Реферат
На тему:
Крушение Польши
1 сентября 1939 г. немецко-фашистские войска, заранее сосредоточенные на германо-польской границе, напали на Польшу. Началась длительная и кровопролитная вторая мировая война. Первой жертвой мирового пожара стала Польша.
Вопросы происхождения второй мировой войны нашли широкое освещение в отечественной и зарубежной историографии. Несмотря на разные точки зрения, политические и идеологические симпатии или антипатии к различным странам и главным действующим лицам предвоенной драмы на мировой арене, эти проблемы в настоящее время возможно и нуждаются в некотором уточнении, но в принципе в научном плане решены.
Заключение советско-германского пакта о ненападении повлекло за собой резкое изменение международной обстановки, что в свою очередь определило необходимость коррекции внешнеполитической ориентации кремлевского руководства и поправок в позицию Коминтерна. Известно, что накануне и в первые дни войны коммунисты Франции, действуя в рамках прежних рекомендаций Коминтерна, поддержали правительство Даладье и заявили о своей решимости участвовать в войне против гитлеровской Германии. Но в скором времени им пришлось изменить свою позицию. Директива секретариата ИККИ от 8 сентября 1939 г. давала указания компартиям проводить новый курс в отношении начавшейся войны. Вспыхнувшая война квалифицировать как война «империалистическая, несправедливая, в которой повинна буржуазия всех воюющих государств». По мнению секретариата ИККИ, «война ведется между двух групп капиталистических стран за мировое господство». Поэтому, указывалось в директиве, рабочий класс и тем более коммунисты ни в одной стране не могут поддерживать войну. Руководство Коминтерна подчеркнуло, что «деление капиталистических государств на фашистские и демократические теперь потеряло прежний смысл».
Не трудно заметить, что в этом документе уже не идет речь о Германии как главном «поджигателе войны».
В докладе на сессии Верховного Совета СССР 31 октября 1939 г. (после подписания договора с Германией «О дружбе и границе») Молотов, являвшийся вторым лицом после Сталина в партийно-государственной иерархии СССР, заявил, что следует переосмыслить такие понятия как «агрессор» и «агрессия» и отбросить те представления, которые были в ходу 3-4 месяца тому назад. Ныне, говорил нарком иностранных дел СССР, «Германия находится в положении государства, стремящегося к скорейшему окончанию войны и к миру, а Англия и Франция, вчера еще ратовавшие против агрессии, стоят за продолжение войны и против заключения мира». Категоричен был и Сталин, 30 ноября в ответе на вопрос редактора «Правды» он, отбрасывая очевидные факты, заявил: «...Не Германия напала на Францию и Англию, а Франция и Англия напали на Германию, взяв на себя ответственность за нынешнюю войну». Заявления Молотова и Сталина были далеки от истины, но на много лет определили трактовку советскими историками причин второй мировой войны.
Искажение исторической правды в освещении истоков войны допускаются и в зарубежной историографии. В этой связи заслуживают критического анализа утверждение некоторых западноевропейских и американских историков, что советско-германский пакт о ненападении явился непосредственной причиной войны, «открыл зеленый свет» германской агрессии», предоставил Гитлеру «входной билет» во вторую мировую войну и увлек в пучину бедствий Польшу, Францию и Англию.
«Для всего мира не оставалось больше никакого сомнения, что германо-советский пакт означал неизбежность войны, - писал французский историк Ж. Мордаль. Такую же точку зрения высказывали в свое время известные французские ученые Ж. Шастене, Р.Арон, Л.Сорель, Ж. Росси-Ланди. Можно отметить, что в зарубежной историографии в трактовке вопроса о причастности Советского Союза к развязыванию минувшей войны сознательно или бессознательно смешивались различные понятия, различные проблемы.
Безусловно, истоки второй мировой войны крылись в политике великих держав, в нарастании противоречий в международных отношений после Версальского мира. Главным виновником мирового пожара была фашистская Германия, которая готовила и развязала войну. Другое дело, что обстоятельства, сложившиеся в Европе, облегчили Германии осуществление нападения на Польшу.
Известно, что военное руководство нацистской Германии, планируя агрессию в Европе, опасалось ведения войны на два фронта. Поэтому возможность формирования советско-англо-французской коалиции страшила Гитлера и его окружение. Дипломатия Берлина ставила своей целью не допустить создание такой коалиции, торпедировать Московские переговоры.
Соглашение между Москвой и Берлином делало невозможным создание советско-англо-французской Антанты. Гитлер считал большим политическим и военно-стратегическим выигрышем заключение советско-германского пакта о ненападении, поскольку он исключал участие СССР в войне, устранял угрозу для Германии войны на два фронта. Одно из препятствий на пути германской агрессии против Польши было преодолено. Еще до того, как Риббентроп своей подписью скрепил договор о ненападении между СССР и Германией, 22 августа на встрече с генералитетом верхмата Гитлер не скрывал своей радости и характеризовал германо-советский пакт как выдающуюся победу дипломатии рейха, которая обеспечила коренное изменение военно-политической обстановки в Европе. Фюрер заявил, что он «решил договориться со Сталиным» и «вместе с ним перекроить мир». По его словам, Россия «никогда не будет настолько безрассудна, чтобы воевать на стороне Франции и Англии», она «не заинтересована в сохранении Польши». Более того, Гитлер выразил свою убежденность, что Россия окажет Германии существенную помощь в войне с англо-французской коалицей. «Нам нечего бояться блокады. Восток поставит нам зерно, скот, уголь, свинец, цинк», - убеждал фюрер генералов.
Советско-германский пакт о ненападении предоставил Германии уникальную возможность разгромить Польшу в молниеносных операциях, используя нерешительность Франции и Англии, неспособность их вооруженных сил к активным наступательным действиям и нейтралитет Советского Союза.
Для лидеров западных стран было очевидно, что советско-германский пакт о ненападении будет иметь своим последствием германскую агрессию против Польши. 23 августа в 18 часов в Париже под председательством Э.Даладье состоялось срочное заседание военного совета Франции, на котором присутствовали ведущие министры и ответственные военачальники. Для участников не было сомнения, что Европа находится накануне военных потрясений, поскольку советско-германский пакт о ненападении ликвидировал опасения Гитлера о возможности советско-англо-французского альянса и вероятности для Германии ведения войны на два фронта. Нападение Германии на Польшу стало вопросом нескольких дней. Мнение военачальников, судя по протоколу заседания, были весьма оптимистические. Генерал Гамелен высказал предположение, что Польша, возможно, окажет сопротивление агрессору до весны будущего года и тем самым отвлечет силы верхмата от Франции. Генерал выразил надежду, что в период боевых действий Германии в Польше Англия сумеет провести мобилизацию и окажет Франции существенную помощь. В заключение Гамелен отверг возможность каких-либо других вариантов, кроме вступления в войну с Германией, поскольку «Франция не имеет выбора».
Министр авиации Ги Ла Шамбр заверил участников заседания, что положение в военно-воздушных силах Франции улучшилось по сравнению с сентябрем 1938 г. (перед Мюнхеном. -И. Ч.). Адмирал Дарлан заявил, что военно-морской флот Франции готов к военным действиям. Позиция министра иностранных дел Ж. Бонне была несколько другой. Он весьма четко сформулировал сущность сложившейся ситуации и вытекающие из нее два варианта решений: Франция выполняет свои обязательства и окажет военную помощь Польше или же пересмотрит свою политику и постарается остаться вне конфликта для того, чтобы использовать передышку для повышения военного потенциала Франции. Однако осторожный Бонне тут же заявил, что обсуждаемая проблема носит сугубо военный характер и решать ее следует с учетом мнения военачальников. Совещание пришло к выводу: «Единственно возможный выход - выполнить наши обязательства по отношению к Польше». Было принято решение о подготовке и всеобщей мобилизации. 25 августа комиссия по иностранным делам палаты депутатов французского парламента отметила, что германо-советский пакт от 23 августа 1939 г. «не только не устраняет опасность войны, не обостряет опасность».
В соответствии с решениями военного кабинета во Франции власти начали производить скрытую мобилизацию. До 28 августа в вооруженные силы было призвано более 1,5 млн. резервистов. К началу общей мобилизации 2 сентября было развернуто 41 пехотная дивизия. 23 дивизии сухопутных войск были выдвинуты для прикрытия франко-германской границы.
1 сентября гитлеровская Германия начала военные действия в Польше. 2 сентября состоялось заседание французского парламента, который без больших дебатов утвердил правительству военные кредиты. В решении парламента была принята довольно необычная формулировка: кредиты выделялись в целях «осуществления обязательств Франции в зависимости от международного положения». Парламент дал согласие на проведение всеобщей мобилизации.
Принимая меры военного характера, правительства Лондона и Парижа в последние дни августа еще не потеряли надежды на возможность соглашения с Гитлером и таким образом на устранение опасности войны. Шведский промышленник Делерус развил бурную деятельность в качестве посредника между Лондоном и Берлином, получив на это устные полномочия Чемберлена и Геринга. 28 августа Гитлер имел беседу с английским послом в Германии Н. Гендерсоном. В Париже Ж. Бонне организовал несколько встреч с послом Италии Р. Гуарилья. В дипломатических кругах позиция Бонне была хорошо известна - он был против войны с Германией. Р. Жиро подчеркивает, что министр иностранных дел Франции Ж. Бонне, А. де Монзи и некоторые другие деятели «хотели сохранить нейтралитет Франции по отношению к Польше, тайно желая в будущем видеть германо-советскую дуэль, ибо, по их мнению, две державы неизбежно столкнутся по поводу польских или балканских границ». С предложением о мире выступил и премьер-министр Франции Э. Даладье, который, по всей вероятности, не разделяя капитулянтскую позицию Бонне, хотел предотвратить европейскую катастрофу. 26 августа он направил Гитлеру личное («волнующее и благородное», по словам известного французского писателя Андре Моруа) письмо, в котором обращался к нацистскому фюреру как «солдат к солдату». Даладье писал об ответственности политических руководителей Германии и Франции и выразил уверенность в возможности обеспечить мир «при сохранении чести и достоинства всех народов». После вручения письма премьер-министра Франции Гитлеру, французский посол в Берлине Р. Кулондр телеграфировал Даладье: «Канцлер не принял ваше предложение».
31 августа Муссолини обратился в Лондон и Париж с предложением созвать 5 сентября конференцию для рассмотрения создавшейся в Европе военно-политической обстановки и «урегулирования возникших разногласий». Ж.Бонне охотно поддержал инициативу и в послании министру иностранных дел Италии Г. Чиано писал, что французское правительство высоко оценивает и воздает должное усилиям итальянского правительства для «полюбовного» урегулирования конфликта между Польшей и Германией. Но предотвратить войну было уже невозможно.
1 сентября 1939 г. немецко-фашистские войска вторглись в пределы Польши. Война для Франции стала неизбежной. На заседании палаты депутатов Даладье зачитал правительственную декларацию, в которой говорилось, что Франция будет вынуждена воевать, чтобы не потерять уважение дружественных государств. «Польша является нашим союзником. Мы взяли на себя обязательства в 1921 и 1925 годах. Эти обязательства были подтверждены. Мы не купим мир ценой нашей чести». Поздно вечером 2 сентября английский посол Н. Гендерсон и французский посол Р. Кулондр от имени своих правительств вручили министру иностранных дел Германии И. Риббентропу ноты, тексты которых были заранее согласованы между Парижем и Лондоном. В нотах указывалось, что «действия германского правительства создали такие условия, при которых правительства Франции и Великобритании призваны выполнить свои обязательства по отношению к Польше и оказать ей помощь». В нотах предлагалось Германии прекратить военные действия и вывести свои войска с польской территории. Ноты не носили характера ультиматума и не означали официального объявления войны. Германское правительство не приняло предложения Парижа и Лондона.
3 сентября в 11 часов дня правительство Великобритании объявило войну Германии, а через шесть часов то же самое сделала Франция. Министр иностранных дел Германии, выслушав заявления французского посла Р. Кулондра, пытался возложить ответственность за возникновение войны между Германией и Францией на правительство Даладье. «Если французское правительство в силу своих обязательств по отношению к Польше вступит в войну, - говорил И. Риббентроп, - я могу лишь сожалеть об этом, ибо мы не питаем вражды к Франции, и только в том случае, если Франция нас атакует, мы будем сражаться, и именно Франция станет нападающей стороной».
В официальных заявлениях французских лидеров подчеркивалось, что Франция вступила в войну с Германией для того, чтобы защитить союзную Польшу и выполнить свои обязательства. Французский историк А. Мишель заявляет, что западные державы не имели в начавшейся войне корыстных целей. «В сущности, - пишет он, - Великобритания и Франция не имели целей в войне. Колониальной империи первой не грозили властолюбивые устремления Гитлера, а для второй не существовало более необходимости отвоевывать Эльзас и Лотарингию».
Подобные утверждения не раскрывают подлинных причин объявления войны Германии Францией и Англией. Конечно, эти державы решили применить силу в борьбе с Германией не только и не столько потому, что хотели защитить Польшу. Они это сделали потому, что Германия, почувствовав свою силу, стала угрожать Англии и Франции. Экспансионистская программа фашистского рейха, стремление к гегемонии в Европе пришли в прямое столкновение с интересами монополистического капитала западных держав. Англия и Франция стремились сохранить свои колониальные владения, не отдавать соперникам того, что было захвачено ими после первой мировой войны. Англо-французские господствующие классы защищали свои корыстные интересы.
В письме к В.П. Потемкину, написанном советским полпредом в Париже Я.З. Сурицем 18 октября, отмечалось, что за объявлением войны фашистской Германии Францией и Англией лежат более глубокие причины, чем обязательства по защите Польши. В правительственных кругах Парижа и Лондона после захвата Германией Праги и нарушения обязательств, взятых в Мюнхене, укрепилось убеждение, что Гитлеру верить нельзя. Кроме того, Франция и Англия «устали жить под постоянным гнетом неуверенности в завтрашнем дне». Но главная причина, по мнению Сурица, коренились в борьбе за гегемонию в Европе, в убеждении лидеров западных демократий в том, что удержать эту гегемонию без войны невозможно. По словам Сурица, война имеет «консервативный характер», то есть цель войны сохранить позиции Франции и Англии на Европейском континенте.
Военно-стратегическое положение Франции в начавшейся войне в значительной мере отличалось от ситуации в 1941 г.
С одной стороны, можно сказать, что Франция была готова к войне и события не заставили правительство Даладье врасплох. Заранее были разработаны и приняты законы о деятельности государственных и военных органов на случай войны. Были приняты меры по подготовке французской экономики к войне. В 1938 и 1939 гг. были разработаны и начали осуществляться программы производства вооружений и оснащения новыми видами оружия армии и авиации. Следует, однако, сказать, что многие начинания и программы правительства по многим причинам, в том числе социально-политическим, не были реализованы к намеченным срокам.
В отличие от начала первой мировой войны, Франция вступила во вторую мировую войну в составе франко-английской военной коалиции. Еще до начала военных действий Париж и Лондон согласовали совместные действия по координации экономических усилий двух стран, разработали принципы взаимодействия сухопутных сил и флотов, договорились о создании системы командования на морских и сухопутных театрах военных действий. На совещаниях и переговорах французы и англичане определили основные положения коалиционной стратегии.
Но в то же время военно-стратегическое положение Франции было значительно хуже, чем в 1914 г. Франция потеряла Россию в качестве союзника. Надежды на Польшу, на то, что она окажет достаточно длительное сопротивление германскому нашествию, были слабыми. Мюнхенские соглашения, захват Германией всей Чехословакии разрушили систему союзов в Европе, которые создавал Париж после Версальского мира. Кроме традиционной опасности со стороны Германии, Франция в 1939 г. в числе вероятных противников имела Италию. Определенное беспокойство политических и военных инстанций Франции внушала франко-испанская граница, поскольку режим Франко пользовался поддержкой фашистских держав и мог занять враждебную позицию. Не были решены вопросы военно-политического взаимодействия с Бельгией и Голландией. Территория Бельгии открывала удобный путь для наступления германской армии. Все расчеты французского генерального штаба строились на предположении ввода французских войск в Бельгию до начала активных действий верхмата. Но Бельгия отказалась от военного сотрудничества с Францией и заявила о своем нейтралитете.
Кроме того, политические и военные деятели Франции и Англии пришли к выводу, что нацистская Германия опережает их страны в подготовке к войне. На англо-французских военных переговорах отмечалось превосходство верхмата в вооружении и степени боеготовности. Безусловно, военный потенциал Франции и Англии превосходил военные возможности нацистского рейха, но этот потенциал мог проявиться только в ходе длительной войны.
Однако в общественном мнении двух стран не было сомнения в окончательной победе над Германией. Французы были убеждены в неисчерпаемых материальных ресурсах Британской империи, а англичане глубоко верили в боеспособность французской армии. Западные лидеры считали, что время работало в пользу Франции и Англии, что блокада станет решающим оружием союзников в борьбе с Германией, что экономическая война позволит сохранить жизнь французских и английских солдат.
На переговорах представителей французских и английских штабов, которые происходили весной и летом 1939 г., союзники пришли к единому мнению, что грядущая война будет иметь длительный затяжной характер, что на первом этапе союзники будут осуществлять стратегическую оборону. Перед военно-морскими силами ставилась задача обеспечить коммуникации с заморскими владениями Франции и Англии, а также осуществлять морскую блокаду Германии.
Объявление войны было встречено населением Франции с тревогой и подавленностью. Общественное мнение не проявляло того энтузиазма, который был в 1914 г., когда французы рвались в бой, чтобы отвоевать Эльзас и Лотарингию. Но наблюдатели отмечали, что большинство сознавали необходимость военного отпора Гитлеру. Незадолго до войны социологические исследования показали, что 76 процентов опрошенных французов и француженок заявили, что следует использовать силу против Германии, если она предпримет попытки захватить Данциг. По свидетельству Я.З. Сурица, французы «на войну идут без энтузиазма, с сознанием трагичности и... с фаталистическим ощущением - иначе нельзя, но без паники».
Мобилизация проходила организованно. Действия правительства находили поддержку у населения. Даже коммунисты заявили о своей решимости сражаться с фашистами и защищать Францию. Р. Ролан - «старый борец за мир», направил письмо Э. Даладье, в котором поддержал решение правительства.
Перспективы войны оценивались по-разному. Многие французы еще жили воспоминаниями о победах в первой мировой войне и верили, что французская армия сильная, а французская пехота лучшая в мире. Как заметил по этому поводу французский историк М. Галло, «у гальского петуха было много спеси». Были, конечно, и другие настроения. Наиболее прозорливые французы понимали, что их родину ждут жестокие испытания. Беспокойство вызывал тот факт, что в начавшейся войне Франция не имела такого союзника, как Россия. Известный французский журналист Эммануил Берль вспоминает, что шофер такси, участник войны 1914-1918 гг., сказал ему с озабоченным видом: «Русские не с нами, мы пропали!». «Я не сомневаюсь, - замечает Э. Берль, - что в сознании нашего народа этот альянс никогда не отвергался».
В политических кругах были деятели, которые не оставляли надежд, что до большой войны дело не дойдет, что еще есть возможность придти к соглашению с Гитлером. В первые дни войны Э. Даладье приходил в резиденцию премьер-министра на улицу Сен-Доминик встревоженный и опечаленный. Желая успокоить шефа, директор его кабинета встречал главу правительства словами: «Полноте, господин председатель, все это кончится конференцией».
Объявление войны нацистской Германии французским и английским правительствами было с энтузиазмом встречено в Польше. Поляки надеялись, что их родине будет оказана немедленная и эффективная помощь от союзных держав, которые являлись гарантами независимости Польши и имели с ней военные соглашения.
После заявления английского премьера о предоставлении гарантий Польше в начале апреля 1939 г. было опубликовано англо-польское коммюнике о намерении сторон заключить договор о взаимопомощи. В последнюю неделю мая в Варшаве состоялись англо-польские переговоры, на которых были определены обязательства Англии по оказанию помощи Польше в случае войны с Германией. 26 августа, то есть тогда, когда германская агрессия против Польши была неминуема, в Лондоне был подписан англо-польский договор о взаимопомощи.
Франко-польские отношения имели более длительную историю. 19 февраля 1921 г. был заключен политический договор о взаимопомощи между Францией и Польшей. Одновременно была подписана военная конвенция, которая подразумевала оказание французской помощи в реорганизации и оснащении польской армии. В рамках Локарнских соглашений в октябре 1925 г. Франция и Польша подтвердили свои обязательства по взаимопомощи. В апреле 1939 г. Франция присоединилась к английским гарантиям Польши. В мае в Париже проходили франко-польские военные переговоры, в ходе которых были зафиксированы следующие обязательства французской стороны в случае германской агрессии: сухопутные силы Франции начнут боевые действия на франко-германском фронте с ограниченными целями на 3-й день войны, а наступление главными силами на 15-й день войны; Париж должен был направить в Польшу французские авиационные части для участия в боевых действиях против верхмата и организовать челночные полеты 5-ти авиагрупп бомбардировщиков в целях нанесения ударов по военным объектам Германии, а также оказать помощь Польше вооружением.
Однако официального соглашения в мае подписано не было. Генерал Гамелен в письме к Э. Даладье писал после окончания переговоров: «Мне кажется, что теперь отступать, не теряя уважения со стороны поляков, совсем поздно. Но я хочу подчеркнуть, что, сохранив военную честь Франции, я не предпринял ничего, что могло бы связать правительство». Только 4 сентября, в условиях начавшейся войны в Париже было подписано дополнение к франко-польскому договору, в котором нашли отражение обязательства Франции, обсужденные на майских военных переговорах.
Таким образом, формально существовала договорно-правовая основа военного сотрудничества Польши с Францией и Англией в случае войны. Однако англо-французские союзники не были искренними со своим партнером-союзником. Представители генеральных штабов Франции и Англии пришли к выводу, что «судьба Польши будет зависеть от конечного результата войны, а последняя в свою очередь будет определяться не тем, могут ли союзные державы ослабить давление на Польшу в начале войны, а тем, окажутся ли они в состоянии нанести поражение Германии в конечном счете».
Такая оценка возможностей англо-французской коалиции по оказанию военной помощи Польше вполне устраивала французское командование и соответствовала пассивной оборонительной доктрине и стратегическим расчетам генерального штаба французской армии. Военные историки отмечают, что оперативные документы французских штабов накануне войны весьма осторожно и нерешительно планировали боевые действия французской армии против Германии. Адмирал Офан в своей книге, изданной в 1971 г. пишет, что в июле 1939 г. он как помощник начальника генерального штаба флота присутствовал на совещании высших военных чинов Франции, которое проводил генерал Гамелен. По словам адмирала, Гамелен весьма откровенно заявил, что в случае войны он ничего не сможет сделать для того, чтобы оказать помощь Польше, кроме как малыми силами «приклеиться» к линии Зигфрида. Но Гамелен сказал, что из самолюбия и собственного престижа он не хочет в этом признаться правительству. Кроме того, добавил начальник генерального штаба национальной обороны, уже поздно для таких признаний, поскольку правительство взяло на себя политические обязательства по отношению к Польше, не консультируясь с военными. Таким образом, пассивная оборонительная стратегия, фактически исключающая эффективность помощь Польше, была определена французским генеральным штабом еще до начала войны.
По мнению некоторых исследователей, правящие круги Франции и Англии своей политикой гарантий, а позднее военно-политическими соглашениями с Варшавой ставили своей целью привязать Польшу к франко-английской коалиции. В Париже и Лондоне считали, что согласие польского правительства на требование Гитлера было бы ударом по расчетам союзников. Франция и Англия могли окончательно потерять своего союзника, хотя и слабого, на Востоке Европы. Французский генеральный штаб учитывал польские дивизии в балансе сил с Германией. Боевые действия польской армии против верхмата должны были, по замыслу французских стратегов, ослабить группировку германских войск на границе с Францией и обеспечить франко-английскому блоку выигрыш во времени для наращивания своих сил и средств.
Первые дни войны показали, что вермахт в Польше имел абсолютное превосходство в силах и средствах. Польская армия не могла выдержать натиск агрессора. Все расчеты главного штаба вооруженных сил Польши исходили из предположения, что Англия и Франция в случае нападения на Польшу предпримут немедленно боевые действия против Германии. В одном из документов по вопросам обороны Польши, составленном в начале 1939 г. эта стратегическая концепция была сформулирована с следующей форме: «Доведение до немедленного и автоматического выступления западных государств с момента начала военных действий и, таким образом, с самого начала превращение польско-германской войны в войну Германии с коалицией западных держав и Польши. Только при этих условиях можно ожидать полной и окончательной победы». В соответствии с духом и буквой англо-французских гарантий Польше западные державы должны были немедленно объявить войну Германии, ибо она совершила акт преднамеренной агрессии. Однако в течение 1 и 2 сентября Англия и Франция воздерживались от этого решительного шага. Война была объявлена 3 сентября. В этот же день командующий польской армией маршал Рыдз-Смигли получил телеграмму от французского главнокомандующего сухопутными силами следующего содержания: «Генерал Гамелен намеревался начать воздушные действия сегодня же, но вынужден был отложить их до того момента, когда будет готова к боям британская авиация. Он назначил на 4 сентября, третий день нашей мобилизации, начало сухопутных операций, что соответствует срокам, предусмотренным в военном соглашении».
Однако подобные декларации не соответствовали истинным замыслам французского главкома. 4 сентября в Париже состоялось совещание высокопоставленных генералов Франции и Англии. По свидетельству Гамелена, председательствовавшего на совещании, английские представители достаточно четко высказали мнение, что Польша может потерпеть поражение и поэтому действия французской армии ничего не дадут и лишь приведут к «слому наших средств» в ходе «бесполезных, недостаточно подготовленных и проводимых в спешке» военных операций. На совещании вновь была высказана мысль, что начавшаяся война будет длительной и окончится победой союзников, что позволит «возродить» независимую Польшу. «Конечно, - заявил Гамелен, - мы сделаем все, чтобы помочь полякам. Но нельзя «сломать» или ослабить армию, флот и авиацию Франции, ибо это ничего не даст, но будет иметь тяжелые последствия в будущем и отрицательно повлияет на исход войны».
5 сентября Гамелен направляет в Варшаву новую телеграмму, содержание которой могло вызвать некоторое недоумение у командования польской армии. Гамелен писал: «Генеральный штаб французской армии доводит до вашего сведения, что наступающие французские части встретили оборонительные укрепления противника, сооруженные еще в мирное время и усиленные в период политической напряженности, предшествующей военным действиям. Штабы союзников стоят перед необходимостью подготовить дальнейшее наступление». Директива главкома французскими войсками на Северо-Восточном ТВД генерала Жоржа командующему 2-й группой армий генералу Претела уточняет параметр этого «дальнейшего наступления». В этом документе указывалось: «Находящиеся под вашим командованием армии должны осуществить активные разведывательные действия мелкими группами».
7 сентября в докладе, подготовленном для заседания военного комитета Гамелен записал: «Мы не можем оказать Польше прямую и быструю помощь: наша обязанность беречь силы и средства для длительной войны». Гамелен высказался против нанесения воздушных ударов по Германии силами английской авиации, поскольку немцы могут нанести ответный удар по французским городам, что, по мнению генерала, может затруднить концентрацию французских войск.
8 сентября 1939 г. польский атташе в Париже в своем донесении в главный штаб писал: «До 7.9.1939 г. 10 часов на Западе никакой войны фактически нет. Ни французы, ни немцы друг в друга не стреляют. Точно также нет до сих пор никаких действий авиации... Моя оценка: французы не проводят ни дальнейшей мобилизации, ни дальнейших действий и ожидают результатов битвы в Польше».
9 сентября девять французских дивизий предприняли в Сааре наступление с ограниченными задачами на фронте шириной в 32 км. Они продвинулись на 3-8 км в предполье немецкой оборонительной линии Зигфрида. Противник без боя отошел на основные позиции. Это подобие наступательной операции, которую публицисты и историки окрестили «политическим», «ненужным» наступлением не могло облегчить положение польской армии. Командование вермахта не перебросило из Польши на германо-французский фронт ни одного солдата, ни одного танка или самолета.
Более того, наступление французских армий было практически остановлено в тот же день, когда оно началось. 9 сентября генерал подписал «личную инструкцию № 1», адресованную командующему войсками на Северо-Западном ТВД. Документ начинается фразой, которая звучит весьма многозначительно: «Продолжая начатые операции, следует думать о будущем». Далее в директиве говорится: «Необходимо теперь же признать, что польская армия не сможет закрепиться на Нареве и Висле. Какие бы дипломатические маневры ни будут предприняты, надо рассматривать последствия этого в военном плане». Далее Гамелен высказал предположение (справедливые - И. Ч.), что главные силы Германии, освободившись в Польше, могут повернуть на Запад, против Франции, которая будет вынуждена «использовать все силы в этой решающей схватке». Чтобы предупредить развитие событий, Гамелен предлагает укрепить занятые позиции на фронте с Германией, ускорить организацию обороны на других участках фронта, укрепить противовоздушную оборону войск.
Решение французского главкома было одобрено на первом заседании верховного совета союзников, которое состоялось 12 сентября, в небольшом городе Абвиль на северо-востоке Франции. В работе этого высшего военно-политического органа франко-английской коалиции приняли участие Э. Даладье, Н.Чемберлен и представители военного командования Франции и Англии. В ходе дискуссии участники встречи пришли к выводу, что «союзники ничего не могут предпринять для того, чтобы помешать оккупации Польши». Э. Даладье и Н.Чемберлен признали, что проводимые французскими войсками операции с ограниченными целями не имеют смысла, что организация крупномасштабных боевых действий по прорыву линии Зигфрида требует сосредоточения значительных сил и средств. При обмене участники совещания подчеркивали, что необходимо «беречь» французскую армию.
В отношении боевых действий на франко-германском фронте верховный совет союзников принял следующие решения: «Не проявлять поспешности в осуществлении крупномасштабных наземных операций: ожидать максимального увеличения боевых средств; воздерживаться от значительных воздушных операций, которые могли бы вызвать ответные удары германской авиации... Мы не можем много сделать для Польши, но на Западном фронте будет одержана победа над Германией». Смысл этого решения был предельно ясен: помощь Польше практически прекращалась и эта союзная держава была обречена на поражение.
В тот же день после окончания совещания в Абвиле французский главнокомандующий подписал «Личную и секретную инструкцию № 4», адресованную командующему войсками на Северо-Восточном ТВД генералу Жоржу. «Общая ситуация, сложившаяся в результате военных событий, развернувшихся в Польше, снимает с нас необходимость обеспечивать базу для возможного наступления на линию Зигфрида, что может усилить опасность для французской армии».
14 сентября генерал Гамелен направляет польскому командованию специальное послание, которое свидетельствует, что французский главнокомандующий преднамеренно скрывал от своего союзника подлинный смысл решения, принятого в Абвиле. В этом послании говорилось: «Последнее заседание верховного совета определило твердую решимость Франции и Великобритании обеспечить Польше всю возможную помощь. Формы этой помощи намечены совместно с нашими британскими союзниками после тщательного анализа общей обстановки. Я могу Вас заверить, что ни одна из возможностей прямой помощи Польше и ее армии не будет оставлена без внимания».
Никакой помощи Польша не получила, польская армия была разгромлена. Французские дивизии, подошедшие к линии Зигфрида, замерли в бездействии.
30 сентября на КП командующего 2-й группой армий генерал Жорж дал указание отвести французские войска с позиций, занятых в предполье линии Зигфрида. 3-4 октября это отступление было осуществлено и французские войска укрылись за укреплениями линии Мажино. 16 октября немцы начали выдвижение своих частей и вышли на франко-германскую границу, но дальнейшие наступательные действия не предпринимали. Так закончилось это наступление французских войск, которое должно было свидетельствовать о якобы подлинных намерениях Франции и Англии оказать помощь гибнущей Польше.
Каковы же были причины бездействия и пассивности французского командования? Современники и историки единодушны в том, что на франко-германском фронте соотношение сил было в пользу французской армии. По данным западно-германского исследователя Б. Мюллер-Гиллебранда, немецкая группа армий «Ц», на которую возлагалась оборона на западе Германии, была развернута в составе 31 2/3 дивизий. С началом войны она была усилена соединениями резерва и к 10 сентября насчитывала 43 2/3 пехотных дивизий. Из этого количества около 16 дивизий находились в 5-й армии, которая была сосредоточена по границе с Голландией, Бельгией и Лоюксембургом. На франко-германской границе протяженностью в 483 км находилось две немецко-фашистские армии, в которых имелось 24 дивизии. По-существу в группе армии «Ц» не было танков.
Сам Гамелен утверждал, что французская армия в начале сентября располагала 85-ю соединениями. Для наступления в Сааре можно было использовать 40 дивизий.
Докладывая на заседании военного комитета 8 сентября, Гамелен сообщил, что французское командование располагает большими резервами, в том числе: 70 полками резерва артиллерии (по словам Гамелена, «единственная в своем роде группировка, каких не имеется ни в одной другой стране»), 40 пулеметными, 36 батальонами танков. На Нюрбергском процессе В. Кейтель и А.Йодль в своих показаниях говорили, что в 1939 г. верхмат не мог вести войну на два фронта. Германские историки и мемуаристы единодушно утверждают, что наступление французской армии в сентябре 1939 г. могло поставить Германию на грань катастрофы и, во всяком случае, изменить ход начавшейся второй мировой войны.
Уже после окончания второй мировой войны, оправдываясь за отказ Франции оказать существенную помощь Польше, Гамелен в письме к военному историку полковнику Гутару писал, что французская армия не могла предпринять операции по прорыву линии Зигфрида, поскольку не имела в начале сентября тяжелой артиллерии и боеприпасов к ней. По мобпланам артиллерийские части прорыва могли сосредоточиться на фронте лишь на 20-й день мобилизации. Гамелен считает, что он не мог идти на риск штурма линии Зигфрида без соответствующей артиллерийской поддержки. Утверждения французского главкома встречали серьезную критику историков. Во-первых, многие исследователи считают, что французский генеральный штаб преувеличивал мощность линии Зигфрида. Во-вторых, вызывает удивление тот факт, что тяжелая артиллерия находилась до мобилизации далеко от зоны наиболее вероятного ее использования.
Военные историки приходят к заключению, что решительные действия французских войск на франко-германском фронте могли бы принести успех. Генерал А.-М. Шассен в своей «Военной истории второй мировой войны» пишет: «С момента объявления войны французская армия имела шансы прорваться через линию Зигфрида в то время, как главные силы германской армии были заняты в Польше». Такого же мнения придерживается Ж. Шастене. «Если бы в тот период, когда все подлинно боеспособные силы врага были задействованы в Польше, мы сумели бы предпринять широкое наступление с целью отрезать Рурский бассейн от остальной Германии, успех этой операции был весьма вероятен».
Трудно, безусловно, безоговорочно утверждать, что наступление армии в Сааре привело бы к поражению Германии. События в Польше развивались стремительно, и слабое сопротивление польской армии германскому нашествию было очевидно. Но, несмотря на быстротечность военных действий в Польше, существовала прямая целесообразность наступления французской армии.
Совершенно очевидно, что если правительства Англии и Франции не использовали благоприятную стратегическую обстановку и не предприняли активных боевых действий против фашистской Германии, то в основе подобных решений лежали политические мотивы. Генерал Бофр, рассматривая действия командования французской армии в период польской кампании верхмата, приходит к выводу, что «в политических установках следует искать причины полнейшей бездеятельности войск нашего Лотарингского фронта».
В советской историографии сложилось мнение, что Англия и Франция не помогли Польше потому, что она лежала на пути фашистской Германии на Востоке, что они готовы были демонстрировать свою пассивность, чтобы убедить руководство третьего рейха, что продолжение агрессии в сторону Советского Союза не встретит с их стороны противодействия. Для такой точки зрения имеются основания, и она может быть принята в качестве научной гипотезы.
Заключение советско-германского пакта о ненападении поколебало позиции сторонников сговора с Германией на антисоветской основе, хотя надежды на такой сговор все же оставались. 16 сентября в телеграмме в НКИД полпред СССР во Франции Я.З.Суриц отметил, что французское командование бережет силы армии, но делает предположение, что эти силы «охотно были бы поставлены в расположение любой антисоветской коалиции».
Гитлер и его окружение легко разгадали замыслы Англии и Франции. Они были уверены, что западные союзники не предпримут каких-либо активных действий против Германии. На этом строились все расчеты фашистского руководства. 28 августа начальник генерального штаба сухопутных войск генерал Ф. Гальдер сделал интересную запись в своем дневнике следующего содержания: «Фюрер не обидится на Англию, если она будет вести мнимую войну». Через три дня накануне начала войны Гальдер вновь записывает: «Фюрер спокоен... он рассчитывает на то, что французы и англичане не вступят на территорию Германии».
Поражение Польши ухудшило стратегическое положение Англии и Франции. Они лишились единственного союзника на Востоке, с которым были связаны договорными обязательствами. Германия на какое-то время устранила вероятность ведения войны на два фронта. Оккупировав польскую территорию, гитлеровская Германия получила дополнительные сырьевые и промышленные ресурсы для продолжения войны против англо-французской коалиции. Вооруженные силы третьего рейха, получившие опыт ведения войны, начали подготовку операции на Западе.
Англо-французские союзники потерпели крупное политическое поражение. Они показали всему миру подлинную цену своих «гарантий» союзному государству. Нейтральные страны Западной Европы, которые тяготели к англо-французскому блоку, потеряли доверие к политике Англии и Франции. Быстрый разгром Польши обострил страх перед гитлеровской агрессией в малых странах, правящие круги которых пытались лавировать между воюющими державами, но в их политике усилилась тенденция к сближению с фашистской Германией.
Нападение нацистской Германии на Польшу не было неожиданностью для советского руководства. Советско-германский пакт от 23 августа 1939 г. и секретный протокол к нему решили судьбу Польши, разделив ее на «сферы интересов» Германии и СССР.
В секретном дополнительном протоколе указывалось, что линия, разделяющая сферы интересов Советского Союза и Германии будет проходить по рекам Нарев, Висла и Сан. Вопрос о существовании независимого польского государства должен быть решен позднее по согласованию сторон, «в порядке дружественного обоюдного согласия».
Конечно, это была тайная сделка Сталина и Гитлера. Советское руководство понимало, что раздел Польши вызовет осуждение мирового общественного мнения, неблагоприятно скажется на авторитете и престиже СССР в мире. Вероятно, в силу этих причин, Москва предпринимала попытки до поры до времени замаскировать истинную сущность германо-советского соглашения и его антипольскую направленность, и создать за рубежом мнение, что Советский Союз не помышляет о вторжении своих войск на польскую территорию и, более того, готов оказать своему соседу реальную помощь в случае возникновения военного конфликта.
Отвечая на вопросы сотрудника газеты «Известия» 27 августа 1939 г., маршал К.Е. Ворошилов отметил, что на переговорах военных миссий СССР, Франции и Англии не затрагивался вопрос об оказании помощи Польше сырьем и военными материалами. «Помощь сырьем и военными материалами является делом торговым, - заявил нарком обороны, - и, для того, чтобы давать Польше сырье и военные материалы, вовсе не требуется заключение пакта взаимопомощи и тем более военной конвенции». Это заявление народного комиссара обороны СССР было воспринято в дипломатических кругах как выражение официальной позиции советского правительства, готового оказывать Польше материальную помощь, несмотря на советско-германский договор от 23 августа 1939 г.
Как пишет в своих воспоминаниях министр иностранных дел Польши Ю. Бек, 2 сентября состоялась встреча с советским полпредом в Варшаве Н. Шароновым. В ходе беседы советский дипломат заявил, что СССР готов предоставить Польше возможность приобретать в России необходимые ей материалы, в том числе и военного назначения. Такой демарш советского полпреда в Варшаве вызывает удивление. Трудно представить, что Шаронов предложил помощь Польше по своей инициативе. Совершенно очевидно, что, заключив соглашение с Гитлером о разделе Польши, готовя ввод частей Красной Армии на польскую территорию, Сталин не стал бы предоставлять помощь Польше. Сталин крайне враждебно относился к Польше. «Уничтожение этого государства в нынешних условиях означало бы одним буржуазным фашистским государством меньше! - говорил Сталин в беседе с Г. Димитровым в начале сентября.
Надеяться Варшаве на советскую помощь было бессмысленно. 5 сентября польский посол В. Гжибовский был принят Молотовым. Он затронул вопрос о товарообороте между СССР и Польшей, а также о снабжении Польши военными материалами и о транзите военных материалов из других стран через советскую территорию в Польшу. Молотов заверил, что торговые соглашения между СССР и Польшей, заключенные 19 февраля 1939 г. будут выполняться советской стороной. «Что же касается поставок из СССР в Польшу военных материалов, а также их транзита через СССР из других стран, то это маловероятно в данной международной обстановке, когда в войне уже участвуют Германия, Польша, Англия и Франция, а Советский Союз не хочет быть втянутым в эту войну на той или на другой стороне и должен, в свою очередь, принимать меры по обеспечению себя нужными военными материалами и вообще по обеспечению своей внешней безопасности», - такой ответ Молотова означал категорический отказ помочь Польше.
После развязывания войны в Европе Москва в течение двух недель не делала каких-либо официальных заявлений, свидетельствовавших об отношении СССР к начавшейся войне. Такое положение порождало в политических кругах европейских стран различного рода предположения и догадки о внешнеполитическом курсе СССР. 7 сентября по просьбе французского посольства заместитель наркома иностранных дел С.Лозовский принял Ж. Пайяра. Беседа носила общий характер, но было заметно, что французский дипломат стремился получить ответы на некоторые «деликатные вопросы», выяснить позицию СССР в связи с начавшейся войной. Пайяр посетовал, что СССР и Франция будто бы оказались в «противоположных лагерях». Лозовский, подчеркивая нейтральную позицию СССР, не согласился с мнением французского дипломата и заявил, что «наши страны находятся в разном положении, но не в противоположных лагерях».
Из различных источников Париж и Лондон получали сведения о вероятном разделе Польши между Советским Союзом и Германией, о возможном вводе частей Красной Армии на польскую территорию.
9 сентября поверенный в делах Франции в Москве Пайяр телеграфировал в МИД Франции, что Советский Союз намерен ввести свои войска в Польшу. «Следует опасаться, - писал он, - что советское правительство отныне стремится реализовать за счет Польши и Балтийских государств территориальные преимущества, которые, по всей вероятности, могли быть обещаны СССР в качестве компенсации в ходе переговоров Сталина с Риббентропом».
В телеграмме в Москву Я. З. Суриц 10 сентября сообщил, что в Париже «больше всего толков и тревог вызывает позиция СССР». Полпред отмечал также, что заметна явная растерянность в тех кругах, которые с симпатией или сочувствием относились к СССР.
11 сентября один из сотрудников канцелярии министра иностранных дел, действуя, вероятно, по поручению Ж.Бонне, в беседе с 1-м секретарем полпредства СССР Н.И.Бирюковым, спросил, насколько достоверны слухи о предстоящем вступлении Красной Армии в Западную Украину. В правительственных кругах Франции, безусловно, обсуждался вопрос о действиях французской дипломатии в случае участия СССР в разделе Польши.
Генеральный секретарь МИД Франции А. Леже в беседе с американским послом У. Буллитом 7 сентября заявил, что французское правительство считается с возможностью оккупации Красной Армией части Польши и в этом случае «гарантия, данная Польше, будет, естественно, и против СССР». Более того, этот высокопоставленный чиновник дал понять американскому дипломату, что если СССР нападет на Польшу, то Париж и Лондон будут рассматривать эти действия «как акт войны» против Франции и Англии.
Однако в правительстве Франции возобладала более взвешенная и осторожная точка зрения.
16 сентября премьер-министр Э. Даладье, ставший 13 сентября одновременно и министром иностранных дел, направил следующую инструкцию французским представителям за границей: «Пока существует возможность эволюции советской политики и СССР сохраняет позиции между двумя блоками воюющих держав, мы должны не противодействовать такой позиции».
Боевые действия верхмата развивались стремительно. Сопротивление польской армии было сломлено. 8 сентября германские немецко-фашистские войска окружили польские силы восточнее Варшавы и вышли на линию Львов, Владимир-Волынский, Брест, Белосток, продвинувшись восточнее линии, определенной секретным протоколом к советско-германскому договору от 23 августа 1939 г. Польские войска еще оказывали сопротивление в Варшаве, в крепости Модлин и в некоторых других пунктах, но организованная оборона польской армии рухнула. В этих условиях советское правительство приняло решение осуществить ввод частей Красной Армии и в восточные районы Польши.
Берлин с самого начала военных действий в Польше был заинтересован, если не втянуть СССР в войну на стороне Германии, то подтолкнуть его к осуществлению ввода частей Красной Армии на польскую территорию. Уже 3 сентября 1939 г. Риббентроп предложил СССР ускорить ввод советских войск в Польшу. 10 сентября германский посол в Москве Ф. Шуленбург телеграфировал в Берлин, что Москва выжидает более благоприятного момента, когда Польша в результате действий верхмата будет «разваливаться на куски». В ночь на 17 сентября Шуленбург был в Кремле у Сталина, который согласовал с германским послом заявление советского правительства в связи с вводом частей Красной Армии. По настоянию Шуленбурга из советского документа было исключено упоминание о германской агрессии и о германской угрозе населению Западной Белоруссии и Западной Украины.
17 сентября в 3 часа ночи заместитель народного комиссара по иностранным делам В.П. Потемкин вызвал польского посла В. Гжибовского и зачитал ему ноту советского правительства. В этом документе говорилось, что война выявила внутреннюю несостоятельность польского государства, которое фактически распалось. В результате военного поражения Польша превратилась в удобное поле для всяких случайностей и неожиданностей, могущих создать угрозу для СССР. Кроме того, указывалось в ноте, советское правительство решило ввести свои войска в восточные районы Польши и взять под свою защиту жизнь и имущество населения Западной Украины и Западной Белоруссии. Текст ноты с препроводительным письмом Молотова был разослан послам и посланникам государств, имеющих дипломатические отношения с СССР. В письме содержалось сообщение о решении Советского правительства проводить политику нейтралитета. Одновременное принятие решения о вводе частей Красной Армии в Польшу и о нейтралитете СССР в начавшейся войне имело принципиальное значение, поскольку подчеркивало, что советская военная акция в Польше имеет ограниченный характер и не означает вступление Советского Союза в войну.
Вступление советских войск на польскую территорию было тщательно подготовлено. В начале сентября народный комиссариат обороны и генеральный штаб Красной Армии осуществили ряд мер по повышению боевой готовности войск. В приграничных округах проводились сборы командиров запаса, осуществлялось развертывание частей и соединений по штатам военного времени, на советско-польской границе создавалась группировка войск, усиленная танковыми частями, для осуществления планируемой операции. Позднее в советской историографии ввод частей Красной Армии получил название «освободительного похода». Однако современники воспринимали эту акцию правительства СССР как военную операцию на территории враждебного государства. В центральных газетах за 19-21 сентября публиковались сводки о военных действиях Красной Армии в Польше, в которых указывалось, что советские войска «отбрасывали» части польской армии, разоружали польские части, брали в плен польских военнослужащих, захватывали военные трофеи.
В период действий Красной Армии в Польше с германским командованием были согласованы рубежи продвижения советских войск, на некоторых направлениях для установления контактов с командирами частей верхмата направлялись советские офицеры связи. 18 сентября было подписано германо-советское коммюнике о действиях советских и германских войск в Польше. В этом документе говорилось, что действия советских и германских войск «не преследуют какой-либо цели, идущей вразрез с интересами Германии или Советского Союза и противоречащей духу и букве пакта о ненападении». Коммюнике подчеркивало, что задача советских и германских войск состоит в том, чтобы «восстановить в Польше порядок и спокойствие, нарушенное распадом польского государства и помочь Польше переустроить условия своего государственного существования».
Вступление Красной Армии в восточные районы Польши вызвали многочисленные комментарии во французской прессе. Общественное мнение Франции было встревожено. Многие французы считали, что проводимая Москвой акция свидетельствует о предварительном сговоре СССР и Германии о разделе Польши, об углубленном советско-германском сотрудничестве. В письме к В.П. Потемкину от 18 октября Я.З. Суриц писал: «Утвердилась уверенность (в политических кругах Парижа. - И.Ч.), что наша интервенция в Польше была заранее согласована с Германией и находится в неразрывной связи с пактом о ненападении».
Однако оценки, касающиеся ввода частей Красной Армии в Западную Украину и Западную Белоруссию, не были единодушными. Некоторые политические деятели делали «логический вывод»: Франция вступила в войну во имя защиты союзной Польши, Советский Союз «напал» на Польшу, следовательно, СССР вступил в войну на стороне Германии, и Франция должна объявить войну Советскому Союзу. Польское правительство пыталось воздействовать на правительства Франции и Англии и побудить их к решительным действиям против СССР. Министр иностранных дел Польши Ю. Бек сообщил в Париж и Лондон, что его правительство рассчитывает на твердую позицию Франции и Англии по отношению к Советской России. Польский посол в Париже Ю. Лукасевич выяснял позицию Франции в отношении намерения польского правительства объявить «состояние войны» с СССР. Правительство Даладье, однако, проявило осмотрительность и отвергло предложения экстремистов. Лукасевичу было указано, что объявление войны Советской Россией «поставило бы в исключительно трудное положение Париж и Лондон, которые хотят избежать осложнений и не смогут последовать за польским правительством».
18 сентября премьер-министр Франции Э. Даладье пригласил на беседу советского полпреда Я.З. Сурица. Глава французского правительства заявил, что в действиях СССР в Польше «он усматривает кричащее противоречие с ранее объявленным нейтралитетом». Далее Даладье сформулировал ряд вопросов, которые он просил передать в Москву. Беседа свидетельствовала о желании главы французского правительства разобраться со сложившейся ситуацией и выяснить намерения советского руководства.
19сентября в пространной телеграмме в Москву Суриц писал:»Что касается реакция на нашу интервенцию в Польшу, то уже сейчас с известной долей уверенности можно сказать, что французское правительство никаких «выводов» сейчас не делает и будет занимать выжидательную позицию». По мнению полпреда, французы «будут крепко цепляться за объявленный нами нейтралитет и будут избегать всего, что способно нас из него вывести».
19 сентября Даладье в телеграмме в Москву обязал Пайяра попросить встречи с Молотовым и спросить объяснения последних акций советского правительства. Предлагалось также в осторожной форме задать главный вопрос: вступление советских войск в восточные районы Польши имеет целью оказать покровительство этническому меньшинству населения или же СССР стремится получить особую позицию при последующем решении всей польской проблемы? Молотов не принял Пайяра. Беседу с ним вел В.П. Потемкин. Заместитель наркома иностранных дел заметил французскому дипломату, что цели советской политики достаточно разъяснены официальными заявлениями правительства СССР. «Мне не известно, - заявил далее Потемкин, - сочтет ли оно (советское правительство - И.Ч.) вообще необходимым давать кому бы то ни было объяснения по поводу своей внешней политики. Политика СССР вполне самостоятельна, правительство отчитывается в ней только перед своим народом». Столь резкий ответ, необычный в дипломатической практике, не был случайным.
26 сентября, в телеграмме советскому полпреду в Лондоне И.М. Майскому, В.М. Молотов изложил основы внешнеполитического курса СССР в сложившейся военно-политической обстановке в Европе и дал указания изложить эти положения английскому правительству. Нарком иностранных дел подчеркнул, что «СССР остался и думает остаться нейтральным в отношении войны в Западной Европе». Судьба Польши, указывалось в телеграмме, зависит от многих факторов и противоречивых сил, учесть которые в настоящее время невозможно. Молотов подчеркнул, что принципы внешней политики СССР остаются прежними. Что касается советско-германских отношений, то они определяются пактом о ненападении и последующими опубликованными документами.
На следующий день в телеграмме полпреду СССР в Париже Молотов обязал Сурица изложить французскому правительству советскую позицию в соответствии с указаниями Майскому. Далее в телеграмме говорилось: «...Прошу при встрече с Даладье заявить, что в Москве оскорблены тоном его вопросов, которые напоминают допрос, недопустимый обычно в отношениях с равноправными государствами».
Позиция советского правительства была обозначена четко и категорично: Москва не намеревалась обсуждать польскую проблему с Францией или Англией. Все вопросы, касающиеся судьбы Польши, правительство СССР собиралось согласовывать лишь с Берлином.
|
