Нижегородский филиал негосударственного некоммерческого образовательного учреждения высшего профессионального образования

«Гуманитарный институт» (г. Москва)

Юридический факультет

Курсовая работа

"Брачное право в условиях язычества и после принятия христианства"

Нижний Новгород

2009

Оглавление

Введение

1. Брачное право Древней Руси: возникновение и развитие в условиях язычества

2. Специфика брачно-семейных отношений после принятия христианства

Заключение

Список использованных источников и литературы

Введение

Семья – это коллектив, объединенный различными узами. Одни из них связаны с чувствами, другие с соображениями нравственного и даже материального или делового порядка. Особое место в системе общественных ценностей занимает семья как круг лиц, которых сплачивает не только эмоциональное начало, но и взаимные права, обязанности, предусмотренные правовыми нормами. Семья выполняет самые разнообразные функции, к числу которых относятся рождение и воспитание детей, удовлетворение потребностей мужчины и женщины как биологического, так и духового порядка. Многообразие признаков, характеризующих семью как специфическую группу, объясняет существование разных понятий «семья».

Обращение к проблемам семейного права не случайно – трансформации института семьи вызывают много вопросов теоретического и практического характера. Семья является первичной социальной ячейкой и источником воспроизводства социума. Семья – воспитательная среда, интерпретационная система, в рамках которой формируются и закрепляются на бытовом уровне мировоззренческие, культурологические и нравственные основы жизнедеятельности общества.

Вместе с тем, вплоть до настоящего времени в историко-правовой науке проблемам семьи и брака уделяется явно недостаточно внимания, а имеющиеся работы носят либо сугубо отраслевой, либо прикладной характер.

Актуальность проблем регулирования брачно-семейных отношений и острота вопросов, связанных с ними, особенно заметны в нашей стране – стране углубляющегося процесса депопуляции, где фактом стали сверхнизкая рождаемость, отсутствие стремления молодежи к юридическому закреплению супружеского союза, рост количества бракоразводных процессов, увеличение числа внебрачных детей.

В связи с этим в сфере правового регулирования просто необходимо создание «качественного законодательства», регламентирующего брачно-семейные отношения, и обеспечение реализации издаваемых правовых актов системой действующих юридических гарантий, важнейшее место среди которых отводится гарантиям государственным.

В свою, очередь, законотворческая и правореализационная деятельность в данной социально-юридической сфере невозможна без достаточной идейно-теоретической базы, включающей исторический анализ опыта, накопленного как отечественной политико-правовой мыслью, так и зарубежными аналогами.

Цель курсовой работы – рассмотреть эволюцию брачно-семейных отношений на одном из этапов развития российского государства.

Основная задача курсовой работы – рассмотреть специфику семейно-брачных отношений в условиях язычества и после принятия христианства.

Брачно-семейные отношения не были подробно регламентированы в законодательных актах и иных нормативных документах допетровского времени. Можно предположить, что это объясняется существованием обычаев, традиций, касающихся общих условий и порядка заключения брака. Примером такого обычая может служить институт приданого, предполагавший передачу части имущества семьи невесты жениху. Приданое быстро утратило некоторое символическое значение, присущее ему со времен Древней Руси, и известно нам как явление сугубо экономического характера.

К сожалению, невозможно судить о большей части традиций, связанных с условиями и порядком заключения брака, так как они дошли до наших дней в искажённой форме или не дошли вовсе. По свидетельству С.М. Соловьёва, из подробностей брачных обычаев эпохи Древней Руси нам известны только четыре: сватовство – жених обращался к отцу невесты с предложением; невеста в день свадьбы одевалась в лучшее платье, княжна – во всю утварь царскую; упоминается об обычае разувания мужа молодой женою.[1] Кроме того, анализ тех или иных традиций – тема скорее этнографического, нежели историко-правового характера. Поэтому представляется возможным обратиться к весьма скудному закреплению в законодательных актах этого вопроса.

В положениях Русской Правды встречается лишь одна норма такого рода: «Если жена, обещаясь сидеть во вдовстве по смерти мужа, проживёт имение и пойдёт замуж, то обязана возвратить детям всё прожитое».[2] Этот принцип можно отнести к условиям заключения брака, в данном случае субъект имущественного права: «проживание» ею имения рассматривается как нежелательный акт. Но компенсация за его совершение должна последовать, по мнению законодателя, лишь в том случае, если женщина нарушит обещание «сидеть во вдовстве» и вступит в брак, то есть приоритет в решении большинства вопросов будет принадлежать её мужу.

Судебники 1497 и 1550 года определяют порядок заключения брака лишь в отношении холопства – рабского, подчинённого положения человека: «По холопке, на которой человек женится, он становится холопом, по холопу, за которого женщина выйдет замуж, она становится холопкой. По грамоте о выдаче приданого человек становится холопом».[3] Тем самым холопство определялось по вступлению в брак с представителем соответствующего сословия, что, очевидно, было закреплено с целью создания гарантий против браков с холопами людей из высших категорий населения.

1. Брачное право Древней Руси: возникновение и развитие в условиях язычества

Семьей можно назвать сложный союз супругов между собой и родителей с детьми. Для бытия семьи в теоретическом и законодательном смысле достаточен один из двух союзов. Семьей признаются муж и жена, не имеющие детей. Семью также может составлять один из родителей вместе с детьми.

Однако в понимании семьи древними славянами для ее бытия необходимы оба союза. Считалось, что один союз – союз супругов, у которых не было детей, не выполнял функции семьи. Юридическим основанием союза супругов в русском государстве являлся договор. В основании союза родителей и детей лежало кровное начало, хотя и здесь договорная основа могла присутствовать: постороннее лицо в результате заключения договора об усыновлении имело возможность приобрести статус сына.

В древнеславянском понимании семьи договорное начало преобладало над кровным. Сам термин «семья» на древнерусском языке означал «товарищество, основанное на договоре, соглашении».[4] На языке московского законодательства «семья» есть «стачка», «заговор». Законом предписывалось «не семьяниться ни с кем на государя», то есть не составлять заговор против государственной власти; запрещалось на повальных обысках «лгать семьями и заговорами». В некоторых списках узаконений слово «семья» заменялось словом «артель». Термины семейного и договорного права часто смешивались: люди, совершившие сделку купли-продажи, называли друг друга сватами.

В различных аспектах древнерусского семейного права договорное начало являлось приоритетным. Такая особенность общественной жизни создала основу для формирования характерных черт славянской семьи, отличающих ее от семьи древнеримской и германской.

Сведения о семейном укладе народов, населявших территорию России до принятия христианства, весьма немногочисленны и отрывочны. Летописи говорят о том, что у полян уже сложилась моногамная семья, у других славянских племен: родимичей, вятичей, кривичей – еще сохранялась полигамия. Семейные отношения в этот период регулировались обычным правом.

Источники свидетельствуют о существовании в это время различных способов заключения брака. Один из наиболее древних – похищение невесты женихом. Похищение могло быть как действительным, так и формальным, мнимым. Последнее случалось тогда, когда родители и невеста были согласны на брак еще до похищения.

С течением времени сговор с невестой все чаще стал предшествовать ее уводу. Летописи сообщают, что славяне имели обычай похищать себе на игрищах тех невест, с которыми они сговорились. «…И ту умыкаху жены собе, с нею же кто съвещашеся», – рассказывала об «умыкании у вод» невест «Повесть временных лет»[5] . Обряд похищения невесты «у воды» совершался на праздниках в честь богини «женитвы» Лады, которые начинались ранней весной, «на Красную горку», и продолжались до середины лета – дня Ивана Купалы. У зависимого населения («на простых людех») этот обряд сохранялся и после принятия христианства: следы можно обнаружить в былинах, песнях и церковных документах XIII–XV веков.[6]

Другим способом заключения брака являлась покупка невесты у ее родственников. Продажа невесты могла быть совершена отцом, матерью, а также главой рода или родового союза. Видимо, плата за невесту была связана с похищением и являлась следствием примирения жениха-похитителя с родом невесты, в результате которого жених за невесту отдавал выкуп. Поэтому не случайно у славян было распространено утверждение, что «тот, у кого родились две или три дочери – обогащается, тогда как имеющий двух-трех сыновей делается бедняком».

Вторичное распространение на Руси процедуры покупки невесты исследователи чаще всего связывают с влиянием монголо-татар. Эту точку зрения подтверждает и само название покупки – калым.

Процесс покупки невесты уже в древние времена был достаточно сложным. Одним из важных его элементов был предварительный договор или запродажная сделка. В процедуре договора выделялись два этапа:

- сватовство – осмотр предмета сделки (невесты) через посторонних;

- рукобитье – заключение сделки сторонами: родителями жениха или самим женихом и родителями невесты.

Содержание сделки – условия о величине выкупа и о сроке совершения брака. Форма совершения сделки обычно словесная и символическая («рукобитье», «заручение», то есть связывание рук). К ним впоследствии присоединились и некоторые религиозные формы: богомолье, литки, или пропоины, то есть языческая жертва через возлияние.

В плате за невесту различали действительную плату – вывод, или кладки, получаемую отцом невесты, и обрядовую – выкуп, получаемый братом невесты или ее подругами. О выкупе свидетельствуют строки из свадебной песни невесты:

О, сударь ты мой, ясен сокол, милый брат,

Уж не кидайся ты на злато-серебро,

Уж не продаваи-ка ты меня в цузи людзи.[7]

Процедура заключения брака при покупке состояла только в передаче невесты жениху. Передавалась не невеста как вещь, а символы власти над ней. У славян это была плеть. (У германцев таким символом был меч. Но они передавали мужу право жизни и смерти жены, а русские – лишь право наказаний).

Самой распространенной формой заключения брака у полян являлось приведение невесты ее родственниками в дом к жениху. «Поляне… брачные обычаи имяху: не хожаше зять по невесту, но приводяху вечер, а завтра приношаху по ней, что вдадуче», – сообщала летопись.[8] Слова «приводить» «вести» неоднократно употреблялись летописцем при описании брачных союзов князей: «Игореви взрастъшю и хожаше по Олзе и слушаше его; и приведоша ему жену от Плескова, именем Ольгу». Хотя уже в Уставе Ярослава содержался запрет выдавать замуж силой, согласие невесты при этом не имело существенного значения. Брак заключался в результате соглашения между родственниками невесты и женихом или его родственниками. Церемония брака сопровождалась особым обрядом: невесту приводили вечером в дом к жениху, и она разувала его.

Правда, в летописях и актовых материалах более позднего периода свидетельств бытования обряда «разувания» женой мужа, упомянутого Нестором в рассказе о Рогнеде, не обнаружено. Это позволило некоторым исследователям увидеть его отмирание.[9] Между тем иностранцы, посетившие Россию в XVI–XVII веках, свидетельствовали, что «разувание» жениха существовало на Руси еще долгие годы. Придворный врач англичанин Самуил Коллинс, рассказывая о Московии, сообщал, что и в XVII веке невеста совершала такой обряд: в знак покорности она должна была снять с будущего мужа сапоги. В один сапог жених клал плетку, а в другой – драгоценный камень или монету. Если девушке удавалось снять сначала тот сапог, в котором находилась монета, то невесту считали счастливой. Если в сапоге оказывалась плетка, счастья ей не обещали и говорили, что всю жизнь ей придется угождать мужу. При этом жених в знак своей власти над женщиной ударял свою будущую спутницу жизни плетью по спине.

Личные отношения между супругами во многом зависели от формы заключения брака. При похищении невесты она становилась собственностью своего мужа. Поэтому в отношении женщины у мужа возникали права скорее вещного, чем личного характера. В качестве подтверждения этого предположения исследователь русского права профессор К.А. Неволин рассматривал древнейший обычай сжигать жену, как и остальное имущество ее мужа.[10]

При покупке невесты, особенно при заключении брака с приданым, по соглашению между женихом и родственниками невесты возникали такие отношения, которые несколько ограничивали власть мужа. К тому же и сама жена при такой форме заключения брака приобретала некоторые личные права.

Власть мужа во всех случаях была велика. Но при этом на Руси, по-видимому, муж никогда по закону не имел права жизни и смерти в отношении своей жены. Хотя ее свободой распоряжаться мог. Свидетельством этому могут быть записи в летописи Нестора, относящиеся к 1022 году, о том, что Тмутараканский князь Мстислав и Касожский князь Редедя, вступая в единоборство, условились, что тому, кто победит другого, достанутся не только имение, казна, но также жена и дети побежденного.[11]

Отношения между родителями и детьми в славянских семьях языческого периода строились на признании власти родителей над детьми. Это становится очевидным из всех примеров внутрисемейных отношений, дошедших до нас в летописных упоминаниях Нестора. Но сообщения о взаимоотношениях родителей и детей свидетельствуют о том, что родительская власть была «чужда строгой суровости: при заключении браков собственная воля и желание детей не оставались без внимания; при решении различных жизненно важных вопросов детям предоставлялось право выбора (Святослав, например, позволил своим сыновьям самостоятельно решить: идти на княжение в Новгород или отказаться от него); в межсемейных конфликтах родители и дети, объединенные взаимной обязанностью кровной мести, выступали как паритетные партнеры (например, Святослав вместе со своей матерью Ольгой мстил древлянам за убийство Игоря, Свенельд мстил за смерть своего сына, убитого Олегом, к тому же Русская Правда зафиксировала языческий обычай мщения отца за смерть сына, мщения сына за смерть отца как норму писаного закона).[12]

Расторжения брака древнерусское право этого периода не знало. В языческую эпоху господствовало представление о том, что брак с одной женой заключается «на веки» и простирается за пределы гроба. Известный историк права профессор М.Ф. Владимирский-Буданов предполагал, что именно об этом свидетельствуют которые особенности сожжения вдовы у руссов при смерти мужа,[13] о которых в начале X века рассказывал арабский историк Абуль-Хасан Али ибн-Хуссейн, известный в России как Аль-Масуди: «Когда умирает мужчина, то сжигается с ним жена его живою; умирает женщина, то муж не сжигается». По свидетельству очевидцев, если умерший при жизни был холост, то его женили после смерти. Проблем с выбором невесты, видимо, не было. В таких случаях женщины сами стремились быть сожженными вместе с новым мужем, так как это позволяло «войти в рай».

2. Специфика брачно-семейных отношений после принятия христианства

После крещения Руси в 988 году и присвоения церковью монопольного права утверждения брака начали складываться нормы брачного права, включавшего в себя и определенные свадебные ритуалы. Процесс институционализации русского семейного права шел, во-первых, через трансформацию древних семейно-брачных обрядов в правовой обычай и, во-вторых, через узаконение решений органов церковной власти, опиравшейся в своих действиях на византийское брачное право.[14] Происходила рецепция византийского брачно-семейного законодательства, основанного на канонических представлениях о браке. На Руси получил распространение Номоканон – собрание норм византийского семейного права, состоящего из канонических правил и светских постановлений византийских императоров. В последующем Номоканон был дополнен и постановлениями русских князей. Его русский перевод с внесенными дополнениями получил название Кормчей книги.

Христианство распространялось на Руси постепенно, и вытеснение обычного семейного права византийским законодательством происходило медленно. Церковное венчание, введенное в XI веке, практиковалось только среди высших слоев общества. Остальное население заключало браки по традиционным обрядам, справедливо считавшимся пережитком язычества. Особенно широко был распространен обряд заключения брака «у воды». Церковь постоянно боролась с этими обычаями, пытаясь закрепить каноническую форму брака.[15]

При определении условий заключения брака серьезное внимание уделялось установлению возраста вступления в брак как критерия физиологической зрелости и морального созревания, предполагающего ясное сознание и свободную волю при решении вопроса о создании семьи.

Византийские источники колебались в определении брачного возраста: одни из них упоминают возрастной ценз для мужчин – 14 лет, для женщин – 12, другие – 15 и 13 лет. Кормчая разрешала брак для достигших 15 лет мужчин и 12 лет женщин: «…аще возраст подобный имут: юноше убо понеда имать лет пять надесят, девице же два надесят…».[16]

Но жизнь диктовала свои условия, и установленные возрастные ограничения на Руси не всегда соблюдались, Браки совершали в гораздо раннем возрасте: мужчины женились и в 11 лет, а женщины выходили замуж и в 10. Примеров браков малолетних в княжеских семействах было много, и современники отмечали, что «это довольно обыкновенно в Московии».[17] Условие достижения брачного возраста зачастую не соблюдалось, когда в брачный процесс вплетались политические мотивы: Святослав Игоревич в 1181 году стал мужем в десятилетнем возрасте; княжна Верхуслава, дочь суздальского князя Всеволода Юрьевича, когда се в 1187 году «выдавали замуж» за четырнадцатилетнего Ростислава Рюриковича, была «млада суще осьми лет»;[18] брата Верхуславы Константина женили в десятилетнем возрасте; Иван III был обручен, точнее, «опутан красною девицею 5 лет от роду» стараниями тверского князя Бориса Александровича.[19] Правда, такие браки совершались лишь в среде господствующего класса, но в дальнейшем и они были ограничены запретом митрополита Фотия: венчать «девичок меньше двунадцати лет».

Русское каноническое право закрепило сроки вступления в брак: для мужчин – 15; для женщин – 12 лет. В 1551 году Стоглавый собор подтвердил норму о брачном возрасте: «А венчали бы отрока пятина десяти лет, а отроковицу двунадесяти лет по священным правилам».[20] Однако в условиях борьбы с обычным правом этот закон не получил всеобщего признания вплоть до конца XVIII века – венчания происходили при попустительстве приходских священников, которые, как и прихожане, были подвержены языческим традициям. К тому же священники нередко вынужденно венчали малолетних, чтобы угодить приходу и получить денежное вознаграждение за соучастие в выгодной сделке.

Верхний возрастной предел вступающих в брак формально не был предусмотрен. В Кормчей было записано: «Вдова шестидесятилетняя а аще паки восхочет сожительствовати мужу, да не удостоится приобщения Святыни…», поэтому при решении вопросов о возможности заключения брака ссылались на Кормчую.

Священникам давались лишь общие рекомендации – им предписывалось отказываться венчать престарелых лиц: 26 декабря 1697 года патриарх Адриан в инструкции поповским старостам предписывал обращать внимание на то, что жених и невеста должны «не в престарелых летах». Но уточнений, с какого возраста человека следовало считать престарелым, ни в русском законодательстве, ни в поучениях патриарха не было.

Обращалось внимание священников на необходимость соблюдения разумной пропорциональности лет жениха и невесты, на то, что между вступающим и в брак не должно быть «великой разницы в летах».

Условием заключения брака являлось отсутствие степени родства или свойства, которые устанавливались по Кормчей книге. Кровное родство не разрешалось до седьмой степени включительно. Оно устанавливалось священником достаточно просто. Сложнее было определить степень свойства. Свойство возникало посредством брака, в результате которого муж и его родственники считались в свойстве с родственниками жены, и наоборот. Оно запрещалось до шестой степени включительно. Трудность установления степени свойства состояла в том, что многие родственники могли не поддерживать каких-либо контактов между собой и не знать о браках их дальней родни.

Препятствием к браку являлось и духовное родство. Оно возникало путем крещения, когда один был крестным отцом или матерью, а другой крестником. Крестный отец должен был крестника «к благочестию наставляти… и больший есть, нежели отец родивый его по плоти…». По Кормчей он считался в духовном родстве первой степени с крестником, так же как родители находились с сыном или дочерью в кровном родстве первой степени. Духовное родство ставилось выше, чем родство через брак. «Понеже сродство по духу есть важнее союза по телу», – фиксировала Кормчая книга. Духовное родство до седьмой степени включительно только по нисходящей линии – от седьмой до первой степени – являлось препятствием к заключению брака.

Не разрешался брак между усыновителем и усыновленным.

О запретах близкородственных брачных отношений до шестого «колена» (степени родства) говорится и в «Уставе о брацех». Но в целом русская церковь признавала действующим византийское законодательство, закрепившее сложную систему запрещения браков в определенных степенях кровного родства, свойства и духовного родства, и самостоятельных документов не создавала. Обязанность цедить за соблюдением данного условия в Московском государстве излагалась на священников прихода, которые в случае возникавших сомнений могли обратиться за помощью к архиепископу епархии.

За нарушение предписания об обязательности отсутствия степени родства или свойства при заключении брака по византийскому закону наказывали плетьми, а на Руси карали денежными штрафами. Однако сохранившиеся свидетельства нарушений канонических постановлений по этому вопросу в Московском государстве подтверждают их распространенность. Одной из важных причин таких нарушений, по мнению К.А. Неволина, являлось распространение на территории страны рукописных Кормчих книг, в которые входили статьи с различным содержанием по этому вопросу. В связи с этим до 1653 года, когда было осуществлено печатное издание Кормчей, в России имел место разнобой в применении канонов о запрете вступать в брак в определенной степени родства или свойства. Об этом свидетельствуют и сохранившиеся постановления соборов и послания митрополитов, которые запрещали брак в родстве и свойстве. Очевидно, что руководство церкви знало о существовавших нарушениях, пыталось держать данный вопрос под контролем и предостерегало от нарушений канонов. Правда, при смене патриархов не исключена была возможность изменения позиции церковного суда о запретительных степенях. Непредсказуемым в своих решениях оставался и Синод. Но то, что в Московском государстве запреты действовали всегда, представляется очевидным. Хотя при этом, как обращает внимание исследователь средневекового русского семейного права М.К. Цатурова, неизвестно было, кто, когда и какую степень родства или свойства считал допустимой для брака, а какую – нет.[21] Профессор А.С. Павлов утверждал, что в XVI и XVII веках русская церковь снисходительно относилась к бракам, нарушавшим пятую и шестую степени родства и свойства. Однако М.К. Цатурова справедливо подчеркивала, что оставление уже заключенного брака без расторжения и согласие на брак с нарушением степени родства или свойства – проблемы разные.

В целом руководство церковью строго подходило к возможности какого-либо смягчения существовавшего закона и тяготело к ужесточению канонических ограничений, хотя некоторые нюансы в применении Кормчей книги продолжали иметь место в реальной жизни.

Еще одним условием вступления в брак являлось отсутствие другого, не расторгнутого брака.

Это правило появилось после принятия христианства. В языческую эпоху господствовало многоженство. Впрочем, и тогда оно не было безграничным. Для обыкновенных людей высшей дозволенной мерой многоженства являлось наличие трех жен.[22] Князья могли превышать эту норму, но и у них число жен было ограничено, правда, количество наложниц при этом зависело только от их желания. У князя Владимира, например, в язычестве было 6 «водимых» законных жен и помимо них, как сообщала летопись, 800 наложниц: 300 в Вышгороде, 300 в Белгороде и 200 в Берестове.

Несмотря на стремление церкви уничтожить старые языческие привычки, следы многоженства оставались на Руси и в христианскую эпоху. Простой люд не знал многоженства. Это явление, став на Руси повсеместным, охватывало лишь некоторые высшие слои господствующего класса. Среди князей, имевших вторых жен и побочные семьи, – Святослав, Ярослав Галицкий.

Проповедуемые церковью моральные начала в семейной жизни ли свое отражение в образах целомудренных и верных супругов, запечатленных в древнерусской литературе: Февронии в «Повести о Петре и Февронии»: жены князя Михаила Черниговского Агафье и дочери Феодулии, Евпраксии, супруге рязанского князя Федора.[23] Сохранился летописный рассказ о жене вяземского князя Семена Стиславовича Иулиании, которую смоленский князь Юрий Святославич, пользуясь вассальной подчиненностью ее мужа, хотел «принудать с ним жити, она же сего не хотяще». Верность и любовь к мужу стоила Иулиании жизни – Юрий Святославич велел утопить ее.[24]

Выступая против наличия одновременно нескольких браков, церковь боролась, прежде всего, с тем, что женатые люди произвольно отпускали своих жен и потом вступали в брак с другими. Это не было двоеженством в действительном смысле, а лишь нарушением законов о правильности развода.

Церковь боролась с многоженством и многомужием в собственном смысле. Правда, борьба церкви не всегда имела желаемый результат: «без труда и без срама две жены имеют вопреки вере нашей», – констатировал митрополит Иоанн.[25] Факты двоеженства упоминались в церковных уставах и после Ярослава, например, в уставе смоленского князя Ростислава 1150 года. Поэтому, хотя заключение брака разрешалось между двумя свободными от брачных уз лицами и подразумевало, что жених и невеста не связаны иными брачными обязательствами, церковь законодательно закрепила это отдельное условие: «…а про то сыскивати накрепко, чтобы женились… не от живыя жены муж и не от жива мужа жена…».[26]

После прекращения брака лицо могло вновь повторить процедуру вступления в брак. Условием заключения повторного брачного союза являлось вступление в брак не более определенного количества раз.

Языческое обычное право неодинаково решало вопрос о повторном браке для вдовца и вдовы. Для вдовца брак мог быть повторен неограниченное число раз, для вдовы – не всегда. В условиях многоженства существовало понятие «главная жена». После смерти мужа главная жена сжигалась вместе с телом супруга. В этой процедуре выражалось представление славян о том, что эта женщина может быть женой только одного мужа и здесь, и на том свете. Прочие вдовы могли вступать в новые браки.

За количеством заключаемых браков церковь пыталась следить достаточно строго, хотя четкого ответа на вопрос: сколько браков можно было заключить за всю жизнь, не давала. «На тот брак не ходи, иже двоеженец, или триженец», – предписывала церковная власть еще в 1499 году. Исходя из христианских представлений о нравственности, церковь осуждала второй и третий браки, заключенные даже в случае смерти одного из супругов.

Лишь первый брак церковь признавала таинством, а другие терпела как зло. Поэтому первый брак получал венчание, а второй и третий только благословление. Если из вступающих в брак один совершал эту процедуру впервые, а другой – вторично, то первый венчался, а второму лишь клали венец на плечо. Церковь признавала лишь гражданские последствия таких браков.

Для решения вопроса о возможности заключения брака обязательно выяснялось вероисповедание жениха и невесты. Брак лиц, одно из которых не исповедовало христианства, Священное писание разрешало: «…если какой Брат имеет жену неверующую, и она согласна жить с ним, то он не должен оставлять ее; и жена, которая имеет мужа неверующего, и он согласен жить с нею, не должна оставлять его (ибо неверующий муж освящается женою верующею, и жена неверующая освящается мужем верующим…)». Однако Кормчая книга такой брак лиц разных религий запрещала: «Недостоит мужу православному с женою еретическою браком совокуплятися, ни православной жене с мужем еретиком сочетаватися…незаконное житие расторгати. Ибо не подобает смешивати несмешаемое…».

Русская церковь, руководствовавшаяся Кормчей книгой, препятствовала заключению браков лиц разных исповеданий. За преступную связь с иноверцем «руска», как называл женщину Устав князя Ярослава, наказывалась насильным пострижением в монашество.[27] Позже в некоторых русских землях наказание за такие действия ограничивалось штрафом.[28]

Этот запрет не распространялся лишь на великих княжон, многиe из которых были выданы замуж за иностранных королей.

Каноническим условием заключения брака являлось согласие родителей жениха и невесты на брак: «…сияже глаголем, аще самовластии, аше же и по властию родителей суть совокупляющиеся браку». Согласие на брак родителей и согласие жениха и невесты законодательно было уравнено, но Василий Великий проповедовал почтительность детей к родителям и потому считал: «При жизни оотца или господина, совокупляющиеся не суть без вины, доколе имеющие власть над ними не изъявят согласия на их сожитие. Ибо тогда супружество получает твердость». Реализация этой установки нашла отражение в жизни уже в первые годы после принятия христианства. О даче согласия родителей на брак как обязательном условии заключения брака свидетельствуют новгородские берестяные грамоты XII века.[29]

Решение вопроса о заключении брака родителями невесты и отсутствие права свободного выбора женщиной жениха могут рассматриваться как серьезный аргумент в пользу тезиса об ограничении социальных прав русских женщин в X–XV веках. Но на Руси интересы вступавшей в брак женщины иногда все же учитывались ее родственниками. Подтверждением существования подобных ситуаций могут служить летописный рассказ о полоцкой княжне Рогнеде, не пожелавшей выйти замуж за князя Владимира, а также жизненные коллизии, нашедшие отражение в текстах новгородских берестяных грамот.[30] Например, известно брачное предложение, сделанное в письменной форме: «…от Микиты к Ульянице. Пойди за мене. Яз тебе хоцю, а ты мене. А на то послухо Игнато…».[31] Скорее всего, что это первое древнерусское любовное письмо.[32] Адресат берестяного письма – невеста, от которой Микита ожидал согласия на брак. Ответ девушки был для жениха очень важен, так как предполагалось, что и ее свободная воля определяла решение вопроса о создании семьи.[33]

О юридическом закреплении прав молодых людей на изъявление собственной воли в делах о замужестве и женитьбе свидетельствуют и статьи Устава князя Ярослава Владимировича о денежных пенях, налагавшихся на родителей не только в экстремальных ситуациях (самоубийство из-за брака поневоле), но и в тех случаях, когда молодыми людьми будет проявлено желание создать семью, «а отець и мати не дадят».[34]

Сделать вывод о том, насколько часто в Киевской Руси и Московском государстве заключались браки по принуждению родителей и браки без согласия родителей, сохранившиеся источники не позволяют. Но возможно, 410 масштабы принуждения молодоженов возросли в XVI веке в условиях господства теремного существования семьи. «Терем» представлял собой созданный общественными условиями и нравами образ, в соответствии с которым женщина жила обособленно в своем доме, общалась лишь с прислугой, не могла появляться в общественных местах и даже в церкви должна была стоять за закрытой перегородкой. В таких условиях принуждение могло принять острые и болезненные формы, а свободное волеизъявление юношей и девушек – не быть учтенным при заключении брака. Так как согласие на брак родителей жениха и невесты являлось решающим, то жениху и невесте чаще всего при подготовке к венчанию оставалось довольствоваться лишь рассказами посторонних лиц о достоинствах будущего супруга. «…Домовладыка указывал, родственники приговаривали, и дело оканчивалось; о согласии «о члена родственного союза, которого судьба решалась, не было речи; ему даже не говорили о решении… чтобы не слышать его напрасной мольбы, стонов и упреков».[35] И никакие записанные в законе положения о том, что невеста и жених должны иметь свободное волеизъявление при венчании, не действовали.

Сложившееся положение вызывало осуждение высшего духовенства. Патриарх Адриан в указе 1693 года записал: «Священницы, сопружествующие согласия жениха и невесты не истязают и небрежно о сем имут, множицею и не хотяще едино лицо другому и не любящися между собою сопружествуют и по сицевому началу… житие тех мужа и жены бывает бедно и…детей бесприжитно…и великий господин указал…чтоб отныне к венчанию приходящих жениха и невесту священником поособно истязовывати и накрепко допрашивати, по любви ли и согласию… сопружествуются, а не от насилия ли или неволи… а будет женское лицо… допрашивати родители ея, паче же матерь, или… сестры ея допрашивать… и аще… умолчит или… знамение появит… и таковых не сопружествовати, дондеже совершенное согласие ко друг другу появят».[36] Известный русский историк С.М. Соловьев справедливо отмечал, что «средства, предложенные в указе, не могли уничтожить или ослабить зло»: дети против своих родителей не свидетельствовали, а что касается родителей, так «странно было допрашивать отца или мать, когда браки заключались по их единственной воле…»[37]

Одним из условий заключения брака памятники отечественной истории права называют наличие позволения начальства. Первоначально такое требование имело общее применение не только для служилых лиц, но и для неслужилых, так как брак в русском праве являлся не только личным и семейным делом, но и общественным. Служилые люди испрашивали дозволение от князя и царя, неслужилые – от местного начальства.

Исторические основания этого явления недостаточно ясны. Некоторые исследователи права предполагают, что необходимость разрешения на брак начальства происходит от древнего родового начала, которое состояло не только во власти родоначальника, но и в супружеских правах. Другие полагают, что это явление возникло из обычая принесения подарков начальству при браке.[38]

Еще в Древней Руси князья активно устраивали браки своих слуг. В Московском государстве следствием реализации данного права являлась выводная куница – плата наместнику или волостелю, если девица выходит замуж за пределы общины или земли, и новоженый убрус, когда женщина становится женой жителя той же волости. Убрус имел значение только подарка, а выводная куница – выкупа, получаемого местной властью за потерю лица в обществе.

Состояние здоровья жениха и невесты могло рассматриваться как условие заключения брака, введенное светским законодательством. Кормчая книга не содержит запрета венчаться, если жених и невеста больны, в том числе душевной болезнью. Эта норма права возникла после издания Номоканона. Она применялась в греческой церкви, а имела ли место в русской церкви – неизвестно. А.А. Завьялов утверждал, что применялась, хотя доказательств не приводил. Известно, что митрополит Даниил был против рассмотрения состояния здоровья как фактора, определяющего существование семьи. Однако он, скорее всего, имел в виду не брак, а развод на основании болезненного состояния. Можно предположить, что отказаться от венчания, если уже состоялось обручение и родители выразили свое согласие на брак, было практически невозможно при любом состоянии здоровья жениха и невесты.

Церковное венчание как форма совершения брака. Церковь признавала брак таинством, а единственной формой его совершения – церковное венчание. Исключение составляли лишь повторные браки, когда венчание заменялось простым благословением. Отступлений от основных правил совершения брака в Московском государстве не существовало, так как смешанные браки православных с лицами других исповеданий не допускались.

В день свадьбы до венчания невеста сначала находилась в «хоромех» отдельно от жениха. Это символизировало ее неизвестность для будущего супруга и породило само название «невеста», то есть неизвестная.

Потом невеста выходила в «среднюю» палату. Перед ней несли каравай с деньгами – к сытой и богатой жизни будущей семьи. Примечательно, что такое пожелание относилось именно к ней: возможно, в невесте видели будущую распорядительницу домашним бюджетом. Перед венчанием жениху и невесте «голову чесали». Обычай этот сохранился в обряде с дохристианских времен, но дошел до нас лишь в описании рукописи XVII века: «Да у жениха и невесты… гребнем голову чешут; да иные вражьи есть затеи…». Обряд «чесания» к XVII веку превратился во «вражью затею» и даже бесовскoe действо», однако в X–XV веках он был широко распространен, так как предшествовал надеванию кики и повойника с фатой – отличительных головных уборов замужних женщин на Руси.[39]

Желанием сохранить любовь мужа объясняется существование обычая «баенной воды». Еще в XII веке черноризец Кирик спрашивал у новгородского епископа Нифонта разрешения налагать недельную епитимью на тех невест, которые устраивали перед венцом ритуальную баню, «мыльню», после которой будущим мужьям давали пить ритуальную воду, чтоб супруги их любили. Обрядовые действия, связанные с «мыльней», упоминаются и в свадебных записях XV века.[40]

Перед поездкой к венцу невесту осыпали хмелем – «к веселью», вносили ритуальные предметы: шубы – к богатству, незашитые соломенные тюфяки и даже просто снопы – к легким родам.[41]

Процедуру подготовки и само венчание обязан был провести священник того прихода, в котором жили жених и невеста. Если они жили в разных приходах, то венчание можно было произвести по выбору в одном из двух. Венчаться не в своем приходе запрещалось, так как «сие кроме укоризны своих пастырей еще являет, что сам жених в подозрении суть неправильного сочетания». Если бракосочетание в своем приходе по каким-то серьезным причинам было невозможным, оно могло состояться в другом месте, но только при наличии письменного разрешения на брак приходских священников жениха и невесты. Ответственность за венчание прихожан не из своего прихода возлагалась на того священника, который совершал обряд.[42]

Венчание могло производиться только священником, обозначенным в венечной записи, в присутствии не менее двух свидетелей.

Венчать мог любой священнослужитель – не монах. В ходе венчания жених становился по правую руку священника, невеста – левую, оба получали «по единой свещи горящей». После надевания «перстней»: золотого – мужчиной женщине, железного – женщиной мужчине, новобрачные «сплетали десныя рукы». Священник кадил на них «фимиам» и молился «велми гласно», обратившись на восток, благославлял брак, «жизнь мирну и долголетну», желал «имети чада и внучата, наполнения дому благодатью и красотою».[43]

Элементы традиционного ритуала закрепления семейных уз трансформировались за несколько столетий после принятия христианства в предсвадебные и свадебные обряды, типичные для венчального брака, освященного церковью. Узаконивая венчальный брак, церковь выступала в качестве регулятора в решении матримониальных дел: церковные законы устанавливали определенные наказания за насильственную или несвоевременную выдачу замуж, за моральное оскорбление, наносимое возможным отказом жениха от невесты, или за несоблюдение других условий, необходимых для заключения брака.

Особенности личных и имущественных отношений между супругами, родителями и детьми. Развитие семейно-брачных отношений от больших семей (VI–VII вв.) к экономически и юридически самостоятельным малым семьям (XI–XII вв.) не вызывает сомнений у большинства исследователей.[44]

Структура индивидуальной семьи в эпоху Средневековья и ее внутренняя организация складывались под воздействием развивающегося христианства, и поэтому развитие семейно-брачных отношений и статус мужчины и женщины в семье регулировались в значительной степени нормами христианской морали. Таинство венчания знаменовало собой создание освященного церковью пожизненного семейного союза: «…посему оставит человек отца и мать и прилепится к жене своей, и будут два одною плотью, так что они уже не двое, но одна плоть». Основу церковной концепции семьи составлял тезис о святости супружества. При этом сам брак рассматривался как непреодолимое и неизбежное для простого мирянина «зло» («женитва человека обычно зло есть»). «Едино есть бедно избыти в человецех – хотения женьска…».[45]

Личные отношения между супругами с принятием христианства изменились. Замужняя женщина рассматривалась уже не как имущество мужа, а как относительно самостоятельное лицо. Сам же церковный брак официально признавался таинством, совершаемым на небесах, направленным на наиболее полное физическое и духовное общение супругов. В этом понятии подчеркивается связь духовных и физических начал брака. Однако духовная сторона христианского брака не получила существенного развития в Русском государстве данного периода. Она рассматривалась достаточно примитивно и формально: только как общность религиозной жизни. В любовь между супругами церковь стремилась внести рациональный смысл, связывая ее с любовью к Богу. В проповеди праведной и согласной жизни наблюдалась та же иерархия идеалов, что и в проповеди целомудрия: супружеская любовь – любовь к ближнему – любовь к Богу, поскольку сам «Бог любы есть». С признанием общности религиозной жизни супругов как основного элемента брака связан и запрет на вступление в брак с нехристианами.

Семья напоминала маленькое государство со своей главой и собственной публичной властью. Она являлась социальным устройством, внутри которого «действуют… начала социально организованного строя, как и в государстве». Семью как ячейку, пользующуюся известной автономией от государства, рассматривал и один из исследователей русского права Г.Ф. Шершеневич.

Основная тяжесть семейной жизни ложилась на женщину: перед маленьким домашним божком она отвечала не только за себя, но и за других членов семьи. А «Домострой» подробно наставлял мужа, как следует управлять женой и детьми, как можно и как нельзя бить супругу.[46] Причем, по сравнению с другими моралистами, составитель «Домостроя» проявлял известный гуманизм: он не признавал исключительного господства телесных наказаний, считал, что эффективными могли быть и духовные наказания, в частности, выговоры; он не считал женщину, как другие аскеты, вместилищем всего злого и источником всех бедствий. Правда, он считал ее рабою, но в такое же рабское положение он ставил и всех членов семьи. Проповедуя жестокое обращение с домочадцами, автор «Домостроя» высказывал и требование о более гуманном обращении с рабами.

Семейное право и семейный уклад на Руси отличались от семейного права и быта семьи в Древнем Риме и в Западной Европе. Семья везде функционировала как публичная организация, а власть домовладыки практически ничем не ограничивалась, но по римским законам эта власть была строже, чем в России: в Риме домовладыка имел над женой и детьми право жизни и смерти. Однако весь строй общественной жизни и в Риме, и в Западной Европе, а также господствовавшее в то время правосознание приводили к тому, что эти законы почти не применялись. Уже в классический римский период, несмотря на формальное существование архаичных норм, по словам К. Савиньи, женщина пользовалась уважением, как нигде, а унизительное обращение с сыновьями, как с рабами, было немыслимо при существовании такого публичного права, по которому этим сыновьям была предоставлена возможность пользоваться всеми политическими правами и достигать высших государственных должностей. В Западной Европе эволюция правосознания высших слоев общества была связана с таким явлением, как культ прекрасной дамы, основанный на почитании мадонны. Связанные с ним представления делали применение насилия к женщине несовместимым с рыцарской честью.

В России правосознание стояло на еще более низкой ступени развития, чем законодательство. Муж никогда не имел формального права убить жену, насильно постричь в монахини или продать в холопство. Но формально запрещенное убийство жены, лишение ее свободы довольно часто встречались в реальной жизни, не вызывая морального осуждения. К.А. Неволин констатировал, что насилие над членами семьи со стороны мужчины имело на Руси место, но многочисленные случаи проявления внутрисемейной агрессии он относил к злоупотреблению правом.[47] Колоритным примером отношения к женщине в Московском государстве может быть отношение русских царей к своим женам. Иван Грозный, например, свою седьмую жену Василису Мелентьеву, «которая ему изменила, обвязал всю веревками, крепко заткнул ей рот, положил в гроб и живую приказал хоронить».[48]

Имущественные отношения супругов в русском государстве отличались от отношений мужа и жены в семьях Западной Европы признанием за замужней женщиной большей самостоятельности. Еще в дохристианский период жены на Руси имели свое имущество. Так, княгине Ольге принадлежал собственный город, свои места птичьей и звериной ловли. Поэтому при обручении в сговорной записи могли устанавливаться условия, определяющие права и обязанности супругов по поводу имущества в браке и после его прекращения.

В области имущественных отношений супруга могла обладать широкими полномочиями. Высокий уровень развития торговли и экономики объективно предполагал втягивание в процесс создания материальных ценностей не только супруга, как главу семьи, но и практически всех ее членов. В частности, на Северо-западе Руси, в Новгороде, замужняя женщина часто брала на себя функции, связанные с хозяйственными операциями, заключала договоры, выступала поручителем, самостоятельно совершала большое количество юридических действий.[49] Свидетельством широкого круга имущественных правомочий супруги в браке может служить деловая переписка новгородцев, сохранившаяся среди других берестяных грамот.[50]

Рассмотрение вопросов, связанных с имущественно – правовым статусом женщин в русских семьях, позволило выявить динамику, которая не оказалась линейной – от бесправия к расширению полномочий, как это было принято считать ранее. В эволюции юридических воззрений на имущественную правомочность женщин можно выделить несколько периодов.

1. Х – начало XVI века – отличает медленное расширение дееспособности женщин всех социальных страт в отношении лично им принадлежавшего и общесемейного имущества. Это период наличия в имуществе семьи «частей» мужа и жены, в отношении которых каждый имел право единоличного владения и распоряжения.

2. С середины XVI до середины XVII в. – эпоха юридических ограничений владельческих и собственнических прав женщин, запретов дворянкам владеть поместьями, вотчинницам – наследовать родовую собственность– Это эпоха строгой общности семейного имущества. Государство стремилось установить контроль за всеми землями, чтобы обеспечить их нахождение «в службе». Такая политика была причиной ущемлений, поставивших женщин в материальную зависимость от мужчин.[51]

Реконструируя систему юридических воззрений параллельно с особенностями применения тех или иных норм, изучая степень реализованности юридических установлений, можно сделать вывод, что даже в «эпоху запретов» (то есть в XVI–XVII вв.) женщины в русских семьях фактически управляли и распоряжались недвижимостью. Сама экономическая жизнь создавала условия для участия в шей опытных женщин из разных сословий, в том числе и крестьянок. Они знали семейную экономику и умели управлять ею с умом и выгодой для себя и детей, проявлять себя ежечасно в период отлучек «ужей на государеву службу.

Существование приданого в древнейший период истории Руси доказано еще в XI веке, хотя ни Русская Правда, ни другие нормативные акты того времени не знают такого термина. Свидетельство летописца («а завтра приношаху за ней, что вдадуче»)[52] указывает на существование приданого еще в древнем обычном праве. Давнее существование приданого позволяет усомниться в правильности подтверждения о том, что институт приданого был заимствованием византийских юридических норм. Это явление – самобытно русское, основанное на обычном праве, оно вошло в законодательно и не имело аналогов в западных правовых системах.

Владение приданым, по Русской Правде, присуще людям из среды почти всех классов и социальных групп феодального общества, в том числе и смердам. Реальное существование приданого невесты нашло свое отражение в письменных посланиях Новгородцев и в фактически «рядных» записях XII века.[53] Правда, сам термин «приданое» в законодательных актах появился не ранее конца XV века. Первые рядные договоры о назначении приданого отмечаются лишь в середине XIV века.[54]

Приданое включало движимость (деньги, ценности, утварь, одежду) и с XIII в. – недвижимость и могло даваться родителями, опекунами, родственниками, в том числе – братьями. Относительно того, было ли в то время приданое общим имуществом или собственностью жены, существуют разные точки зрения. А.И. Загоровский считает его общим, а К.А. Неволин – раздельным. Учитывая неразвитость гражданского общества и имея скудную базу источников, действительно очень трудно сделать однозначный вывод по этому вопросу. Ясно только, что во время брака муж владел и пользовался имуществом жены, но не мог им распоряжаться без ее согласия. Еще в древнем памятнике «Вопрошания Кирика» растрата имущества жены считалась тяжким проступком и поводом к разводу. В случае смерти жены ее движимое имущество переходило к детям, а при их отсутствии – к лицам, давшим приданое.[55] Содержание жены обеспечивалось дарением мужем или свекром имущества и земель на случай вдовства.

Автор фундаментальных тендерных исследований Н.Л. Пушкарева считает, что право на распоряжение движимой частью приданого принадлежало женщинам, а недвижимой – фактически обоим супругам (мужу – только по согласованию с женой). Бесконтрольное распоряжение приданым только мужем было скорее исключением, нежели правилом. В случае лишения женщиной материальной поддержки мужа (его смерти или развода с ним), приданое становилось основным источником ее существования. В случае смерти женщины оно возвращалось в се род, который – пока существовал брак – был гарантом интересов женщины. Стремлением обеспечить выполнение всех этих норм было введение в XVI веке обязательства жениха вносить залог (2/3 суммы приданого), а также запрет использовать приданое жены при конфискациях, если муж совершил преступление.

С середины XIII и до середины XVI века в приданом могло быть любое имущество. Позже появились ограничения: вначале запретили давать в приданое более половины вотчинных земель, а затем и вообще исключили возможность «отписывания» в приданое родовой собственности. Жалованные земли приравнивались к купленным и могли входить в приданое. Поместья из приданого исключались, но 20-х годов XVII века появились послабления (с «прожиточным поместьем» дочь служилого человека могла выйти замуж). С середины XVI века приданое невесты, к какому бы социальному слою она ни принадлежала, жених оформлял («справлял») на себя. С 10-х годов XVII века закон обязывал за эту «справу» уплачивать пошлину. Это усилило материальную зависимость женщин в браке, урезав возможности се родственников следить за судьбой данного дочери имущества. Распоряжения «приданными землями» стали осуществиться в лучшем случае совместно, а чаще – одним лишь главой семьи. Широкое распространение получило принуждение жен к распоряжению приданым и рукоприкладство мужей, когда они встречали сопротивление. Подпись одного мужа под документом о земельной сделке с приданым жены теперь никого не смущала. И всё же фактическое владение и распоряжение женщинами своим приданым (сделки с родителями, обмен приданого на другие земли, передача приданных поместий «в по[д] жить» соседям, родственники, «знакомцам», пасынкам), несмотря на все злоупотребления мужей (ограничены лишь указом 1676 года), – характерная черта экономической жизни России допетровского времени.

Проследить эволюцию имущественных отношений членов семьи позволяет развитие прав наследования.

Наиболее древним из дошедших до нас памятников отечественного права, содержащих нормы о наследовании, является заключенный киевским князем Олегом Договор с Византией (911 г.). Договором предусматривалось, что, если русский умрет в Византии, не оставив распоряжений о своем имуществе и не имея родственников в Византии, имущество его должно быть отправлено в Россию его родственникам; если же умерший сделает распоряжения о своем имуществе («створить обряжение»), имущество должно передаваться тому, кому оно предназначено по завещанию. Таким образом, в договоре отражены два признававшихся в древнем русском государстве способа наследования – по закону и по завещанию, причем завещание являлось письменным актом. Наследниками по закону признавались те из ближайших родственников умершего, на которых лежала обязанность кровной мести за убийство своего сородича.

Более пространные положения о порядке наследования содержались в Русской Правде – сложившемся в ХI-ХII вв. своде феодальных законов Киевской Руси и остававшемся основным писаным источником права на всех русских землях вплоть до ХV в. К наследству («задница» или «статок») относилось только движимое имущество – дом, двор, товар, челядь, скот; недвижимость (земля) принадлежала роду в целом и по наследству не переходила. Наследование допускалось по закону и по завещанию. Завещание («ряд») вплоть до ХIV в. выражалось исключительно в устной форме. Наследовать по завещанию могли только лица, являвшиеся наследниками по закону, поэтому воля завещателя ограничивалась лишь возможностью перераспределить наследство между ними. Наследниками по закону являлись исключительно дети умершего, причем братья устраняли от наследования сестер, которые призывались только при отсутствии у наследодателя сыновей. На получивших наследство братьев возлагалась обязанность выделить своим сестрам приданое, какое смогут дать. Родственники по боковой и восходящей линиям не имели права наследовать. Из наследственной массы часть выделялась на церковь («по душе»), часть – остававшейся вдовой жене наследодателя, а остальное имущество делилось поровну между его детьми. При этом к младшему сыну переходили дом и двор отца. Муж не имел права наследования после жены. Если у умершего не было ни сыновей, ни дочерей, имущество переходило к князю, при наследовании после лиц низшего сословия – смердов – князь получал имущество даже при наличии дочерей.

В Псковской судной грамоте (1467 г.) различалось наследование по завещанию («приказное») и по закону («отморщина»), каждое из этих оснований получило самостоятельное значение. Допускалось наследование не только движимого («живот»), но и недвижимого («отчина») имущества. Завещание («рукописание») могло быть составлено не только в пользу наследников по закону, но и в пользу посторонних лиц. Устанавливались письменная форма и особый порядок утверждения завещания. При этом письменная форма требовалась только для завещаний в пользу посторонних лиц, завещание в пользу наследников по закону допускалось в устной форме. К наследникам по закону относились отец, мать, сын, брат, сестра, племянники («кто ближнего племени»). Сыновья призывались к наследованию вместе с матерью. Наследование пережившего супруга заключалось не только в получении в собственность части имущества, но и в пожизненном или до второго брака владении всем остальным имуществом умершего.[56]

Для наследственного права Московского государства, получившего закрепление в Судебнике Ивана III (1497 г.), Судебнике Ивана IV (1550 г.) и Соборном уложении (1649 г.), характерны постепенное расширение круга наследников по закону за счет родственников по боковой линии до пятой степени родства и ограничение правомочий наследодателя за счет изъятия из свободного распоряжения отдельных видов недвижимого имущества, составлявшего, как правило, основную ценность наследства. Завещание («духовная грамота» или просто «духовная»), помимо указания главного наследника, могло содержать распоряжения относительно различных выделов в пользу отказополучателей – легатариев. При этом наследниками по завещанию, как правило, назначались законные наследники или родственники до пятой степени родства либо церковь, а легатариями – посторонние лица. Завещать имущество можно было и кому-либо одному из наследников, лишив, таким образом, наследства жену и ближайших родственников, запреты касались лишь нескольких частных случаев (например, в 1580 г. было запрещено завещать все имущество церкви, обойдя жену и ближайших родственников). В 1679 г. свобода завещательных распоряжений была ограничена запретом завещания родовых и выслуженных вотчин. Завещание в письменной форме должно было быть подписано завещателем либо только свидетелями и утверждено церковными властями. Словесное завещание допускалось вплоть до конца ХVII в.

К наследованию по закону призывались дети, супруг и родственники по боковой линии. Сыновья при наследовании по-прежнему исключали дочерей, однако приданое, которое причиталось дочерям, постепенно приближалось по своей правовой природе к наследованию, так как не связывалось более с обязательным замужеством. При отсутствии сыновей дочери призывались к наследованию, однако это не могло касаться недвижимого имущества, которое предоставлялось под условием государственной службы владельца (поместья и жалованные вотчины). Вдова имела право на пожизненное пользование выслуженной вотчиной и право собственности на благоприобретенные вотчины. Из поместья вдове причиталась определенная часть, которая в ХVI в. подлежала определению в каждом конкретном случае и составляла от 1/3 до 1/7 части, а с 1644 г. устанавливалась в зависимости от того, погиб ли ее муж на войне, умер ли в походе или просто на службе. Из движимого имущества умершего вдове причиталась 1/4 часть. Наследование родственниками по боковой линии первоначально допускалось только в отношении родных братьев и их потомков до четвертой степени родства, а в 1676 г. было расширено за счет двоюродных дядьев и братьев до пятой степени включительно.[57]

И так, в период Древней Руси, в эпоху перехода от большой семьи к экономически и юридически самостоятельным малым семьям, брачно-семейные отношения определялись языческим сознанием и мифологической традицией. Наиболее распространенными формами заключения брака оказывались похищения (с последующим выкупом) или покупка невесты. Во всех случаях сделка совершалась между главами родов или родственниками супругов. Словесная и символическая формы совершения брака сопровождались реальной и ритуальной платой за невесту. Заключение брака приводом невесты в дом жениха указывало на эволюцию брачно-семейных отношений. Приданое, даваемое за невестой и остающееся ее собственностью, делало ее более самостоятельной и свободной, переводило взаимоотношения супругов из вещного плана в личностный. Муж не получал права распоряжаться жизнью и смертью жены, но мог распоряжаться ее свободой.

Заключение

Каждый из этапов развития российского семейного законодательства представляет интерес. Любой из них, во-первых, отражает накопленный веками опыт государственно-правового регулирования семейных отношений, во-вторых, служит наглядным примером того, как, в каком направлении менялось правовое воздействие на семью и на ее членов.

С появлением моногамной семьи брак представлял собой основную форму взаимоотношения полов, объединяя различные виды отношений, вытекающих из брачного союза. Представления о браке развивались таким образом, что исторически первым было понимание брака как договора.

В период Древней Руси, в эпоху перехода от большой семьи к экономически и юридически самостоятельным малым семьям, брачно-семейные отношения определялись языческим сознанием и мифологической традицией. Наиболее распространенными формами заключения брака оказывались похищения (с последующим выкупом) или покупка невесты. Во всех случаях сделка совершалась между главами родов или родственниками супругов. Словесная и символическая формы совершения брака сопровождались реальной и ритуальной платой за невесту. Заключение брака приводом невесты в дом жениха указывало на эволюцию брачно-семейных отношений. Приданое, даваемое за невестой и остающееся ее собственностью, делало ее более самостоятельной и свободной, переводило взаимоотношения супругов из вещного плана в личностный. Муж не получал права распоряжаться жизнью и смертью жены, но мог распоряжаться ее свободой.

Законодательство о семье в России с течением времени претерпело значительные изменения. Как верно отметил Е.М. Ворожейкин[58] , – нельзя представить семейные правовые отношения с каким-то единым, раз навсегда данным составом. Он будет обогащаться, видоизменяясь в зависимости от окружающей обстановки, условий жизни, психологических и иных факторов, влияющих на отношения людей.

Список использованных источников и литературы

1. Арциховский А.В. Новгородские грамоты на бересте: Из раскопок 1958–1961 гг. М., 1963.

2. Владимирский – Буданов М.Ф. Обзор истории русского права. Ростов-на-Дону, 1995.

3. Ворожейкин Е.М. Семейные правоотношения в СССР. М.: Юридическая литература. – 1972.

4. Жекулина В.И. Исторические изменения в свадебном обряде и в поэзии // Обряды и обрядовый фольклор. М., 1982.

5. Комментарий к Семейному кодексу Российской Федерации. Под ред. И.М. Кузнецовой. М., 2000.

6. Лихачев Д.С. Человек в литературе Древней Руси. М., 1970.

7. Момотов В.В. О правовой регламентации брачно-семейных отношений в Древней Руси (на основе анализа берестяных грамот). Краснодар, 1998.

8. Нечаева А.М. Семейное право. М.: ЮРИСТ, 2006. – 430 с.

9. Нечаева A.M. Новый Семейный кодекс // Государство и право. – 1996. – №6.

10. Нижник Н.С. Правовое регулирование семейно-брачных отношений в русской истории. СПб.: «Юридический центр Пресс», 2006. – 272 с.

11. Правда Русская // Памятники русского права. Под ред. С.В. Юшкова. Вып. I. Памятники права Киевского государства. X–XII вв. М., 1952.

12. Пушкарева Н.Л. Женщины России и Европы на пороге Нового времени / РАН. Ин-т этнологии и антропологии им. Н.Н. Миклухо-Маклая. М., 1996. – 285 с.

13. Пушкарева Н.Л. Частная жизнь русской женщины: невеста, жена, любовница (X – начало XIX в.). М.: Ладомир, 1997. – 381 с.

14. Пушкарева Н.Л. Женщина в русской семье X– начала XIX в.: динамика социокультурных изменений. М., 1997.

15. Пушкарева Н.Л. Женщины Древней Руси. Издательство: «Мысль». М., 1989. – 286 с.

16. Соколова В.К. Весенне-летние календарные обряды русских, украинцев и белорусов. М., 1979.

17. Соловьев С.М. История России с древнейших времен. М., 1962. Т. XIV.

18. Соловьёв С.М. Об истории Древней России. М.: Просвещение, 1991.

19. Цатурова М.К. Русское семейное право XVI–XVIII вв. М., 1991.

20. Чернявская Т.А. Русская Правда. Законодательные памятники России до 1917 года. Нижний Новгород: Издательство НЮИ МВД РФ, 1998.

21. Щапов Я.Н. Княжеские уставы и церковь в Древней Руси. XI–XIV вв. М., 1972.

22. Щербатов М.М. О повреждении нравов в России. М., 1984.

23. Юшков С.В. Общественно-политический строй и право Киевского государства. М., 1949.

[1] Соловьёв С.М. Об истории Древней России. М.: Просвещение, 1991. С. 56-57.

[2] Чернявская Т.А. Русская Правда. Законодательные памятники России до 1917 года. Нижний Новгород: Издательство НЮИ МВД РФ, 1998. С. 21, ст. 101.

[3] Там же С. 24.

[4] Владимирский - Буданов М.Ф. Обзор истории русского права. Ростов-на-Дону, 1995. - С. 405.

[5] Повесть временных лет. Под ред. В.П. Адриановой-Перетц. Ч. I. - M., 1950. - С. 14.

[6] Соколова В.К. Весенне-летние календарные обряды русских, украинцев и белорусов. М., 1979. - С. 228-252.

[7] Владимирский-Буданов М.Ф. Обзор истории русского права. - С. 406.

[8] Нижник Н.С. Правовое регулирование семейно-брачных отношений в русской истории. СПб.: «Юридический центр Пресс», 2006. - С. 11.

[9] Там же.. С. 11

[10] Там же. С. 12.

[11] Там же. С. 12

[12] Правда Русская // Памятники русского права. Под ред. С.В. Юшкова. Вып. I. Памятники права Киевского государства. X-XII вв. М., 1952. Ст. 1.

[13] Владимирский-Буданов М.Ф. Обзор истории русского права. - С. 437.

[14] Юшков С.В. Общественно-политический строй и право Киевского государства. М., 1949; Щапов Я.Н. Княжеские уставы и церковь в Древней Руси. XI-XIV вв. М., 1972.

[15] Юшков С.В. Общественно-политический строй и право Киевского государства. М., 1949. - С. 442-447.

[16] Нижник Н.С. Правовое регулирование семейно-брачных отношений в русской истории. СПб.: «Юридический центр Пресс», 2006. - С. 16.

[17] Владимирский-Буданов М.Ф. Обзор ис­тории русского права. - С. 410.

[18] Забелин И.Е. Домашний быт русских цариц в XVI и XVII столетиях. Новосибирск, 1992. - С. 49.

[19] Пушкарева Н.Л. Женщины Древней Руси. М., 1989. - С. 75.

[20] Стоглав // Российское законодательство Х-ХХ веков. Т.2: Законодательство периода образования и укрепления Русского централизованного государства. М., 1985. Гл. 18.

[21] Цатурова М.К. Русское семейное право XVI-XVIII вв. М., 1991. – С.11.

[22] Владимирский-Буданов М.Ф. Обзор истории русского права. - С. 417.

[23] Лихачев Д.С. Человек в литературе Древней Руси, М., 1970. - С. 69.

[24] ПСРЛ. Т. XXV. Московский летописный свод конца XV в. М.; Л.., 1949. - С. 237.

[25] Владимирский-Буданов М.Ф. Обзор истории русского права. - С. 417.

[26] Нижник Н.С. Правовое регулирование семейно-брачных отношений в русской истории. СПб.: «Юридический центр Пресс», 2006. - С. 22.

[27] Российское законодательство Х-ХХ веков: В 9 т. М., 1984. - Т. 1. - С. 190.

[28] Памятники права периода царствования Русского централизованного государства XIV-XV вв. М., 1955. - С. 173.

[29] Зализняк А.А. Древненовгородский диалект. М., 1995. - С. 303.

[30] Момотов В.В. О правовой регламентации брачно-семейных отношений в Древней Руси (на основе анализа берестяных грамот). Краснодар, 1998.

[31] Арциховский А.В. Новгородские грамоты на бересте: Из раскопок 1958-1961 гг. М., 1963. - С. 76-77.

[32] Арциховский А.В. Новгородские грамоты на бересте: Из раскопок 1958-1961 гг. - С. 77.

[33] Момотов В.В. О правовой регламентации брачно-семейных отношений в Древней Руси... - С. 7.

[34] Российское зако­нодательство Х-ХХ веков. Т.1. - С. 169.

[35] Нижник Н.С. Правовое регулирование семейно-брачных отношений в русской истории. СПб.: «Юридический центр Пресс», 2006. - С. 27.

[36] Соловьев С.М. История России с древнейших времен. М., 1962. Т. XIV. - С. 478.

[37] Там же.

[38] Владимирский-Буданов М.Ф. Обзор истории русского права. - С. 416.

[39] Жекулина В.И. Исторические изменения в свадебном обряде и в поэзии // Обряды и обрядовый фольклор. М., 1982. - С. 237-253.

[40] Жекулина В.И. Исторические изменения... С. 242-243.

[41] Там же. - С. 242.

[42] Цатурова М.К. Русское семейное право XVI-XVIII вв. - С. 26.

[43] Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. М.; Л., 1950. - С. 27.

[44] Свердлов М.Б. Генезис и структура феодального общества в Древней Руси. Л., 1982; Пушкарева Н.Л. Женщины Древней Руси. - С. 85.

[45] Пушкарева Н.Л. Женщины Древней Руси. - С. 86.

[46] Домострой М., 1990. - С. 137, 139, 142, 146 – 147.

[47] Нижник Н.С. Правовое регулирование семейно-брачных отношений в русской истории. СПб.: «Юридический центр Пресс», 2006. - С. 45.

[48] Евреинов Н. История телесных наказаний. М., 1994. - С. 45.

[49] Момотов В.В. О правовой регламентации брачно-семейных отношений в Древней Руси … - С. 9.

[50] Зализняк А.А. Древненовгородский диалект. - С. 434

[51] Пушкарева Н.Л. Женщина в русской семье X - начала XIX в.: динамика социокультурных изменений. М., 1997. - С. 23.

[52] Греков Б.Д. Избранные труды. Т. I.M., 1957. - С. 431.

[53] Зализняк А.А. Древненовгородский диалект. - С. 275.

[54] Пушкарева Н.Л. Женщины Древней Руси. - С. 105.

[55] Пушкарева Н.Л. Женщина в русской семье X - начала XIX в.: динамика социо­культурных изменений. - С. 24.

[56] Владимирский-Буданов М.Ф. Обзор истории русского права. Ростов-на-Дону, 1995. - С. 472-479.

[57] Владимирский-Буданов М.Ф. Указ. соч. - С. 479-488.

[58] Ворожейкин Е.М. Семейные правоотношения в СССР. М.: Юридическая литература. – 1972. – с. 46.