходит об искусстве. Тут Базарову изменяет хваленая уравновешенность: "Искусство наживать деньги или нет более геморроя!" Почему? Не является ли базаровская нетерпимость результатом ощущения скрытой власти искусства над его внешне "нигилистической" душой? Не сознает ли Базаров в музыке и в искусстве силу, самым нешуточным образом угрожающую его ограниченным взглядам на природу человека? И другое. Первый завтрак в Марьине. Базаров "вернулся, сел за стол и начал поспешно пить чай". Каковы же причины поспешности? Неужели внутреннее замешательство и неловкость перед Павлом Петровичем? Уж не "робеет" ли сам Базаров, так трунивший над робостью Николая Петровича? Что скрывается за "совершенно развязною" манерою его поведения, за "отрывистыми и неохотными" ответами?

Очень и очень не прост с виду самоуверенный и резкий тургеневский разночинец. Тревожное и уязвимое сердце бьется в его груди. Крайняя резкость его нападок на поэзию, на любовь, на философию заставляет усомниться в полной искренности отрицания. Есть в поведении Базарова некая двойственность, которая перейдет в надлом и надрыв к финалу романа. В Базарове предвосхищаются герои Достоевского с их типичными комплексами: злоба и ожесточение как форма проявления любви, как полемика с добром, подспудно живущим в душе отрицателя. В тургеневском "нигилисте" скрыто присутствует многое из того, что он отрицает: и способность любить, и "романтизм", и народное начало, и семейное чувство, и умение ценить красоту и поэзию. Не случайно Достоевский высоко оценил роман Тургенева и трагическую фигуру "беспокойного и тоскующего Базарова (признак великого сердца), несмотря на весь его нигилизм".

Но не вполне искренен с самим собой и противник Базарова, Павел Петрович. В действительности он далеко не тот самоуверенный аристократ, которого разыгрывает из себя перед Базаровым. Подчеркнуто аристократические манеры Павла Петровича вызваны внутренней слабостью, тайным сознанием своей неполноценности, в чем Павел Петрович, конечно, боится признаться даже самому себе. Но мы-то знаем его тайну, его любовь не к загадочной княгине Р., а к милой простушке - Фенечке.

Еще в самом начале романа Тургенев дает нам понять, как одинок и несчастен этот человек в своем аристократическом кабинете с мебелью английской работы. Далеко за полночь сидит он в широком гамбсовом кресле, равнодушный ко всему, что его окружает: даже номер английской газеты держит он неразрезанным в руках. А потом, в комнате Фенечки, мы увидим его среди простонародного быта: баночки варенья на окнах, чиж в клетке, растрепанный том "Стрельцов" Масальского на комоде, темный образ Николая Чудотворца в углу. И здесь он тоже посторонний со своей странной любовью на склоне лет без всякой надежды на счастье и взаимность. Возвратившись из комнаты Фенечки в свой изящный кабинет, "он бросился на диван, заложил руки за голову и остался неподвижен, почти с отчаянием глядя в потолок".

Предпосланные решительному поединку аристократа с демократом, эти страницы призваны подчеркнуть психологические и социальные издержки в споре у обеих борющихся сторон. Сословная спесь Павла Петровича провоцирует резкость базаровских суждений, пробуждает в разночинце болезненно самолюбивые чувства. Вспыхивающая между соперниками взаимная социальная неприязнь неизмеримо обостряет разрушительные стороны кирсановского консерватизма и базаровского нигилизма.

Вместе с тем Тургенев показывает, что базаровское отрицание имеет демократические истоки, питается духом народного возмущения. Не случайно сам автор указывал, что в лице Базарова ему "мечтался какой-то странный pendant с Пугачевым". Характер колючего Базарова проясняет в романе широкая панорама деревенской жизни, развернутая в первых главах: натянутые отношения между господами и слугами; "ферма" братьев Кирсановых, прозванная в народе "Бобыльим хутором"; разухабистые мужички в тулупах нараспашку; символическая картина векового крепостнического запустения - "небольшие леса", "речки с обрытыми берегами, и крошечные пруды с худыми плоти нами, и деревеньки с низкими избенками под темными, часто до половины разметанными крышами, и покривившиеся молотильные сарайчики с ... зевающими воротищами возле опустелых гумен, и церкви, то кирпичные, с отва-лившеюся кое-где штукатуркой, то деревянные, с наклонившимися крестами и разоренными кладбищами". Как будто стихийная сила пронеслась как смерч над этим Богом оставленным краем, не пощадив ничего, вплоть до церквей и могил, оставив после себя лишь глухое горе, запустение и разруху.

Читателю представлен мир на грани социальной катастрофы; на фоне беспокойного моря народной жизни и появляется в романе фигура Евгения Базарова. Этот демократический, крестьянский фон романа укрупняет характер героя, придает ему богатырскую монументальность, связывает нигилизм с общенародным недовольством, с социальным неблагополучием всей России.

В базаровском складе ума проявляются типические стороны русского народного характера: к примеру, склонность к резкой критической самооценке, способность доходить до крайностей в отрицании. Базаров держит в своих руках и "богатырскую палицу" - естественнонаучные знания, которые он боготворит и считает надежным оружием в борьбе с идеализмом "Отцов", с их религией и официальной идеологией самодержавия, здоровым противоядием барской мечтательности и крестьянскому суеверию. В запальчивости ему кажется, что с помощью естественных наук можно легко разрешить все вопросы, касающиеся сложных проблем общественной жизни, разгадать все загадки, все тайны бытия.

Обратим внимание, что вслед за вульгарными материалистами Базаров предельно упрощает природу человеческого сознания, сводит сущность сложных духовных и психических явлений к элементарным, физиологическим. Искусство для Базарова - извращение, чепуха, гниль. Кирсановых он презирает не только за то, что они "барчуки", но и за то, что они "старички", "люди отставные", "их песенка спета". Он и к своим родителям подходит с той же меркой. Все это - результат узкобиологического взгляда на природу человека, приводящего Базарова к стиранию качественных различий между физиологией и социальной психологией.

"Романтической чепухой" считает Базаров и духовную утонченность любовного чувства: "Нет, брат, все это распущенность, пустота!.. Мы, физиологи, знаем, какие это отношения. Ты проштудируй-ка анатомию глаза: откуда тут взяться, как ты говоришь, загадочному взгляду? Это все романтизм, чепуха, гниль, художество". Рассказ о любви Павла Петровича к княгине Р. вводится в роман не как вставной эпизод. Он является предупреждением заносчивому Базарову.

Большой изъян ощутим и в базаровском афоризме: "Природа не храм, а мастерская". Правда деятельного, хозяйского отношения к природе оборачивается вопиющей односторонностью, когда законы, действующие на низших природных уровнях, абсолютизируются и превращаются в универсальную "отмычку", с помощью которой Базаров легко разделывается со всеми загадками бытия. Отрицая романтическое отношение к природе как к храму, Базаров попадает в рабство к низшим стихийным силам природной "мастерской". Он даже завидует муравью, который в качестве насекомого имеет право "не признавать чувства сострадания, не то что наш брат, самоломанный". В горькую минуту жизни даже чувство сострадания Базаров склонен считать слабостью, аномалией, отрицаемой "естественными" законами природы.

Но кроме правды физиологических законов, действующих на низших уровнях природы, есть правда человеческой одухотворенной природности. И если человек хочет быть "работником", он должен считаться с тем, что и природа на высшем экологическом уровне есть "храм", а не "мастерская". Да и склонность того же Николая Петровича к мечтательности - не "гниль" и не "чепуха". Мечты - не простая забава, а естественная потребность человека, одно из проявлений творческой силы его духа. Разве не удивительна природная сила памяти Николая Петровича, когда он в часы уединения воскрешает прошлое? Разве не достойна восхищения изумительная по красоте картина летнего вечера, которой любуется этот герой?

Так встают на пути Базарова могучие силы красоты и гармонии, художественной фантазии, любви, искусства. Против "Stoff und Kraft" Бюхнера - пушкинские "Цыганы" с их предупреждающими героя стихами: "И всюду страсти роковые. И от судеб защиты нет". Против пренебрежения искусством, мечтательностью, красотой природы - раздумья и мечты, игра на виолончели Николая Петровича. Базаров смеется над всем этим. Но "над чем посмеешься, тому и послужишь",- горькую чашу этой жизненной мудрости Базарову суждено испить до дна.

Внутренний конфликт Базарова.

Испытание любовью. С тринадцатой главы в романе назревает поворот: непримиримые противоречия обнаруживаются со всей остротой в характере героя. Конфликт произведения из внешнего (Базаров и Павел Петрович) переводится во внутренний план ("поединок роковой" в душе Базарова).

Этим переменам в сюжете романа предшествуют пародийно-сатирические главы, где изображаются пошловатые чиновные "аристократы" и провинциальные "нигилисты". Комическое снижение - постоянный спутник трагического, начиная с Шекспира. Пародийные персонажи, оттеняя своей низменностью значительность характеров Павла Петровича и Базарова, гротескно заостряют, доводят до предела и те противоречия, которые в скрытом виде присущи им. С комедийного "дна" читателю становится виднее как трагедийная высота, так и внутренняя противоречивость главных героев.

Вспомним встречу плебея Базарова с изящным и породистым аристократом Павлом Петровичем и сопоставим ее с приемом, который устраивает своим гостям петербургский сановник Матвей Ильич: "Он потрепал по спине Аркадия и громко назвал его "племянничком", удостоил Базарова, облеченного в староватый фрак, рассеянного, но снисходительного взгляда вскользь, через щеку, и неясного, но приветливого мычанья, в котором только и можно было разобрать, что "...я" да "ссьма"; подал палец Ситникову и улыбнулся ему, но уже отвернув голову". Разве не напоминает все это в пародийной форме кирсановский прием: "Павел Петрович слегка наклонил свой гибкий стан и слегка улыбнулся, но руки не подал и даже положил ее обратно в карман"?

В разговоре с Базаровым Павел Петрович любит озадачивать недостойного его аристократического величия разночинца иронически-пренебрежительным вопросом: "А немцы все дело говорят?" - промолвил Павел Петрович, и лицо его приняло такое безучастное, отдаленное выражение, словно он весь ушел в какую-то заоблачную высь". Здесь аристократическое презрение к нижестоящему человеку в чем-то напоминает наигранную начальническую глухоту Колязина с подчиненными: "Сановник вдруг перестает понимать самые простые слова, глухоту на себя напускает".

В провинциальных "нигилистах" тоже бросается в глаза фальшивость и наигранность их отрицаний. За модной маской эмансипированной барыни прячет Кукшина свою женскую неудачливость. Трогательны ее потуги быть современной, и по-женски беззащитна она, когда друзья-нигилисты не обращают на нее внимания на бале у губернатора. Нигилизмом Ситников и Кукшина прикрывают чувство неполноценности: у Ситникова - социальной ("он очень стыдился своего происхождения"), у Кукшиной - типично женской (некрасивая, беспомощная, оставленная мужем). Вынужденные играть несвойственные им роли, эти люди производят впечатление неестественности, "самоломанности". Да-же внешние манеры Кукшиной вызывают невольный вопрос: "Что ты, голодна? Или скучаешь? Или робеешь? Чего ты пружишься?"

Образам этих несчастных людишек, как шутам в шекспировской трагедии, выпадает в романе задача спародировать некоторые качества, присущие нигилизму высшего типа. Ведь и Базаров на протяжении романа, и чем ближе к концу, тем более явственно, прячет в нигилизме свое тревожное, любящее, бунтующее сердце. После знакомства с Ситниковым и Кукшиной в самом Базарове начинают резче проступать черты "самоломанности". Виновницей их оказывается Анна Сергеевна Одинцова. "Вот тебе раз! бабы испугался! - подумал Базаров и, развалясь в кресле не хуже Ситникова, заговорил преувеличенно развязно". Любовь к Одинцовой - начало трагического возмездия заносчивому Базарову: она раскалывает душу героя на две половины. Отныне в нем живут и действуют два человека. Один из них - убежденный противник романтических чувств, отрицающий духовные основы любви. Другой - страстно и одухотворенно любящий человек, столкнувшийся с подлинным таинством этого чувства: "...он легко сладил бы с своею кровью, но что-то другое в него вселилось, чего он никак не допускал, над чем всегда трунил, что возмущало всю его гордость". Дорогие его уму естественнонаучные убеждения превращаются в принцип, которому он, отрицатель всяких принципов, теперь служит, тайно ощущая, что служба эта слепа, что жизнь оказалась сложнее того, что знают о ней "физиологи".

Обычно истоки трагизма базаровской любви ищут в характере Одинцовой, изнеженной барыни, аристократки, не способной откликнуться на чувство Базарова, робеющей и пасующей перед ним. Однако аристократизм Одинцовой, идущий от старых дворянских традиций, соединяется в ней с "аристократизмом" иным, дарованным ей русским национальным идеалом женской красоты. Анна Сергеевна царственно прекрасна и сдержанно страстна, в ней есть типичная русская величавость. Красота ее женственно своенравна и неуступчива. Она требует к себе почтения. Одинцова хочет и не может полюбить Базарова не только потому, что она аристократка, но и потому, что этот нигилист, полюбив, не хочет любви и бежит от нее. "Непонятный испуг", который охватил героиню в момент любовного признания Базарова, человечески оправдан: где та грань, которая отделяет базаровское признание в любви от ненависти по отношению к любимой женщине? "Он задыхался: все тело его видимо трепетало. Но это было не трепетание юношеской робости, не сладкий ужас первого признания овладел им: это страсть в нем билась, сильная и тяжелая - страсть, похожая на злобу и, быть может, сродни ей". Стихия жестоко подавленного чувства прорвалась в нем наконец, но с разрушительной по отношению к этому чувству силой.

Параллельно истории Базарова и Одинцовой, где нарочитое отчуждение неожиданно разрешается порывом сокрушительной страсти, развертывается в романе история сближения Аркадия с Катей, история о дружбе, постепенно перерастающей в спокойную и чистую любовь. Эта параллель оттеняет трагизм совершающихся в Базарове перемен. Дружба с Катей смягчает драматизм безответного юношеского чувства Аркадия к Одинцовой. Ее скрепляют общие интересы: с Катей Аркадий учится быть самим собой и постепенно отдается увлечениям, которые отвечают природе его мягкого, художественно восприимчивого характера. Одновременно между Аркадием и Базаровым нарастает взаимное отчуждение, виновником которого отчасти является Евгений. Вспыхнувшее в Базарове любовное чувство заставляет стыдиться своего ученика и все чаще избегать общения с ним.

"Обе стороны до известной степени правы" - этот принцип античной трагедии проходит через все конфликты романа, а в любовной его истории завершается тем, что Тургенев сводит аристократа Кирсанова и демократа Базарова в сердечном влечении к Фенечке и ее народным инстинктом выверяет ограниченность того и другого героя.

Павла Петровича привлекает в Фенечке демократическая непосредственность: он задыхается в разреженном, высокогорном воздухе своего аристократического интеллекта. Но любовь его к Фенечке слишком заоблачна и бесплотна. "Так тебя холодом и обдаст!" - жалуется героиня Дуняше на его "страстные" взгляды.

Базаров интуитивно ищет в Фенечке жизненное подтверждение своему взгляду на любовь как на простое и ясное как дважды два чувственное влечение: "Эх, Федосья Николаевна! поверьте мне: все умные дамы на свете не стоят вашего локотка". Но такая "простота" оказывается хуже воровства: она глубоко оскорбляет Фенечку, и нравственный укор, искренний, неподдельный, слышится из ее уст.

Неудачу с Одинцовой Базаров объяснял для себя барской изнеженностью героини, но применительно к Фенечке о каком "барстве" может идти речь? Очевидно, в самой женской природе (крестьянской или дворянской - какая разница!) заложены отвергаемые героем одухотворенность и нравственная красота.

Мировоззренческий кризис Базарова.

Уроки любви повели за собою тяжелые последствия в душе Базарова. Они привели к кризису его односторонние, вульгарно-материалистические взгляды на жизнь. Перед героем открылись две бездны: одна - загадка его собственной души, которая оказалась сложнее, глубже и бездоннее, чем он предполагал; другая - загадка мира, который его окружает. От микроскопа героя потянуло к "телескопу", от инфузорий - к звездному небу над головой, вопреки уже беспомощным нигилистическим бравадам: "Я гляжу на небо только тогда, когда хочу чихнуть!"

"Черт знает, что за вздор! - признается Базаров Аркадию.- Каждый человек на ниточке висит, бездна ежеминутно под ним разверзнуться может, а он еще сам придумывает себе всякие неприятности, портит свою жизнь". За восхищением стойкостью человеческого духа тут проглядывает то же самое внутреннее смущение нигилиста перед неудержимой силой нравственных чувств и страстей. К чему придумывать человеку поэтические тайны, зачем тянуться к утонченным переживаниям, если он - всего лишь жалкий атом во Вселенной, слабое биологическое существо, подверженное неумолимым естественным законам увядания и смерти?

Базаров скептичен, но заметим, что теперь его скептицизм лишен непоколебимой уверенности. Рассуждения о бессмысленности жизни при внешнем отрицании заключают в себе тайное удивление высокими человеческими надеждами и ожиданиями. Положение песчинки, атома, находящегося во власти безличных стихий природы, Базарова, по-видимому, не удовлетворяет. Гордая сила человеческого возмущения поднимает его над равнодушным муравьем, не обладающим чувством сострадания.

Не умея ответить на роковые вопросы о драматизме любви, о смысле жизни, о таинстве смерти, Базаров по-прежнему хочет с помощью современного естествознания заглушить в себе ощущение трагической серьезности этих вопросов. Масштаб притязаний Базарова здесь головокружительно смел и значителен. Но как незаурядный человек, герой не может с самим собою справиться: данные естественных наук его от этих тревог уже не оберегают. Он склонен, как нигилист, упрекать себя в отсутствии равнодушия к презренны аристократам, к несчастной любви, поймавшей его на жизненной дороге. В минуты отчаяния, когда тайными тропами к нему подбирается "романтизм", он негодует, топает ногами, грозит себе кулаком. Но в преувеличенной, отчаянной дерзости этих упреков скрывается другое: и любовь, и поэзия, и сердечное воображение прочно живут в его душе.

Возникшие перед Базаровым вопросы о смысле жизни, опровергающие его прежний, упрощенный взгляд на человека и мир,- не пустяки. Так начинается глубокий кризис веры героя в неизменную, биологизированную сущность человека. Старое убеждение, что люди подобны деревьям в лесу, давало Базарову возможность смотреть на мир оптимистически. Оно вселяло уверенность, что нет нужды революционеру вникать в душу каждого человека в отдельности. Люди все одинаковы: исправьте общество - болезней не будет.

Любовь к Одинцовой пробудила в Базарове тревожные сомнения: может быть, точно всякий человек загадка? "Ненавидеть! - восклицает он.- Да вот, например, ты сегодня сказал, проходя мимо избы нашего старосты Филиппа,- она такая славная, белая,- вот, сказал ты, Россия тогда достигнет совершенства, когда у последнего мужика будет такое же помещение, и всякий из нас должен этому способствовать... А я и возненавидел этого последнего мужика, Филиппа или Сидора... Ну, будет он жить в белой избе, а из меня лопух расти будет; ну, а дальше?"

По существу, здесь с предельной остротой ставится вопрос о неповторимой ценности каждой человеческой личности и подвергаются критике идеи прогресса. Стоит ли будущая белая изба, будущее материальное благоденствие смерти хотя бы одного человеческого существа? Такие же вопросы будут преследовать и героев Достоевского - от Раскольникова до Ивана Карамазова. Стоит ли будущая мировая гармония одной лишь слезинки ребенка, упавшей в ее основание? Кто оправдает бесчисленные человеческие жертвы, которые совершаются во благо грядущих поколений? Могут ли считаться нравственными цветущие и благоденствующие будущие поколения, если они, упиваясь гармонией, забудут, какой жестокой и бесчеловечной ценой она куплена? А если не забудут - значит, не будут благоденствовать и не будет никакой гармонии...

Тревожны и глубоки те вопросы, к которым пробивается смятенный Базаров. И эти вопросы делают его душевно богаче, щедрее и человечнее. Слабость Базарова в другом, в усиленном стремлении уйти от них, в презрительной оценке их как чепухи и гнили, в попытках согласиться на малое, втис-нуть себя и окружающее в узкие рамки "научных" закономерностей. Делая это, Базаров раздражается, все более и более надламывается, становится непоследовательным и вздорным в общении с Аркадием. Он грубо обходится с ним, как бы вымещая на друге свою внутреннюю тревогу и боль: "Ты нежная душа, размазня... Ты робеешь, мало на себя надеешься". Ну, а у самого Базарова нет нежности в душе и робости перед красотой Одинцовой? "Ты говоришь, как твой дядя. Принципов вообще нет - ты об этом не догадался до сих пор!" Но разве у Базарова с некоторых пор не появилось принципа, во имя которого он решил сладить с собою, со своим "романтизмом"?

Второй круг жизненных испытаний. Болезнь и смерть Базарова.

Тургенев еще раз проведет героя по тому же кругу, по которому он совершил один раз свой жизненный путь. Но теперь ни в Марьине, ни в Никольском мы не узнаем прежнего Базарова: затухают его блистательные споры, догорает несчастная любовь. И лишь в финале, в могучей по своей поэтической силе сцене смерти Евгения Базарова, в последний раз вспыхнет ярким пламенем, чтобы угаснуть навек, его тревожная, но любящая жизнь душа.

Второй круг жизненных странствий Базарова сопровождают последние разрывы: с семейством Кирсановых, с Фенечкой, с Аркадием и Катей, с Одинцовой и, наконец, роковой для Базарова разрыв с мужиком. Вспомним сцену свидания Базарова с Тимофеичем. С радостной улыбкой, с лучистыми морщинами, сердобольный, не умеющий лгать и притворяться, Тимофеич олицетворяет ту поэтическую сторону народной жизни, от которой Базаров презрительно отворачивается. В облике Тимофеича "сквозит и тайно светит что-то вековое, христианское: "крошечные слезинки в съеженных глазах" как символ народной судьбы, народного долготерпения, сострадания. Певуча и одухотворенно-поэтична народная речь Тимофеича - упрек жестковатому Базарову: "Ах, Евгений Васильевич, как не ждать-то-с! Верите ли Богу, сердце изныло на родителей на ваших глядючи". Старый Тимофеич тоже ведь один из тех "отцов", к культуре которых молодая демократия отнеслась не очень почтительно. "Ну, не ври",- грубо перебивает его Базаров. "Ну, хорошо, хорошо! не расписывай",- обрывает он душевные признания Тимофеича. А в ответ слышит укоризненный вздох. Словно побитый, покидает несчастный старик Никольское.

Дорого обходится Базарову это подчеркнутое пренебрежение поэтической сущностью жизни народной, глубиной и серьезностью крестьянской жизни вообще. В подтрунивании над мужиком к концу романа появляется умышленное, наигранное равнодушие, снисходительную иронию сменяет шутовство: "Ну, излагай мне свои воззрения на жизнь, братец, ведь в вас, говорят, вся сила и будущность России, от вас начнется новая эпоха в истории..." Герой и не подозревает, что в глазах мужика он является сейчас не только барином, но и чем-то вроде "шута горохового". Неотвратимый удар судьбы читается в финальном эпизоде романа: есть, бесспорно, что-то символическое и роковое в том, что смелый "анатом" и "физиолог" губит себя при вскрытии трупа мужика. Есть и психологическое объяснение неверному жесту Базарова-медика. В финале романа перед нами смятенный, потерявший самообладание человек. "Странная усталость замечалась во всех его движениях, даже походка его, твердая и стремительно смелая, изменилась".

Суть трагического конфликта романа удивительно точно сформулировал сотрудник журнала Достоевского "Время" Н. Н. Страхов: "Глядя на картину романа спокойнее и в некотором отдалении, мы легко заметим, что, хотя Базаров головою выше всех других лиц, хотя он величественно проходит по сцене, торжествующий, поклоняемый, уважаемый, любимый и оплакиваемый, есть, однако же, что-то, что в целом стоит выше Базарова. Что же это такое? Всматриваясь внимательнее, мы найдем, что это высшее - не какие-нибудь лица, а та жизнь, которая их воодушевляет. Выше Базарова - тот страх, та любовь, те слезы, которые он внушает. Выше Базарова - та сцена, по которой он проходит. Обаяние природы, прелесть искусства, женская любовь, любовь семейная, любовь родительская, даже религия, все это - живое, полное, могущественное,- составляет фон, на котором рисуется Базаров... Чем дальше мы идем в романе... тем мрачнее и напряженнее становится фигура Базарова, но вместе с тем все ярче и ярче фон картины".

Но перед лицом смерти слабыми оказались опоры, поддерживающие некогда базаровскую самоуверенность: медицина и естественные науки, обнаружив свое бессилие, отступили, оставив Базарова наедине с самим собой. И тут пришли на помощь к герою силы, когда-то им отрицаемые, но хранимые на дне его души. Именно их герой мобилизует на борьбу со смертью, и они восстанавливают цельность и стойкость его духа в последнем испытании. Умирающий Базаров прост и человечен: отпала надобность скрывать свой "романтизм", и вот душа героя освобождается от плотин, бурлит и пенится, как полноводная река. Базаров умирает удивительно, как умирали у Тургенева русские люди в "Записках охотника". Он думает не о себе, а о своих родителях, готовя их к ужасному концу. Почти по-пушкински прощается герой с возлюбленной и говорит языком поэта: "Дуньте на умирающую лампаду, и пусть она погаснет". Любовь к женщине, любовь сыновняя к отцу и матери сливаются в сознании умирающего Базарова с любовью к родине, к таинственной России, оставшейся не до конца разгаданной для Базарова: "Тут есть лес".

С уходом Базарова поэтическое напряжение романа спадает, "полуденный зной" сменяет "белая зима" "с жестокой тишиной безоблачных морозов". Жизнь входит в будничное русло, вершатся две свадьбы в доме Кирсановых, выходит замуж "не по любви, а по убеждению" Анна Сергеев Одинцова. Но отблеск трагической смерти Базарова лежит на последних страницах. Со смертью его осиротела жизнь: и счастье вполсчастья и радость вполрадости. Осиротел и Павел Петрович, ему не с кем спорить и нечем жить: "Стоит взглянуть на него в русской церкви, когда, прислонясь в сторонке к стене, он задумывается и долго не шевелится, горько стиснув губы, потом вдруг опомнится и начнет почти незаметно креститься".

Так нарастает, ширится в эпилоге романа скорбная тема сиротства, в бледных улыбках жизни чувствуются еще не выплаканные слезы. Усиливаясь, напряжение достигает кульминации и разрешается строками финального реквиема удивительной красоты и духовной мощи. В его строках продолжается полемика с отрицаниями любви и поэзии, с вульгарно-материалистическими взглядами на сущность жизни и смерти, с теми крайностями базаровских воззрений, которые он искупил своей трагической судьбой. Ведь, с точки зрения Базарова-натуралиста, смерть - дело естественное и простое: всего лишь разложение одних форм вещества и переход его в другие формы, а потому и отрицать смерть, по-видимому, бессмысленно. Однако логика натуралиста оказывается малоуспокоительной - иначе зачем же Базаров призывает к себе любовь и зачем говорит языком поэта? "Может ли возмущать нас процесс превращения трупов наших в великолепную растительность полей, а полевых цветов в орган мышления? - задавал вопрос один из учителей Базарова Я. Молешотт и отвечал так: - Кто понимает эту взаимную зависимость всего существующего, тому она не может быть неприятной".

Тургенев спорит с таким воззрением на жизнь человека, которое сродни "великому спокойствию равнодушной при-роды". Поэтическое, любящее существо - человек не может смириться с бездумным отношением к гибели неповторимой и не заменимой никем человеческой личности. И цветы на могиле Базарова призывают нас к "вечному примирению и к жизни бесконечной", к вере во всесилие святой, преданной любви.

Искупая смертью односторонность своей жизненной программы, Базаров оставляет миру позитивное, творческое, исторически ценное как в самих его отрицаниях, так и в том, что скрывалось за ними. Не потому ли в конце романа воскрешается тема народной, крестьянской России, перекликающаяся с началом. Сходство двух этих картин очевидно, хотя и различие тоже: среди российского запустения, среди расшатанных крестов и разоренных могил появляется одна, "которую не топчет животное: одни птицы садятся на нее и поют на заре". Герой усыновлен народной Россией, которая помнит о нем. Две великие любви освящают могилу Базарова - родительская и народная...

Итог тургеневского романа не похож на традиционную развязку, где злые наказываются, а добродетельные вознаграждаются. Применительно к "Отцам и детям" отпадает вопрос о том, на чьей стороне безусловные симпатии или столь же безусловные антипатии писателя: здесь изображается трагическое состояние мира, по отношению к которому всякие однозначно-категорические вопросы теряют смысл.

"Отцы и дети" в русской критике.

Современная Тургеневу критика, за исключением статьи Н. Н. Страхова, не учитывала качественной природы конфликта и впадала в ту или иную односторонность. Раз "отцы" у Тургенева оставались до известной степени правыми, появлялась возможность сосредоточить внимание на доказательстве их правоты, упуская из виду ее относительность. Так читала роман либеральная и консервативная критика. Демократы, в свою очередь, обращали внимание на слабости "аристократии" и утверждали, что Тургенев "выпорол отцов". При оценке характера главного героя, Базарова, произошел раскол в лагере самой революционной демократии. Критик "Современника" Антонович обратил внимание на относительно слабые стороны базаровского характера. Абсолютизируя их, он написал критический памфлет "Асмодей нашего времени", в котором назвал героя карикатурой на молодое поколение. Писарев, заметивший только правду базаровских суждений, восславил торжествующего нигилиста, не обратив никакого внимания на внутренний трагизм базаровского характера.

Сам автор "Отцов и детей" оказался, в известном смысле, жертвой разгоравшейся в русском обществе борьбы, спровоцированной его романом. С недоумением и горечью он останавливался, опуская руки, перед хаосом противоречивых суждений: приветствий врагов и пощечин друзей. В письме Достоевскому, который наиболее глубоко понял роман и оказал влияние на критическую статью о нем Н. Н. Страхова, Тургенев с огорчением писал: "...Никто, кажется, не подозревает, что я попытался в нем представить трагическое лицо - а все толкуют: - зачем он так дурен? или - зачем он так хорош?"

Тургенев писал "Отцов и детей" с тайной надеждой, что русское общество прислушается к его предупреждениям, что "правые" и "левые" одумаются и прекратят братоубийственные споры, грозящие трагедией как им самим, так и судьбе России. Он еще верил, что его роман послужит делу сплочения общественных сил. Расчет этот не оправдался: разбилась мечта Тургенева о едином и дружном всероссийском культурном слое общества. Появление романа лишь ускорило процесс идейного размежевания, вызвав эффект, обратный ожидаемому. Назревал мучительный разрыв Тургенева с русским читателем, тоже по-своему отражавший крах надежд на союз всех антикрепостнических сил.

Идейное бездорожье. "Дым". В трудные дни духовного бездорожья, на закате молодости, вновь вспыхнула ярким пламенем романтическая любовь Тургенева к Полине Виардо, всегда спасавшая его в трудных ситуациях. Он познакомился с гениальной певицей, другом Жорж Санд, 1 ноября 1843 года во время гастролей в Петербурге Итальянской оперы и отныне называл это событие "священным днем" своей жизни. Любовь, которую испытывал Тургенев к Полине Виардо, была необычной, одухотворенно-романтической. Средневековое рыцарство со священным культом "прекрасной дамы" светилось в ней. В демократическом кружке Некрасова и Белинского, а потом и Чернышевского с Добролюбовым приземленнее и проще смотрели на "таинственные отношения" между мужчиной и женщиной и к тургеневскому романтическому чувству относились с иронической улыбкой, как к чудачеству аристократа. Тем не менее до самой старости Тургенев любил избранницу своего сердца свежо и молодо, весенним чувством первой любви, в которой чувственность поднималась до чистейшего духовного огня.

Весной 1863 года Полина Виардо простилась с парижской публикой и переехала с семьей в немецкий город Баден-Баден. Вслед за нею и Тургенев приобрел здесь участок земли, прилегавший к вилле Виардо, и построил дом. Связи писателя с Россией ослабевали. Если раньше его, как перелетную птицу, с наступлением весенних дней неудержимо тянуло в Россию, то теперь наезды в Москву и Петербург торопливы. Он рвется в Баден-Баден. Его письма к единственному светилу своей жизни полны почти юношеских признаний: "Ах, мои чувства к Вам слишком велики и могучи. Я не могу больше жить вдали от Вас, я должен чувствовать Вашу близость, наслаждаться ею,- день, когда мне не светили Ваши глаза,- день потерянный". "Я чувствую постоянно на своей голове дорогую тяжесть Вашей любимой руки - и так счастлив сознанием, что Вам принадлежу, что мог бы уничтожиться в непрестанном поклонении!"

Духовная бесприютность, идейная смута, овладевшие Тургеневым в связи с крахом либеральных надежд, еще сильнее прибивали писателя к чужой семье, которую он считал своею и в которой его все любили. В России же он видел теперь лишь брожение, отсутствие всего твердого и определившегося. "Все наши так называемые направления - словно пена на квасу: смотришь - вся поверхность покрыта,- а там и ничего нет, и след простыл..." "Говорят иные астрономы, что кометы становятся планетами, переходя из газообразного состояния в твердое; всеобщая газообразность России меня смущает - и заставляет думать, что мы еще далеки от планетарного состояния. Нигде ничего крепкого, твердого - нигде никакого зерна; не говорю уже о сословиях - в самом народе этого нет".

В таком настроении Тургенев и начал работу над романом "Дым", который был опубликован в мартовском номере "Русского вестника" за 1867 год. Это роман глубоких сомнений и слабо теплящихся надежд. В нем изображается особое состояние мира, периодически случающееся в истории человечества: люди потеряли освещающую их жизнь цель, смысл жизни заволокло туманом. Герои живут и действуют как впотьмах: спорят, ссорятся, суетятся, бросаются в крайности.

Тургенев наносит удары и по правительственной партии, и по революционной эмиграции. В жизни, охваченной "газообразным" движением идей и мнений, трудно человеку сохранить уверенность в себе. И вот главный герой, Литвинов, задыхаясь в хаосе пустых мнений, бесконечных и назойливых словопрений, вдруг попадает во власть живой, напряженной, трагической любви. Она налетает как вихрь и берет в плен всего человека. Для Литвинова и Ирины в этой страсти открывается единственный живой исход и спасение от духоты окружающей жизни. На фоне "дыма", всеобщего омертвения, анемии человеческих чувств роман Литвинова и Ирины в Баден-Бадене ярок своей порывистостью, безоглядностью, своей огненной, разрушительной красотой.

"Культурнические" идеи Тургенева в какой-то мере выражает другой герой романа - Потугин. Он считает, что Россия - европейская страна, призванная органически освоить достижения западной цивилизации, чтобы двинуться; вперед. Основной удар Потугин наносит русскому самохвальству. Но в своих критических высказываниях герой впадает в крайности нигилизма, оскорбительные для русского человека. Правда, Тургенев дает понять, что сам Потугин страдает от желчности и ворчливости, порожденной внутренним бессилием этого потерянного, несчастного, неустроенного человека.

В финале романа есть слабый намек на отдаленное будущее России - на переход ее из "газообразного" состояния в "планетарное". Медленно освобождается Литвинов от "дыма" баденских впечатлений. Он возвращается на родину и в деревенской глуши ведет скромную "культурническую" работу. В одном из писем тех лет Тургенев сказал: "Народная жизнь переживает воспитательный период, внутреннего, хорового развития, разложения и сложения; ей нужны помощники - не вожаки; когда этот период кончится, снова появятся крупные, оригинальные личности".

"Дым" не принес Тургеневу успеха. Демократы не могли простить писателю карикатурного изображения революционной эмиграции, консерваторы - сатирического изображения придворных в сцене пикника русских генералов в Баден-Бадене. Всеобщее недовольство вызвал Потугин. Анонимный рецензент газеты "Голос" заявлял: "Не с любовью глядит господин Тургенев на Россию "из своего прекрасного далека", презреньем мечет он в нее оттуда!" Ф. И. Тютчев обвинил Тургенева в полном "отсутствии национального чувства". Достоевский в романе "Бесы" вывел Тургенева в карикатурном образе "русского европейца", писателя Кармазинова.

Общественный подъем 70-х годов. Роман "Новь". В начале 70-х годов в России наметился новый общественный подъем, связанный с деятельностью революционного народничества. Это опять повернуло Тургенева лицом к России. Теплый луч надежды и веры согрел последнее десятилетие его жизни.

Однако отношение Тургенева к революционному движе-нию было по-прежнему сложным. Он не разделял народнических политических программ. Ему казалось, что революционеры страдают нетерпением и слишком торопят русскую историю. Их деятельность не бесполезна в том смысле, что они будоражат общество, подталкивают правительство к реформам. Но возможно и обратное: напуганная их революционным экстремизмом власть пойдет к реакции.

Истинно полезными деятелями русского прогресса, по Тургеневу, должны явиться "постепеновцы", "третья сила", занимающая промежуточное положение между правительственной партией и примыкающей к ней либеральной, с одной стороны, и революционными народниками - с другой. Откуда же ждет писатель появление этой силы? Если в 50-60-х годах он возлагал надежды на "постепеновцев" сверху (культурное дворянство и его либеральная партия), то теперь считает, что "третья сила" должна прийти снизу, из народа.

Роману "Новь" Тургенев предпосылает эпиграф "Из записных книжек хозяина-агронома": "Поднимать следует новь не поверхностно скользящей сохой, но глубоко забирающим плугом". Здесь содержится прямой упрек "нетерпеливцам": это они пытаются поднимать новь поверхностно скользящей сохой. В письме А. П. Философовой от 22 февраля 1872 года Тургенев сказал: "Пора у нас в России бросить мысль о "сдвигании гор с места" - о крупных, громких и красивых результатах; более, чем когда-либо и где-либо, следует у нас удовлетворяться малым, назначать себе тесный круг действия".

Глубоко забирающим плугом поднимает новь в романе Тургенева "постепеновец" Соломин. Демократ по происхождению, он сочувствует революционерам и уважает их. Но путь, который они избрали, Соломин считает заблуждением, в революцию он не верит. Представитель "третьей силы", он, как и революционные народники, находится на подозрении у правительственных консерваторов калломейцевых и действующих "применительно к подлости" либералов сипягиных. Эти герои изображаются в беспощадно сатирическом свете. Никаких надежд на правительственные верхи и дворянскую либеральную интеллигенцию писатель уже не питает. Он ждет реформаторского движения "снизу", из русских демократических глубин.

В Соломине писатель подмечает характерные черты великоросса: так называемую "сметку", "себе на уме", "способность и любовь ко всему прикладному, техническому", практический смысл и своеобразный "деловой идеализм". Эти качества Тургенев считал глубоко русскими, народными, начиная с первого очерка "Записок охотника" - вспомним тип крестьянина Хоря.

В отличие от революционеров - Нежданова, Маркелова, Марианны - Соломин не "бунтует" народ, а занимается практической деятельностью: организует фабрику на артельных началах, строит школу и библиотеку. Именно такая негромкая, но основательная работа способна, по Тургеневу, обновить лицо родной земли. Россия страдает не от нехватки героического энтузиазма, а от практической беспомощности, от неумения "не спеша делать" простое и будничное дело.

Последние годы жизни Тургенева. Роман "Новь" стал последним крупным произведением писателя. Теперь он занялся подведением итогов, создавая цикл "Стихотворений в прозе". В поэтически отточенной форме здесь нашли отражение все ведущие мотивы его творчества. Книга открывалась стихотворением "Деревня" - "Последний день июня месяца: на тысячу верст кругом Россия - родной край",- а завершалась она гимном русскому языку, крылатой фразой: "Но нельзя верить, чтобы такой язык не был дан великому народу!"

Последние годы жизни Тургенева были озарены радостным сознанием того, что Россия высоко ценит его литературные заслуги. Приезды писателя на родину в 1879 и 1880 годах превратились в шумные чествования его таланта. После русских оваций летом 1879 года Тургенев получил известие о новом успехе: в Англии Оксфордский университет присвоил ему за содействие "Записками охотника" освобождению крестьян степень доктора права. Эти успехи воодушевляли. Созревал замысел большого романа о двух типах революционеров - русском и французском. Тургенев радовался: "Неужели из старого засохшего дерева пойдут новые листья и даже ветки? Посмотрим".

Но с января 1882 года начались испытания. Мучительная болезнь - рак спинного мозга - приковала Тургенева к постели. Мечта о поездке в Россию оказалась "каким-то приятным сном". 30 мая 1882 года Тургенев писал отъезжавшему в его гостеприимное Спасское поэту Я. П. Полонскому: "Когда Вы будете в Спасском, поклонитесь от меня дому, саду, моему молодому дубу, родине поклонитесь, которую я уже, вероятно, никогда не увижу".

За несколько дней до рокового исхода он завещал похоронить себя на Волковом кладбище в Петербурге, подле своего друга - Белинского. В бреду, прощаясь с семейством Виардо, он забывал, что перед ним французы, и говорил с ними на русском языке. Последние слова переносили Тургенева на просторы родных орловских лесов и полей - к тем людям, которые жили в России и помнили о нем: "Прощайте, мои милые, мои белесоватые..." Картины русской жизни витали в его угасающем сознании, пока 22 августа (3 сентября) 1883 года в два часа дня он не отошел в мир иной. Россия похоронила его согласно завещанию и со всеми почестями, достойными его таланта.

Вопросы и задания: В чем тайна поэтического мироощущения Тургенева? Чем порождаются трагические мотивы в творчестве Тургенева? В чем особенность общественных взглядов Тургенева, какой поучительный смысл имеют они для нашего времени? Какие события детских и юношеских лет повлияли на формирование мировоззрения Тургенева? Почему "Записки охотника" принесли Тургеневу славу и известность? Почему после рассказов из крестьянской жизни "Муму" и "Постоялый двор" Тургенев обращается к интеллектуальному герою? В чем сила и слабость Дмитрия Рудина? Почему роман о Лаврецком Тургенев называет "Дворянское гнездо"? В чем источник трагизма любви Лаврецкого к Лизе Калитиной? Как вы понимаете смысл эпилога в романе "Дворянское гнездо"? Охарактеризуйте основные этапы работы Тургенева над романом "Отцы и дети". Дайте развернутую характеристику и оценку споров Базарова с Павлом Петровичем. Почему любовь к Одинцовой вносит трагический раскол в характер Базарова? Какой жизненный урок получает Базаров под кровом родительского дома? В чем источник силы Базарова, помогающей ему мужественно встретить смерть? Как оценила роман "Отцы и дети" русская критика?