Конспект сочинения Артура Шопенгауэра «Афоризмы житейской мудрости».[1]
Введение
Под житейской мудростью я понимаю искусство провести жизнь по возможности счастливо и легко. Мою теорию поэтому можно назвать эвдемонологией. Счастливая жизнь – существование, которое должно быть безусловно предпочтено небытию, чтобы держать за нею саму, а не из-за страха смерти.
Моя философия отрицает соответствие человеческой жизни такому понятию бытия, а эвдемонология предполагает такую возможность. Но эта система покоится на ложной основе. Чтобы ее создать, мне пришлось сойти с метафизико-этических высот моей подлинной философии. Развиваемые здесь мысли основаны на компромиссе, это развитие общепринятой, эмпирической точки зрения. Ценность их условна, так как само понятие эвдемонологии призрачно.
Я не пользовался трудами предшественников, Кардана и Аристотеля, та как компиляция – не мое дело. Но все последующее в общих чертах уже выказывалось мудрецами, хотя глупцы, то есть большинство людей, поступало как раз наоборот – так будет и впредь. Прав Вольтер, говоря: «Мы покинем этот мир таким же глупым и злым, каким мы застали его при приходе».
Глава 1. Основное деление
Аристотель делит блага человеческой жизни на внешние, духовные и телесные. Сохраняя лишь тройное деление, я свожу различие в судьбе людей к трем основным категориям:
1. Что такое человек: здоровье, сила, красота, темперамент, нравственность, ум и степень его развития.
2. Что человек имеет – имущество в собственности или владении.
3. Что представляет собой человек, то есть мнение о нем других, выражающееся в почете, положении и славе.
Эти элементы вложены в человека самой природой и их влияние на счастье или несчастье сильнее факторов, создающихся людьми. Например, рождение, положение и царствование по сравнению с обширным умом или великим сердцем – театральный король в сравнении с настоящим. Для блага индивидуума самое важное – что в нем самом заключается и происходит.
Явления внешнего мира влияют лишь постольку, поскольку ими вызываются явления во внутреннем мире. Мир, в котором живет человек, зависит от свойств его мозга и сообразно с последним будет бедным, скучным и пошлым или наоборот, полным интереса и величия. Меланхолик примет за трагедию то, в чем сангвиник увидит лишь интересный инцидент, а флегматик – нечто, не заслуживающее внимания.
Действительность состоит из объективной и субъективной половин, человек не может вылезти из своего сознания, как из своей шкуры. Объективная половина в руках судьбы и изменчива, субъективное данное – это мы сами; в главных чертах оно неизменно. Индивидуальность определяет меру возможного счастья. Особенно прочно духовные силы определяют способность к возвышенным наслаждениям.
Судьба может улучшиться, но глупец всегда останется глупцом, тупица – тупицей, будь они хоть в раю и окружены гуриями.
Субъективная сторона важнее для счастья. Умный в одиночестве найдет отличное развлечение, а смена собеседников и спектаклей не убережет глупца от скуки. Человек с хорошим, сдержанным характером в тяжелых условиях быть удовлетворенным, а алчный и завистливый не достигнет этого и богатстве.
Наша личность – первое условие для счастья. Ее ценность абсолютно, ценность других благ относительна.
Человек менее подвержен влияниям, чем думают. Что мы можем сделать – это использовать индивидуальные свойства с наибольшей для себя выгодой, заботиться о развитии, какое с ним согласуется. Например, умному человеку если интеллектуальные силы не использовать, а заниматься не требующим ума делом или грубым физическим трудом, он будет несчастным, и наоборот, нельзя человека, не имеющим склонности, заставлять заниматься кропотливым научным трудом.
Первая категория важнее других. Разумнее заботиться о сохранении здоровья и развитии способностей, чем о приумножении богатств. Многие богачи чувствуют себя несчастными, потому что не причастны к истинной культуре духа.
Третья категория – чужое мнение – по сравнению со второй малоосязательна. Но заботиться о чести, добром имени должен каждый, о чине – кто служит государству, о славе – лишь немногие.
Вторая и третья категория взаимосвязаны: доброе мнение часто расчищает путь к богатству, и наоборот.
Глава 2. О том, что такое человек
Всегда самое важное – то, что такое данный человек. Источником всех наших наслаждений являемся мы сами. Если наша личность плоха, то испытываемые наслаждения – как ценное вино, вкушаемое человеком, у которого во рту остался вкус желчи.
Из личных свойств непосредственнее всего способствует счастью веселый нрав. Когда в нас появляется веселость, надо идти навстречу. Это монета счастья, остальное – кредитные билеты. Надо сохранять хорошее здоровье, только на почве которого может вырасти веселость. Средства – избегать излишеств, неприятных волнений, чересчур напряженного умственного труда, свежий воздух, купание в холодной воде и т. Д. Нельзя сохранить здоровья без ежедневного движения, это – сущность жизни.
9\10 нашего счастья основано на здоровье. При нем все становится источником наслаждения, а без него ничто не доставит удовольствия, даже качества ума, души при болезненном состоянии ослабевают и замирают. Величайшая глупость – жертвовать здоровьем ради богатства, карьеры, образования, славы и пр., н говоря уж о чувственных и мимолетных увлечениях.
Но с прекрасным здоровьем могут уживаться меланхолический темперамент и преобладание грустного настроения, что коренится в прирожденных свойствах организма, в основном в ненормальном соотношении между чувствительностью, раздражительностью и воспроизводительной способностью – хотя гений обусловливается именно избытком нервной энергии, т. е. чувствительности, а еще Аристотель заметил, что все выдающиеся люди были меланхоликами.
Можно выделить вслед за Платоном людей легкого и тяжелого нрава. На долю людей, обладающих мрачным и мнительным характером, выпадает больше горестей и страданий, которые существуют лишь в их воображении. Но реальные неудачи у них реже, чем у тех, кто видит все через розовые очки.
Иногда «тяжеложелчность» может развиться в склонность к самоубийству – хотя при известных условиях на это может решиться и веселый человек. Разница – в размерах повода, достаточного для принятия такого решения.
Здоровью родственна красота – открытое рекомендательное письмо, заранее завоевывающее сердце.
Враги счастья – горе и скука. Отдаляясь от одного, приближаешься к другому, и вся жизнь проходит между ними. Нужда рождает горе, изобилие – скуку.
От этих бед спасает богатство духа. Нескончаемый поток мысли делает одаренного умом человека не поддающимся скуке.
Но высокая интеллигентность обусловливается повышенной чувствительностью и коренится в большой интенсивности воли, то есть в страстности. Результат – чрезвычайная бурность аффектов, повышенная чувствительность к душевным и даже физически страданиям.
В общем, каждый чем дальше от одного источника страданий, тем ближе к другому.
Интеллигентность приводит к необщительности, ведь чем больше человек имеет в себе, тем меньше ему могут дать другие. Человек общителен в той мере, в какой он духовно несостоятелен вообще пошл, ведь в мире можно выбирать только между одиночеством и пошлостью. Негры – народ общительный, но отсталый.
Досуг – венец человеческого существования, ибо делает человека полным обладателем своего «я». Но способ досуга показывает, как порой досуг обесценивается. Средний человек озабочен тем, как ему убить время; человек же талантливый стремится его использовать. Ограниченный человек берется за всякую чепуху. Суррогатом мысли может послужить хорошая сигара. Карточная игра – главное занятие любого общества – мерило его ценности, явное обнаружение умственного банкротства. Не в состоянии обмениваться мыслями, люди перебрасываются картами.
Кстати, привычка какой угодно хитростью получить деньги в карточной игре постепенно переходит в жизнь, развращая человека.
Самый счастливый тот, в ком много внутренних сокровищ и кто для развлечений требует извне лишь немного или ничего. Глупо лишаться чего-либо внутри себя с тем, чтобы выиграть во вне, то есть жертвовать покоем, досугом и независимостью ради блеска, чина, роскоши, почта или чести.
Основа действия всех человеческих сил – три основные физиологические силы; оттого, какая преобладает, человек вбирает более подходящее развлечение. Наслаждения доставляются: производительной силой (еда, питье, сон и пр.), раздражаемостью (путешествия, борьба, танцы, охота, битвы и пр.), чувствительностью (созерцания, мышление, музыка, поэзия, философия и пр.). Преимущества чувственности неоспоримы, другие силы присущи и животным.
Средний человек заинтересуется каким-либо предметом, ели о возбудит его волю, а человек с избытком духовных сил способен живо заинтересоваться посредством разума, без вмешательства воли, ему это даже необходимо. Он живет богатой мыслями жизнью, а жизнь остальных проходит в отупении, их мечты направлены на пошлый интерес личного благосостояния.
Реальная жизнь скучна и плоска, поэтому счастливы только те, кто наделены некоторым излишком ума сверх той меры, которая необходима для служения своей воле.
Духовная жизнь ограждает не только от скуки, но и от ее пагубных последствий: дурного общества, потерь, растрат и пр. У среднего человека центр тяжести – вне его. Человек с превышающими обычную скудную дозу духовными силами ищет радости в искусстве, науке, но они не могут поглотить его всецело, чтобы к другом он потерял всякий интерес. Это – удел высшего духа, гения. Про него можно сказать, что центр его тяжести – всецело в нем самом. Они имеют себя.
Так что те, кого природа щедро наделила в умственном отношении, счастливей прочих. Но без досуга он будет Пегасом в ярме – то есть несчастлив. Если же сочетаются материальный достаток и великий ум – счастье обеспечено, такой человек будет жить особой, высшей жизнью.
Правда, большой ум образует повышенную восприимчивость к боли в любом ее виде, отдаляет от простых людей. Поэтом часто говорят, что самый счастливый – человек ограниченный, хотя никто и не позавидует такому счастью.
В немецком языке родился термин филистер, его первым значением была противоположность «сыну муз». Это человек без духовных потребностей. Эстетические наслаждения, навязанные модой, он будет отбывать, словно каторгу. Идеальное не может развлечь его, он нуждается в реальном. Устрицы и шампанское – апофеоз его бытия.
Глава 3. О том, что человек имеет
Эпикур разделил человеческие потребности на три класса: естественные и необходимые, которые причиняю страдания, если их не удовлетворять одежда, пища); естественные но не необходимые (половое общение); неестественные и не необходимые (роскошь, богатство и пр. – число их бесконечно).
Определить границу разумности наших желаний в отношении к собственности трудно, если не невозможно. Это величина относительная. Один будет доволен без некоторых благ, другой несчастлив. У каждого свой горизонт благ.
Боль от потри состояния стихает, если мы сокращаем потребности. Наоборот, при счастливом событии потребности начинаю расти – возникает радость, но лишь пока этот процесс н закончится и мы не привыкнем к увеличенному масштабу своих потребностей, став равнодушными к соответствующему ему состоянию.
Источник неудовлетворенности – в попытках увеличить потребности, оставляя другой фактов без изменений. Неудивительно, что богатство ценится более всего другого, даже власть служит лишь средством к этой цели.
Желания людей направлены прежде всего на деньги, потому что другое благо может удовлетворить одно благо (еда, вино, шуба, женщины), и лишь деньги – абсолютное благо, так как они удовлетворяют всякую потребность.
На имеющееся состояние следует смотреть как на ограду от бед и напастей, а не на как разрешение купаться в удовольствиях. Если из большого заработка не откладывать с целью составить неприкосновенный фонд, а все тратить – обычный результат – нищета.
Люди, испытавшие истинную нужду, боятся ее несравненно меньше и более склонны к расточительству, чем те, кто знаком с нуждой понаслышке. Выбившись из бедности, они не считают нужду какой-то бездонной пропастью, а полагают, что стоит лишь толкнуться о дно, чтобы снова выбраться наверх. Поэтому женщины, выросшие в бедности, после замужества чаще расточительнее богатых. Если женитесь на бесприданнице, завещайте не капитал, а доходы с него, и следит, чтобы состояние детей не попало ей в руки.
Обладать с рождения состоянием – неоценимое преимущество. Состояние – это иммунитет, гарантия против нужды и горестей. Высшую ценность оно приобретает тогда, когда достается человеку, одаренному духовными силами высшего порядка и не преследующего цели обогащения. Он создаст то, что кроме него никто не способен, или станет филантропом. А если ничего этого не сделает и даже не попытается изучением какой-либо науки подвинуть ее вперед – ни что иное, как тунеядец. Счастлив он не будет, так как, избавившись от нужды, попадет во власть скуки, которая может привести его к излишествам и лишить богатства, которого он оказался недостоин.
А вот для преуспеяния на государственной службе бедность – преимущество, так как лишь бедняк, проникнутый сознанием своего полного ничтожества, будет кланяться до полных 90 градусов, льстить и выпрашивать.
А человек с достатком будет вести себя упрямо, не низкопоклонничая и даже притязая на талант, не понимая, как он ничтожен в глазах посредственности. Когда дело касается какой-либо низости, он становится мнительным и строптивым. На этом в жизни далеко не уедешь.
Говоря о том, что имеет человек, я не считал его жены и детей, так как скорее он сам находится в их руках. Что до друзей, то субъект здесь является в равной мере и объектом обладания.
Глава 4. О том, что представляет собой человек
Мнение других по слабости человеческой натуры ценится обычно очень высоко, хотя оно несущественно для нашего счастья. Как кошка мурлычет, как ее гладят, так стоит похвалить человека, как его лицо сияет истинным блаженством, хотя похвала может быть ложной. А обиду причиняет всякое оскорбление его честолюбия.
Эти свойства, на которых основано чувство чести, благоприятны для порядка человеческого общения, но служат препятствием для счастья людей. Этим свойствам надо поставить границ, иначе мы станем рабами чужих мнений и настроений.
К тому же все происходящее в чужом сознании для нас безразлично. Мы станем к нему равнодушны, если задумаемся, как мелки помыслы большинства. Зачем ценить мнение полдюжины баранов, которые пренебрежительно поругивают выдающегося человека!
Кто же не может найти счастья в том, что он есть, обращается к тому, чем он является в чужом представлении – крайне скудный источник счастья.
Надо усвоить истину, что каждый живет в собственной шкуре, а не во мнении других. Придавать чрезмерную ценность мнению других – всеобщий предрассудок. Влияние сказывается в рабском трепете: «что скажут», в том, как Вергилий вонзает кинжал в сердце дочери, или как ради посмертной славы жертвуют всем, и даже жизнью. Преступая границы целесообразности, это превращается во всеобщую манию. Половина тревог и огорчений – от заботы о чужом мнении.
Этот недочет нашей культуры разветвляется на честолюбие, тщеславие и гордость. Гордость – готовое убеждение субъекта в своей высокой ценности, а тщеславие – желание вызвать это убеждение в других. Гордость – уважение самого себя изнутри, тщеславие – стремление приобрести его извне.
На гордость нападают те, кто не имеют, чем гордиться. При глупой наглости большинства обладателю внутренних достоинств надо открыто выказывать их. Скромность – подспорье для болванов, она заставляет человека говорить про себя, что он такой же болван, как другие.
Самая дешевая гордость – национальная. Каждая нация насмехается над другими, и все они в одинаковой степени правы.
Ценность чина, как ни важен он в глазах толпы, условна. Ордена – это векселя, выданные на общественное мнение, сберегающие государству крупные суммы, заменяя денежное вознаграждение.
Можно сказать, что честь – это внешняя совесть, а совесть – внутренняя честь, но это определение было бы скоре блестящим, чем ясным и глубоким. Высокая ценность, признаваемая за четью, заключается в том, что человек слаб, и лишь в сообществе с другими может сделать многое. Чтобы считаться полноправным членом общества, важна честь.
Есть несколько видов чести. Гражданская честь охватывает самую широкую сферу и заключается в уважении прав каждого, запрещении пользоваться несправедливыми и запрещенными законом средствами.
Слава имеет положительный характер, ее надо завоевывать. Честь – отрицательный, это мнение не об особенных свойствах, а о таких, которые предполагаются во всех людях, ее надо хранить, не терять. Извне чести можно повредить лишь клеветой, она полностью вытекает из субъекта.
Служебная честь есть всеобщее мнение о том, что человек, занимающий должность, действительно обладает всеми необходимыми данными и точно исполняет служебные обязанности. Он подразделяется на честь чиновника, врача, адвоката, учителя, даже ученого. Сюда же относится истинная воинская честь.
Половая честь делится на мужскую и женскую женская несравненно важнее мужской, так как в жизни женщины половые отношения играют главную роль. Женская честь заключается во всеобщем мнении, что девушка не принадлежала ни одному мужчине, и что замужняя женщина отдавалась лишь своему мужу. Ведь если женщине нужно от мужчины всего, то мужчине от женщины – только одного. Следовательно, надо сделать так, чтобы мужчина это мог получить не иначе, как взяв на себе заботы обо всем и, в частности, о детях. Для этого женщины объединены в сплоченную массу против общего врага, и первая заповедь женской чести не вступать во внебрачное сожительство, дабы каждый мужчина вынуждался к браку, как к капитуляции. Потеря чести – измена своему полу. При этом изменившая жена хуже падшей девушки, ибо она теряет еще и гражданскую честь, нарушив слово. Потому иногда говорят снисходительным тоном «падшая девушка», но не сожалеют о «падшей женщине». Женитьба восстановит честь девушки, но ни развод, ни брак с любовником не возвратят чести изменившей жене.
Особо в отношении женской чести стоит фаворитка короля – она отдалась мужчине, который ее любит, но не может на ней жениться, ибо каждый может свободно выбирать жену, кроме одного бедняги – правителя страны.
Принцип женской чести не является естественного происхождения, о чем свидетельствуют детоубийства и самоубийства.
Половая честь мужчин родилась из представления, что вступивший в такую сделку как брак, следил отныне о ее нерушимости, дабы мужчина нераздельно обладал женой, мстил за измену, а если примирится с ней – общество мужчин покроет его позором. Но это не столь серьезный позор, как у падшей женщины, потому что у мужчин половые отношения неглавное, у него есть много других, более важных, занятий.
Рыцарская честь привилась только в христианской Европе, и то лишь среди высшего класса. Она заключается не в мнении других, а лишь в его выражении – те же оскорбления могут быть взяты назад. Все сводится не к тому, чтобы заслужить уважение, а чтобы вынудить его. Поведение может быть благородным, но честь его во мгновение будет отнята обругавшим его, пусть сам он будет негодяй. А ведь в большинстве случаев именно такие типы оскорбляют порядочных людей. Проглотивший оскорбление считается тем, кем его назвал оскорбитель. Отсюда – кровавые поединки. А если человека ударят рукой, это означает окончательную потерю чести, которая не смывается кровопусканием, но только убийством. Правда, можно вернуть честь еще большим оскорблением – пощечина исцеляется палкой, палка – плетью, плеть – плевком в лицо. Ведь насколько постыдно быть обруганным, настолько почетно быть оскорбителем. Глупость и мерзость легитимируются грубостью. Верховное судилище – физическая сила, животность.
Добавим, что нарушать нельзя только слово чести, платить нужно только карточный долг – долг чести. От нарушения другого слова или неуплаты другого долга рыцарская честь не пострадает.
Для нормального человека этот варварский кодекс чести смешон. Цивилизованные народы древности ценили человека по тому, что он обнаружил в своих действиях. Рыцарская честь не первична, ее принципы искусственны. Это порождение тех времен, когда за кулаком признавалось большее значение, чем за мозгами.
Все это предрассудки. Возмутительно и позорно, что два молодых, неопытных и вспыльчивых человека, перекинувшись парой резких слов, должны искупить это своей кровью, здоровьем и жизнью. Человек – «дерущееся животное», и почему удары рукой тяжелей вдесятеро более сильного удара от своего коня?
Вступив на путь свободомыслия, я поду еще далее: почему столь важна разница убийства из засады и в открытом бою? Потому, что государство признает лишь право сильного – кулачное право, а открытый бой показывает, в сущности, кто сильнее или ловчее. Если есть уважительные мотивы для убийства, нет разницы, каким способом я его убью – спереди или с тыла. Тем более что в дуэли каждый прием – это коварство, хитрость. А указывать на необходимую оборону в дуэли – значит искать благовидный предлог для убийства.
Рыцарская честь – трагикомический фарс, делающий современное общество натянутым и боязливым, это Минотавр, в жертву которому из года в год приносится некоторое число юношей из благородных семейств Европы. Побороть жупел рыцарской чести – дело философа; предлагаю вызвавшего и принявшего вызов давать 12 палочных ударов, секундантам – по 6, а последствия свершившейся дуэли рассматривать как уголовное преступление.
Для полноты упомяну о национальной чести. Это честь целого народа как члена всенародного общества. Она сочетает в себе честь гражданскую с рыцарской: должна заслуживать доверия (кредита) и ее следует бояться.
Рассмотрим славу. Как из Диоскуров Поллукс был бессмертен, а Кастор – смертен, так и слава – бессмертная сестра смертной чести. Но это относится только к высшему виду славы. Бывает еще эфемерная, кратковременная слава.
Слава обусловливается свойствами, которых ни от кого нельзя требовать. Она приобретается лишь деяниями или творениями. Обычно, чем позднее приходит слава, тем она прочнее.
Но признание великих творений – дело трудное. Как заметил Лихтенберг: «Если при столкновении головы с книгой раздастся пустой звук, то всегда ли это – звук книги?». И далее: «творение есть зеркало; если в него смотрит обезьяна, оно не будет отражать апостольского лика». В какой бы области ни появилось нечто прекрасное тотчас же все многочисленные посредственности заключают между собой союз с целью не давать ему хода, и если возможно – погубить его.
Славу приходится завоевывать, сражаясь с завистью.
Так как слава – производное, эхо, отражение, тень заслуг, и объект восторга ценнее самого восторга – источник счастья заключается не в славе, а в том, чем она добыта, то есть в самих заслугах, или, точнее – в моральных и интеллектуальных характере и свойствах, из коих вытекли эти заслуги. Даже тот, кто только заслужил, но не приобрел славы, обладает главным.
Глава 5. Поучения и правила
Отказавшись от полноты, иначе мне пришлось бы повторить массу превосходных житейских правил мудрецов всех времен, откажусь и от строгой системы. Однако для упорядочения приводимых взглядов и советов я разделяю их на общие и на касающиеся нашего отношения: 1) к себе, 2) к другим, 3) к общим мировым событиям и судьбе.
А. Правила общие
1) Первой заповедью житейской мудрости я считаю выражение Аристотеля в «Никомахейской Этике»: «Мудрец должен искать не наслаждений, а отсутствия страданий». Если все тело здраво и невредимо, кроме одного больного местечка, то здоровье целого совершенно пропадает для нашего сознания, внимание постоянно направлено на боль в поврежденном месте, и мы лишаемся наслаждения, доставляемого общим ощущением жизни. Если все происходит по нашему желанию, кроме одного обстоятельства, то оно постоянно приходит в голову. В обоих случаях повреждена воля в организме или в стремлении человека.
Критерий жизненного счастья – отсутствие страданий. Не должно никогда покупать наслаждения ценой страданий и даже риска нажить их.
2) Чтобы оценить положение человека с точки зрения счастья, надо знать не то, что дает ему удовлетворение, а то, что способно опечалить его.
3) Не надо предъявлять к жизни слишком высокие требования, т. е. строить свое счастье на широком фундаменте. Опираясь на него, счастье может легче разрушиться.
Заранее строить подробный план своей жизни – одна из величайших глупостей. Не всем суждена долгая жизнь, на которую рассчитывают, а если суждена, не хватит лет для выполнения выработанного плана.
Благородные, хорошие люди скоро усваивают воспитательные уроки судьбы и послушно, с благодарностью им следуют, понимая, что в этом мире можно найти опыт, но не счастье.
Б. Поведение по отношению к себе
4) Человек, отбывая отдельные дни и часы своей жизни, не имеет общего представления о ходе и характере своего существования необходимо вступить на путь самопознания и кидать иногда взгляд на ее план, уменьшенный абрис.
Сразу мы не видим всего, и совершая величайшие деяния или создавая бессмертные творения, не сознаем этих достоинств.
5) Как мы разделяем наше внимание между настоящим и будущим? Не следует слишком уделять внимания одному в ущерб другому.
Те, кто живут преимущественно настоящим, легкомысленны.
Но люди, живущие будущим, пропускают настоящее, обманываются в смысле своего существования, как ослы, идущие за сеном, привешенным к концу палки, укрепленной на их голове. Одно настоящее истинно и действительно, только в нем протекает наше бытие.
Чтобы не лишаться спокойствия из-за сомнительных или неопределенных бед, надо думать о первых, что они никогда не наступят, о вторых – что они, если и наступят, то не скоро.
Мы проживаем хорошие дни, не замечая их; лишь когда наступают тяжелые времена, мы жаждем вернуть их, как потерянный рай.
6) Всякое ограничение способствует счастью. Чем уже круг нашего зрения, действий и сношений, тем мы счастливее. Потому-то вторая половина жизни бывает печальнее первой.
Чем меньше возбуждается воля, тем меньше страданий, а мы знаем, что страдания позитивны, положительны, а счастье – отрицательное понятие. Счастье могут дать лишь возможно большая простота наших отношений и однообразие жизни: так меньше всего ощущается жизнь, а следовательно, и преобладающее в ней горе. Жизнь становится ручьем без волн и стремнин.
7) Важно, чем заполнено наше сознание. Умственный труд, если мы на него способны, даст больше реальной жизни, хотя он делает нас непригодными к суете практической жизни. Поэтому иногда приходится прерывать на время умственную работу для энергичной практической деятельности.
8) Чтобы жить вполне разумно и извлекать из своего опыта уроки, следует почаще припоминать прошлое и анализировать его. Пифагор рекомендует вечером перед сном передумать все, что было сделано за день.
Так как по прошествии времени мы можем возвратить чувства и настроения, весьма полезны дневники.
9) Довольствоваться самим собой, иметь право сказать: «Все свое ношу с собой».
Обычное общество таково, что променять его на одиночество только выгодно. Человек может находиться в совершенной гармонии лишь самим с собою. Общительными людей делает их неспособность переносить одиночество, т. е. самих себя. Умный же человек подобен виртуозу, который может один выступать в концерте, или же роялю, который являет собой маленький оркестр. Так и умный человек представляет собой маленький мир.
Но любовь к одиночеству н есть непосредственное, врожденное влечение, потому что в детстве человек боится остаться один, и лишь со временем эта любовь развивается по преимуществу в благородных людях.
Одиночество – удел всех выдающихся умов.
10) Зависть в человеке естественна, и все же она порок и несчастье. Ее надо душить, она враг нашего счастья. Зависть показывает, насколько человек чувствует себя несчастным. Никогда ненависть не бывает столь непримирима, как зависть, поэтому не надо возбуждать ее и в других.
Есть три вида аристократии: 1) по рождению и по чину, 2) денежная аристократия, 3) аристократия ума. Последняя – наивысшая. Каждая из аристократий окружена сонмом завистников, которые стараются дать понять, что они ничуть не выше их. Но именно это старание и выдает завистника.
11) Прежде чем браться за выполнение какого-либо намерения, надо несколько раз хорошенько его обдумать. Без необходимости не следует трогать ничего важного, нарушать существующий покой.
12) Если произошло несчастье, которого нельзя поправить, не надо допускать мысли о том, что могло бы быть иначе, такие думы делают нас самоистязателями.
13) Нужно сдерживать воображение во всем, что касатеся нашего счастья или несчастья, прежде всего не строить воздушных замков. Еще опасней рисовать всевозможные несчастья.
Особенно строго следует соблюдать это правило вечером, так как темнота наполняет все страшными образами, придает всему черный оттенок. Наоборот, утро не следует укорачивать ни поздним вставанием, ни тратить его на пошлые занятия или болтовню. Каждый день – жизнь в миниатюре: пробуждение и вставание – это рождение, каждое свежее утро – юность, вечер – старость и засыпание – смерть.
Обуздывая воображение, следует запретить ему восстанавливать и раскрашивать когда-то пережитые несправедливости, потери, обиды и т. д.
14) Вместо того чтобы думать о том, что нам не принадлежит: «а что, если бы это было моим?» и чувствовать лишение, надо думать «а что, если бы это не было моим?», и смотреть на то, что имеем так, будто этого недавно лишись, ибо только после потери мы узнаем ценность чего бы то ни было: имущества, здоровья, друзей, возлюбленной, ребенка и т. д.
15) Наши мысли должны быть разложены по ящикам, принимаясь за что-нибудь, должно отрешиться от всего остального, чтобы нависшая тяжелая забота не отравляла в настоящем наших небольших радостей.
16) Помнить, что человеку доступна лишь бесконечно малая часть того, что стоит желать, надо воздерживаться и сдерживаться.
17) Как физическая жизнь заключается в постоянном движении, так и духовная требует постоянного занятия мыслями или делом. Полное безделье порождает скуку.
18) Путеводной звездой деятельности должны быть не образы фантазии, а ясно усвоенные понятия. Грезы о счастье в виде тех или иных образов – лишь блуждающие огни.
19) Надо всегда господствовать над впечатлениями настоящего и вообще всего реально существующего. Если мы не можем вытравить впечатление путем размышления, самое лучшее – нейтрализовать его другим впечатлением.
20) Указав выше высокую ценность здоровья как первого и важнейшего условия счастья, приведу правила его сохранения и укрепления.
Закаляя тело, надо подвергать его сильным напряжениям, утомлять его, но при болезненном состоянии беречь и щадить. Мускулы крепнут от усиленных упражнений, но нервы слабеют, их надо оберегать, как глаза – от сильного света, уши – от громкого шума. Не надо требовать от мозга одновременно и мускульного, и умственного напряжения. Надо уделять должное время сну, необходимому для освежения мозга. Всякое телесное страдание, недомогание, расстройство отражается на психике. Многие мыслители, переутомившись, впадали в детство. Тот, кто запрягает своего Пегаса в ярмо или подгоняет музу кнутом, столь же дорого заплатит как и тот, кто через силу будет поклоняться Венере.
В. О нашем поведении по отношению к другим
21) Полезно запастись изрядной мерой осторожности и снисходительности; первая охраняет от вреда и потерь, вторая – от споров и ссор.
Кому приходится жить с людьми, не имеет права отворачиваться от той или иной индивидуальности, ибо никто не может изменить своего характера, темперамента, физиономии и т. д.
22) В разговоре легко сказываются однородность или разнородность духа и характера: если в общество из умных, богато одаренных людей затесались два дурака, эти двое непременно почувствуют друг к другу сердечное влечение.
Никто не может видеть выше себя: человек видит в другом лишь столько, скольким сам обладает, и понять другого может лишь соразмерно с собственным умом. Любой ум останется незамеченным тем, кто сам его не имеет; всякое уважение к чему-нибудь есть произведение достоинств ценимого, умноженных на сферу понимания ценителя.
24) Большинство, ожидая чего-либо, барабанят и постукивают палкой, вилкой и пр. Если человек этого не делает – значит, размышляет. Но большинство стараются познать свою жизнь посредством постукивания – если в данный момент нет сигары, отвечающей этой же цели.
25) Трудно одновременно кого-то глубоко уважать и вместе с тем сильно любить. Остается выбирать, домогаться любви или уважения людей. Любовь их всегда корыстна, но на разные лады. Уважение часто приходится завоевывать против воли других, но оно дает большее удовлетворение, так как связано с ценностью нашей личности. Любовь субъективна, уважение объективно.
26) Большинство настолько субъективно, что их не интересует ничего, кроме себя. О чем бы ни зашла речь, начинают думать только о себе. Их легко можно расположить путем лести.
27) Не стоит приходить в отчаяние при каждой бессмыслице, сказанной в обществе или напечатанной и хорошо принятой или хотя бы не опровергнутой. Утешимся, что со временем он будет взвешен и обдуман, и почти все усвоят то, что высокому уму было ясно сразу же.
28) Не надо быть уступчивым или добрым: как дети, люди становятся непослушными, если их балуют. Вряд ли мы потеряем друга, если откажемся дать ему в долг, но весьма вероятно лишимся его, если дадим – точно так же слишком большая дружба и предупредительность могут сделать его слишком дерзким и вызвать разрыв. Если люди чувствуют, что в них нуждаются, они становятся высокомерными и требовательными, поэтому время от времени следовало бы давать понять каждому, что мы можем прекрасно обойтись без них.
29) Те, кто судят о жизни а priori, а не по собственному опыту, может легко ошибиться. Тот, кто будет полагать, что черти гуляют по свету с рогами, а дураки – с бубенчиками, непременно станет их добычей или игрушкой.
Надо остерегаться составлять очень хорошее мнение о человеке, с которым только что познакомились, иначе можно разочароваться.
Простить – значит выбросить за окно весь приобретенный драгоценный опыт. Надо задуматься: настолько ли дорог нам человек, сделавший нам что-то неприятное, чтобы мы могли или хотели перенести то же самое или нечто большее от него еще раз, два или много чаще?
30) Если создать искусственный, всецело собственными силами выработанный характер, который будет вытекать не из врожденных свойств, а из обдуманного расчета, мы вскоре убедимся в справедливости пословицы: «прогоняйте природу – она все равно вернется». Наполеон заметил: «все, что неестественно – несовершенно».
Надо избегать какой бы то ни было аффектации, она вызывает презрение в качестве обмана, который сам по себе трусость, и в качестве самоосуждения. Хвастовство каким-то качеством – признание самому себе, что не обладаешь им. Кто чем хвастает – тому того и не хватает. В этом смысл испанской пословицы: «раз подкова бренчит, значит, в ней не хватает гвоздя». Аффектация долго не продержится: маска когда-нибудь да спадет.
Никто не должен всецело раскрываться, дурные и животные свойства нашей натуры должны быть скрыты.
31) Мы не замечаем собственных ошибок и пороков, а видим чужие. В Евангелии есть отличная притча о сучке в чужом глазу и о бревне в собственном.
32) Благородный человек в юности верит, что отношения идейны, т. е. основаны на единстве характера, образа мыслей, вкуса, духовных сил и т. д.; позже он узнает, что отношения эти реальны, т. е. опираются на материальные интересы. На то, что он за человек сам по себе, по личным качествам, а не по должности, занятию, национальности, смотрят крайне редко.
33) Как бумажные деньги вместо серебра, в жизни вместо истинного уважения и дружбы курсируют их внешние изъявления, по возможности ловкое подражание посредством слов и мимики. Правда, еще вопрос, существуют ли люди, их заслуживающие.
34) Наивно мнить, что выказать ум и рассудок – верное средство к тому, чтобы понравиться в обществе. Напротив, эти свойства в большинстве людей вызывают злобу и ненависть.
Никакими достоинствами человек не гордится так, как духовными, ибо только ими обусловлено превосходство над животными. Выказать свое превосходство над ним в этом отношении, да еще при свидетелях вызовет желание отмщения.
35) В нашем доверии к людям главную роль играют леность (когда, не желая исследовать или делать что-либо, мы предпочитаем верить другому), себялюбие (когда потребность поговорить о личных делах вынуждает исповедаться), тщеславие (когда мы гордимся своими делами). А мы требуем, чтобы наше доверие ценили!
Наоборот, не следовало бы сердиться на недоверие, ведь это апофеоз честности, искреннее признание ее чрезвычайной редкости, из-за чего в ее существовании люди сомневаются.
36) Вежливость – это молчаливое соглашение игнорировать и не подчеркивать друг в друге моральную и умственную нищету. Это благоразумие, а невежливость – глупость. Вежливость – фальшивая монета: скупить на нее – глупо, щедро раздавать – вполне разумно. Но кто ради вежливости жертвует реальными интересами, меняет золото на жетоны.
37) Не надо брать примеры с других, так как положения, обстоятельства и пр. придают разный оттенок поступкам: «когда двое поступают одинаково, получается все-таки не одно и то же». Необходима оригинальность, иначе наши действия не будут отвечать тому, чем мы являемся на самом деле.
38) Не надо оспаривать чужих мнений: чтобы опровергнуть все абсурды, в какие люди верят, не хватит Мафусаилова века. Тем более обидеть человека легко, исправить же его – трудно, если не невозможно.
39) Чтобы мнение было принято, надо высказывать его спокойно и бесстрастно. Страстность вытекает из воли, и подумают, что данное суждение вытекло из возбуждения, а не наоборот.
40) Не надо хвалить себя, если даже имеешь на это право. Тщеславие заурядно, а заслуга – исключительная вещь, и если мы хвалим себя, люди думают, что в нас говорит тщеславие.
41) Подозреваешь кого-то во лжи – притворись, что веришь: тогда он наглеет, лжет грубее и попадается. Если в словах проскользнула истина, которую он хотел бы скрыть, притворись неверящим, и он выскажет и остальную часть скрываемой истины.
42) На все личные дела надо смотреть как на тайны. Лучше обнаруживать ум в молчании, чем в разговорах.
43) Лучше всего помещены те деньги, которые у нас украдены: ведь мы за них непосредственно приобрели благоразумие.
44) Не следует по возможности н к ком питать неприязни, зато хорошенько помнить его поступки.
«Ни любить, ни ненавидеть» – первая половина житейской мудрости, вторая – «ничего не говорить и никому не верить». Не удивительно, что отвернешься от мира, который вызывает необходимость в таких правилах.
45) Злобу и ненависть нельзя обнаруживать словами или выражением лица, но только действием. Ядовиты лишь животные с холодной кровью.
46) Старинное правило светских людей «говорить без выражения» означает апелляцию к разуму, а «говорить с выражением» значит обратиться к чувству. Иному можно наговорить поразительной ерунды, лишь бы сказано было дружеским и вежливым тоном.
Д. Наше отношение к общему ходу мировых событий и к судьбе
47) Элементы человеческой жизни одни и те же, где бы она ни протекала – в лачуге или при дворе, в монастыре или в полку. События жизни похожи на картины в калейдоскопе: при каждом обороте мы видим нечто новое, а на самом деле это одно и то же.
48) Древний мудрец заметил, что есть три мировых силы: разум, сила и счастье. Я полагаю, последняя сила – самая могущественная. Как в испанской пословице: «достань счастье для твоего сына и тогда смело кидай его в море».
Жизнь подобна шахматам: мы создаем план, но он находится в зависимости от того, что угодно будет сделать партнеру, то есть судьбе.
Человек также управляется врожденными конкретными принципами, составляющими результат всех его размышлений, ощущений и желаний. Он сам не знает их in abstracto и лишь озираясь на прошедшее, видит, что он всегда им следовал и был ими управляем, как невидимыми нитями. От того, каковы эти принципы, они дают человеку счастье или горе.
49) Следует всегда иметь в виду влияние времени и изменчивость вещей, и переживая что-либо в настоящем, тотчас воображать противоположное этому – в счастье вспоминать о беде, в любви – о ненависти и т. д. Так мы были бы во всем осторожны и не так легко вдавались в обман.
Но предварять время следует лишь теоретически, не требуя раньше времени то, что должно прийти со временем. Если юноша в 18 лет будет вести, хотя бы всего несколько недель, такую интенсивную половую жизнь, какая нормальна лишь в тридцатилетнем возрасте, то за это придется заплатить частью сил его последующей жизни или даже частью жизни.
Каждый, кто не ждет, становится жертвою ростовщичества времени. Нет злейшего, более беспощадного ростовщика, чем время, и если требовать с него уплаты до срока, оно возьмет за это большие проценты, чем жиды. Ускорять мерное течение времени – предприятие, обходящееся очень дорого. Остерегайтесь задолжать времени проценты.
50) Характерная разница между заурядными и умными людьми заключается в том, что первые, обсуждая и оценивая возможные опасности, всегда справляются и принимают в расчет только то, что уже произошло, вторые же обсуждают, что могло бы случиться. Надо «приносить жертву злым духам», то есть не отступать перед затратами труда, времени, удобств и денег для того, чтобы закрыть доступ грядущей беде.
51) Ни при каком событии не следует слишком ликовать или горько плакаться – и из-за изменчивости вещей, и из-за возможности ошибки.
Человек, остающийся спокойным при всех несчастьях, доказывает, что ему известно, насколько огромны возможные беды, и это несчастье – лишь незначительная часть того, что могло бы с ним стрястись. Мелкие неудачи существуют как бы для упражнения, чтобы сила, позволяющая переносить большие несчастья, не ослабла в довольстве.
52) То, что людьми принято называть судьбою, является лишь совокупностью учиненных ими глупостей. Гомер советует серьезно размышлять о каждом деле. Если за дурные поступки придется ответить на том свете, то за глупые придется заплатить уже на этом.
Опасен не тот, кто сморит свирепо, а тот, кто умен: мозг человека более страшное орудие, чем когти льва.
53) Существенным данным к счастью является мужество. Ибо вся жизнь – борьба, каждый шаг приходится завоевывать. Пусть нашим девизом будут слова: «Не уступай несчастию, но смело иди ему навстречу».
Но мужество может перейти в отчаянную удаль, поэтому доля боязливости необходима. Как заметил Бэкон Веруламский, «природа вложила чувство боязни и страха во все живущее для сохранения жизни и ее сущности, для избежания и устранения всего опасного. Однако природа не сумела соблюсти должно меры: к спасительной боязни она всегда примешивает боязнь напрасную и излишнюю». Характерная причина панического страха в том, что он не сознает ясно своих причин, и за причину страха выдает сам страх.
Глава 6. О различии возрастов
В течение всей жизни мы обладаем только настоящим и ничем более. Но в начале жизни мы видим длинное будущее впереди нас, к концу ее – длинное прошедшее позади. Темперамент, но не характер, подвергается изменениям, благодаря чему настоящему каждый раз сообщается различный оттенок.
В детстве мы более склонны к познанию, нежели к проявлению воли, и впоследствии эти годы нам кажутся потерянным раем. Жизнь представляется новою. Дни детства настолько полны счастья, что воспоминание о них всегда связано с сожалением.
Счастью детского возраста способствует и то, что как в начале весны все листья одного цвета и почти одинаковой формы, так и мы в раннем детстве чрезвычайно похожи друг на друга и потому великолепно гармонируем между собою. С возмужалостью расходимость увеличивается подобно радиусам расширяющейся окружности.
Остальная часть первой половины жизни – юношеский возраст – омрачается благодаря погоне за счастьем, вытекающей из предположения, что его можно добыть. Юноша обычно недоволен положением и окружающим, каковы бы они ни были.
Характерная черта первой половины жизни – неутолимая жажда счастья; второй половины – боязнь несчастья. К этой поре вырастает более или менее ясное сознание, что всякое счастье – призрачно, а страдание – реально. Если в юности одинокие люди чувствуют себя покинутыми людьми, то в позднейшие годы они чувствуют, что убежали от людей.
Зрелый человек приобретает непосредственность, он научается смотреть просто на вещи и принимать их за то, что они есть на самом деле, тогда как в юности они заменяются фантазиями. Следовало бы запрещать чтение романов и заменять их толковыми биографиями.
Пока мы молоды, то воображаем, что события и лица, которым предстоит сыграть важную роль в нашей жизни, будут происходить под звуки труб и барабанов; в зрелые годы оказывается, что все они прокрадывались тихонько, через задние двери и остались почти незамеченными нами.
Жизнь подобна вышитому куску материи, лицевую сторону коего человек видит в первую половину своей жизни, а изнанку – во второй. Изнанка не так красива, зато поучительна, так как на ней можно проследить сплетение нитей.
Ни один хоть сколько-нибудь выдающийся человек, не принадлежащий к 5/6 скудно одаренного природой человечества, не может остаться после сорока лет свободным от некоторого мизантропического налета, ибо он разочаровывается в людях, которые никогда не сравняются с ним в отношении ума или сердца, а чаще всего и того и другого.
Для молодого человека служит дурным признаком, ели он рано начинает хорошо разбираться в суете человеческой жизни – это указывает на пошлость. О более благородной натуре говорит неуверенное, неловкое поведение.
Веселье и жизнерадостность юности обусловлены и тем, что идя наверх в гору жизни, мы не видим смерти, находящейся у подножия горы с другой стороны. Но взобравшись на вершину горы, мы уже собственными глазами видим ее.
С точки зрения молодости жизнь есть бесконечно долгое будущее, с точки зрения старости – очень короткое прошлое. В юности даже само время течет гораздо медленнее.
Поскольку мы не любим вспоминать неприятное, наша память теряет все больше и больше событий, чем дольше мы живем, тем меньше событий кажутся нам важными или достаточно значительными для того, чтобы стоило впоследствии вспоминать о них – поэтому события юности стоят перед глазами старика яснее, чем события вчерашнего дня. Время, которое отделяет его от этого события, вычеркивается, и вся жизнь кажется непонятно короткою.
В юности жизнь кажется бесконечно длинной, так как требуется простор для беспредельных надежд, и масштабом всей жизни мы берем те немногие годы, которые пока прожили: они дают богатый материал воспоминаниям, ибо решительно все, благодаря новизне, кажется нам значительным.
Иногда мы тоскуем по какому-то месте, тогда как на самом деле тоскуем о том времени, которое там провели, будучи моложе и бодрее, чем теперь. Время обманывает нас под маской пространства; если бы мы поехали туда, поняли бы наше заблуждение.
Глубокой старости можно достичь двумя путями, при том, что наш организм здоров и крепок. Пример горящих ламп: одна горит долго потому, что, имея маленький запас масла, снабжена весьма тонким фитилем, другая потом, что, имея толстый фитиль, имеет много и масла. Мало – это жизненная сила, фитиль – способ ее расходования.
В отношении жизненной силы до 36 лет мы живем рентой, причем до совершеннолетия и еще некоторое время спустя присоединяем часть процентов к капиталу; но затем уподобляемся рантье, начинающему затрачивать свой капитал. Вначале на небольшой дефицит мы не обращаем внимания, но затем он возрастает, сам рост его становится быстрее, дела начинают запутываться, и с каждым днем мы становимся беднее без надежды на улучшение. Особенно печально, если одновременно тают жизненная сила и наше состояние.
Тем не менее следует беречь юношеские силы. Аристотель говорит, что из числа победителей на олимпийских играх лишь несколько одерживали победы и мальчикам, и зрелыми мужами. Ранние гении – вундеркинды, возбуждающие удивлением в детском возрасте, становятся впоследствии весьма заурядными по уму.
Характер обычно приноровлен к какому-либо возрасту: одни милы юношами, другие сильны и деятельны в зрелом возрасте, третьи привлекательны в старости благодаря опыту и уравновешенности.
Подобно находящимся на корабле, замечающим ход по отдалению предметов на берегу, так и мы замечаем, что стареем, потому, что нам кажутся молодыми люди все более великовозрастные.
Чем старше мы становимся, тем меньше сознательного в нашей жизни: все мелькает мимо, не производя впечатления, а потому ускоряется и течение времени. В детстве каждое событие в силу новизны проникает в сознание, и день кажется бесконечно долгим. Так и в путешествии один месяц кажется дольше четырех месяцев, проведенных дома.
Но скука в детстве сильнее, чем в юности, а в зрелом возрасте скука постепенно исчезает; для старца время слишком коротко и дни летят, как стрела. Разумеется, я говорю о людях, а не о состарившихся скотах.
В молодости преобладает созерцание, в старости – размышление; первая половина поэзии, вторая – философии.
Наибольшая энергия и высшее напряжение духовных сил бывает в молодости, не позже 35 лет, затем они слабеют. Но убыли возмещается иными духовными данными: опытом, знания. Лишь старый человек может иметь полное и правильное представление о жизни. Юность – корень древа познания, а плоды даются вершиной его.
Интеллект, чья основа – физическая, хотя материал – эмпирический, не является столь же неизменным, как характер. Интеллектуальные силы равномерно растут, доходят до апогея, после чего начинают постепенно падать, вплоть до идиотизма. Но материал, которым орудует ум, растет – впрочем, только до расслабления ума, все это исчезает
Первые 40 лет жизни составляют текст, а дальнейшие 30 лет – комментарии к этому тексту.
Конец жизни напоминает конец маскарада, когда все маски снимаются. К этому времени характеры обнаружились, деяния принесли свои плоды, иллюзии исчезли. Мы сами можем вполне уяснить самих себя наши цели и средства, отношение к миру, к другим.
Обыкновенно молодость называют счастливым, а старость – печальным периодом жизни. Это было бы верно, если б страсти делали нас счастливыми. Оно они-то и заставляют юность метаться, прося мало радости и много горя. Платон совершенно правильно считает старость счастливою, поскольку она свободна от полового влечения, не дающего нам до тех пор ни минуты покоя.
Юность есть время треволнений, старость – эпоха покоя. В старости химеры исчезли, что дает особое спокойствие духа, позволяющее с усмешкой взирать на земную суету.
Обычно полагают, что удел старости – болезни и скука. Но болезни вовсе не необходимый ее признак, что же касается скуки, выше уже было указано, почем старость ей подвержена меньше, чем юность. Великое несчастье в старости – бедность, но если ее удалось избежать и здоровье сохранение, то старость может быть весьма сносной порой жизни, ее главные потребности – удобство и обеспеченность. Поэтому в старости мы больше любим деньги, чем раньше: они возмещают отсутствующие силы.
Покинутые Верой, мы ищем радостей у Вакха; потребность видеть, путешествовать учиться заменяется потребностью говорить и учить других. Счастье для старика, если в нем осталась любовь к науке, музыке, театру, вообще известная восприимчивость к внешнему миру. Но большинство, тупое, как всегда, превращается в старости в автоматы, ничто в них не может пробудить новую мысль.
Прогрессивная убыль сил с приближением старости – явление печальное, но необходимое, иначе смерть была бы слишком тяжела.
Ветхий Завет и Геродот определяют продолжительность жизни в 70 – 80 лет. Но если бы естественная продолжительность жизни была 70 – 80 лет, люди умирали от старости, они же умирают в этом возрасте от болезней. Только в 90 – 100 лет люди умирают обыкновенно только от старости, собственно, просто перестают жить.
Человеческую жизнь нельзя назвать ни длинной, ни короткой, так как, в сущности, именно она и служит масштабом, которым мы измеряем все остальные сроки. Как бы долго мы ни жили, мы обладаем только настоящим, ибо воспоминания наши больше теряются вследствие забывчивости, нежели обогащаются накоплением новых материалов.
Различие юности и старости в том, что у первой в перспективе жизнь, у второй – смерть, но еще вопрос, что привлекательнее. Ведь сказано же в Экклезиасте: «День смерти лучше дня рождения».
Каждому возрасту соответствует какая-нибудь планета. В 10 лет нами управляет восприимчивый бог хитрости и красноречия, легко обучающийся Меркурий, 20 – любвеобильная Венера, 30 – воинственный, сильный и гордый Марс, 40 – планетоиды Церера (служим полезному), Веста (имеем собственный очаг), Паллада (научились тому, что следовало знать), Юнона (в доме царит супруга), а о остальных открытых планетоидах я и слышать не желаю, поступая как профессора философии со мною: я игнорирую их потому, что с моими рассуждениями они не согласуются. В 50 лет над нами владычествует Юпитер, он не хочет повиноваться, а хочет сам повелевать. Это апогей человека. 60 лет – власть Сатурна, является свинцовая тяжесть, медлительность и инертность.
Наконец является Уран – как говорят, пора идти на небо. Нептуна так назвали по недомыслию, его надо было назвать Эросом, не то я бы показал, как Эрос оказывается в тайной связи со смертью, и как смерть оказывается творцом жизни. Если бы нам удалось понять фокус, как это происходит, тогда все стало бы ясным.
[1]
Шопенгауэр А. Афоризмы житейской мудрости. Калининград, 2001.
|
