"Жизнеописание Марии Стюарт" С. Цвейга
Жизнеописание Марии Стюарт можно отнести к «романтической биографии», где главный акцент не на социально-психологической коллизии, а на личном, интимном, психологическом. Этот жанр был очень популярен в предвоенное время в Европе и США.
Книга явилась как бы переходным звеном от произведений, отмеченных печатью духовного кризиса — «Марии Антуанетты» (1932) и «Триумфа и трагедии Эразма Роттердамского» (1933), — к таким произведениям, как «Кастеллио против Кальвина» (1936) и «Магеллан» (1938).
В этих написанных после «Марии Стюарт» книгах Стефан Цвейг, воссоздавая образы великого мореплавателя Магеллана и гуманиста Кастеллио, вступившего в борьбу во имя свободы разума и человеческой личности с Кальвином, фанатичным религиозным реформатором, в значительной мере преодолел свои сомнения в созидательной силе человеческого деяния, характерные для его общественных взглядов начала тридцатых годов.
Один из наиболее ярких и типичных представителей европейской либеральной мысли, Стефан Цвейг в канун мирового экономического кризиса 1929 года ощутил с необычайной ясностью, что его личные представления о мире и гуманизме вошли в глубокое противоречие с теми новыми идеями, которые возникали в ходе общественной борьбы конца двадцатых и начала тридцатых годов.
История меняла свое течение. Экономический кризис, потрясший все здание общества, имел далеко идущие политические последствия. Немецкая буржуазия, понимая, что при помощи парламентских методов она не в состоянии больше сохранять свое господство, открыто способствовало приходу к власти фашизма, представлявшего величайшую угрозу миру и человечеству.
Крупнейшие художники Запада, сознавая, что фашизм грозит уничтожить все завоевания культуры, пытались во имя защиты демократических прав объединить свои усилия с борьбой народных масс, отстаивающих свою свободу от фашизма. Стефан Цвейг в антифашистском движении тех лет занял далеко не самую прогрессивную позицию. Над его мировоззрением тяготел груз прежних представлений об индивидуальной свободе как единственной предпосылке общественного прогресса, и, будучи враждебен фашизму всем строем своего творчества, он полагал, что окажется в состоянии бороться с его идеологией в одиночку, не примыкая ни к какому политическому лагерю, ни к какой политической партии.
Естественно, что подобная «надпартийная» позиция поставила Цвейга в межеумочное положение и привела к потере связей с теми общественными силами, которые объединялись в борьбе с фашизмом. Поэтому тридцатые годы стали в его духовном развитии периодом жестокого духовного кризиса, внутренней смятенности, возрастающего одиночества.
Все его выношенные десятилетиями представления о движущих силах исторического прогресса постепенно рушились. Длительное время Цвейг защищал ту мысль, что творцом истории, ее демиургом является отдельная человеческая личность, вносящая разум и добро (а иногда и зло) в хаос общественных отношений, меняющая силой своего нравственного и духовного воздействия течение жизни и по существу не зависящая от реальной классовой борьбы своей эпохи.
Долго, очень долго, почти до конца своей трагически оборвавшейся жизни, Цвейг полагал, что народные массы играют второстепенную роль в историческом процессе и лишены творческого начала. Этот его взгляд особенно отчетливо проявился в биографии Марии Антуанетты и толкнул писателя на крайне одностороннюю оценку революционных событий 1793 года. Этими же воззрениями на народные массы пронизано и жизнеописание Эразма Роттердамского — знаменитого деятеля европейского Гуманизма, прославленного мастера социального компромисса.
Живя в эпоху, насыщенную острейшими политическими столкновениями, Эразм занимал в классовой борьбе своего времени нейтралистскую позицию и во имя сохранения личной независимости не примыкал ни к одному из боровшихся между собой политических лагерей. Цвейг, видя в поведении Эразма образец мудрости, сознательно идеализировал слабые стороны Эразма — общественного деятеля и обращался к его опыту, чтобы подкрепить собственную позицию политического нейтрализма. Утверждая, что «истинный гуманизм по своей природе не революционен», Стефан Цвейг не только выхолащивал боевое, действенное содержание из понятия гуманизма, но и рассматривал его как своего рода надклассовую силу.
Однако антифашистская борьба тридцатых годов, формирование Народного фронта, неизмеримо возросшее значение народных масс в идейных и социальных движениях современности — факты живой истории, которые не мог не видеть Стефан Цвейг, — оказывали на него серьезное влияние, и он постепенно начинал освобождаться от индивидуалистических иллюзий, свойственных мировоззрению буржуазного либерализма.
Внеисторичность мышления, характеризовавшая книги Цвейга о Эразме и Марии Антуанетте, постепенно изживается в его последующих произведениях. Разумеется, Цвейг, оживляя тени прошлого, воссоздавая образы исторических деятелей, никогда не отходил от внешнего правдоподобия в изложении исторических событий. Его многочисленные биографические очерки, собранные в книгу «Строители мира», равно как и не вошедшие в нее, отличаются большой точностью в описании реальных фактов истории; но его интерпретация, толкование этих фактов были подчас весьма субъективны, ибо Цвейг не ставил их в непосредственную и закономерную связь с борьбой общественных классов, а всю историю человечества рассматривал под углом зрения эволюции человеческого духа, столкновения разума и неразумия, гуманности и бесчеловечности, то есть упускал из виду материальную, социальную основу исторических изменений.
Этого недостатка в значительной степени лишена его книга о Марии Стюарт. Опыт, извлеченный Цвейгом из уроков современной истории, понудил его иначе, чем раньше, рассматривать и события минувшего. Поэтому его описание жизни Марии Стюарт, драматических перипетий ее судьбы, характеристики действующих лиц и участников исторической драмы, разыгравшейся около четырехсот лет назад, отличается и психологической и исторической правдой. Большое искусство рассказа, свойственное Цвейгу, одному из лучших новеллистов XX века, не изменяет ему и при изображении далеких исторических событий и на сей раз опирается на более верное понимание закономерностей исторического процесса.
Жизнь шотландской королевы, неоднократно становившаяся объектом художественного изображения (достаточно упомянуть трагедию Шиллера «Мария Стюарт»), хорошо известна. Дочь шотландского короля Иакова V и Марии Гиз, она родилась в 1542 году, в 1558 была выдана замуж за французского дофина и после его смерти в 1561 году вернулась в Шотландию. Четыре года спустя она вышла замуж за Генри Дарнлея. Брак был неудачным, и Дарнлей, ограниченный, слабовольный человек, был умерщвлен шотландскими лордами, чей заговор возглавил граф Босуэл — будущий третий муж Марии Стюарт. Сама королева знала о готовящемся покушении на Дарнлея и по существу явилась косвенной виновницей его смерти. Ее брак с Босуэлом вызвал в стране восстание шотландского дворянства, и Мария Стюарт бежала в соседнюю Англию, где по приказанию английской королевы Елизаветы I была подвергнута заключению. После многочисленных неудачных попыток освобождения, в которых принимали участие и английские дворяне — в частности лорд Норфолк, поплатившийся за это жизнью, как и другие заговорщики, пытавшиеся вызволить Марию Стюарт из заключения, — шотландская королева по приговору английского суда, собственноручно утвержденному Елизаветой, была в 1587 году обезглавлена в замке Фотерингей. Такова внешняя, достаточно драматичная канва событий жизни Марии Стюарт. Еще более драматичны внутренние причины, обусловившие и предопределившие ее личную судьбу.
Мария Стюарт и ее соперница, английская королева Елизавета, были участницами ожесточенной борьбы, втянувшей в свою орбиту значительные и мощные политические силы, борьбы кровавой и беспощадной, связанной со становлением новых общественных отношений в Западной Европе.
Столкновение между Елизаветой, королевой Английской, и Марией Стюарт, королевой Шотландской, не имело характера только личного соперничества, хотя их взаимная неприязнь и вражда сказались на взаимоотношениях обоих государств. За каждой из королев стояли вполне реальные классовые силы.
Англия времен Елизаветы превращалась постепенно в крупнейшее буржуазное государство. То относительное равновесие, которое установилось в пору правления Елизаветы между молодой буржуазией и дворянством, способствовало превращению Англии в мировую державу. Английские корабли, занимаясь пиратством, бороздили океанские просторы, открывая и подчиняя английской короне новые земли, попутно грабя вновь приобретенные колонии. Английское дворянство деловито начало заниматься хозяйством, втягиваясь в торговлю и не считая для себя зазорным участие в коммерческих предприятиях. Английская дипломатия вела хитрую политику на континенте, противопоставляя интересы Англии везде, где только было можно, интересам главного ее соперника — феодальной Испании, являвшейся оплотом реакции и цитаделью католицизма, чье влияние начинало мало-помалу падать. Становление новой общественной, буржуазной морали и идеологии облекалось в формы религиозной борьбы, в соперничество католической религии, опиравшейся на феодальные установления и институции, с протестантской религией, отвечавшей идейным и политическим интересам молодой буржуазии. Католицизм стал знаменем феодальной реакции, протестантизм и реформация церкви — идейным оружием буржуазии.
Шотландия находилась по сравнению со своим мощным соседом в более трудном положении: феодальная раздробленность, соперничество и распри кланов, экономическая отсталость не позволяли ей выдержать борьбу с возрастающим английским влиянием. Европейские государства, и в первую очередь Испания и Франция, видели в Шотландии противовес укреплявшейся мощи Англии и поддерживали в стране антианглийскую оппозицию и католическую религию, являвшуюся оруженосцем феодальной реакции. В этих исторических условиях Мария Стюарт, правоверная католичка, до мозга костей пропитанная феодальными представлениями и предрассудками, стала орудием борьбы против Англии, борьбы, которую она, подогреваемая и поддерживаемая Францией и Испанией, вела с ожесточением и азартом. Борьба эта была ею в конечном итоге проиграна. И достоинством книги Стефана Цвейга является то, что он понял скрытый за переплетением придворных интриг и любовных увлечений шотландской королевы социальный смысл столкновения между силами старого феодального мира и нового, возникающего в жестоких классовых схватках буржуазного общества. Его характеристика внутреннего духовного облика обеих королев, выдвинутых событиями на авансцену истории, отличается социологической точностью, ранее редко встречавшейся в принадлежащих ему очерках-биографиях различных общественных и политических деятелей прошлого.
Со страниц книги встает тонко и полно написанный образ шотландской королевы — одаренной женщины, способной отдаться самозабвенно и безрассудно страсти, предпочитающей заботам о благе подданных охоту, придворные развлечения и прочие рыцарские забавы. Цвейг многосторонне, с большим художественным тактом и психологически верно характеризует Марию Стюарт, ее внутренний облик, ее окружение — тех людей, для которых она была или орудием политической интриги, своего рода разменной монетой в крупной игре, где ставкой была корона, или объектом ненависти, как живое воплощение папизма, защитница феодальных порядков. Несомненно, к наиболее удавшимся Цвейгу образам относится и граф Меррей — циничный, холодный политик, для которого смыслом жизни была власть. Ради завоевания власти Меррей идет на беспрерывные сделки с совестью, торгуя ею, как ходовым товаром, предпочитая прямому и открытому столкновению с противником коварную уклончивость, удар исподтишка. В образе графа Меррея писатель уловил и запечатлел родовые черты политика нового времени и нового типа; рыцарские добродетели, верность однажды данному слову, преданность своему сюзерену и династическим интересам для Меррея просто не существуют. В его характере отчетливо проступают свойственные буржуазному дельцу качества: бесцеремонность и неразборчивость в выборе средств, ханжеское лицемерие в отношениях с людьми и прежде всего трезвая, почти бухгалтерская расчетливость. Эти родовые черты буржуазных политиков Цвейг с наибольшей точностью и с подлинным сатирическим пафосом раскрыл в известном своем произведении «Жозеф Фуше». Одной из вариаций этого типа был и граф Меррей.
Меррею внешне противостоит другой деятельный участник событий и организатор заговора против Генри Дарнлея — коронованного супруга Марии, ее третий муж, граф Босуэл. Типичный авантюрист, жестокий и волевой человек, прямо и бескомпромиссно идущий к власти, не останавливающийся ни перед насилием, ни перед убийством, он, несмотря на рыцарственность своего облика, такой же охотник за короной, как и его соперник — граф Меррей.
Цвейг очень подробно и не отступая от правды истории рассказывает о тех заговорах, которые организовывала шотландская знать, заговорах, имевших своей целью сохранение привилегий лордов, которые стремились противопоставить свои интересы феодалов интересам государства, ибо они чувствовали, что создание централизованной монархии ущемит их права и вольности. Шотландия поры правления Марии Стюарт была расколота на враждующие религиозные лагери, но шотландское дворянство — и это весьма убедительно показано Цвейгом — в те моменты, когда ему нужно было отстоять свои политические, а также экономические права, объединялось на короткий срок, забывая о религиозных распрях. Несмотря на торжественные клятвы во взаимной верности, подтвержденные письменными договорами, эти дворянские союзы сразу же распадались после того, как было сделано дело, ради которого произносились клятвы, или как только оно терпело неудачу. Цвейг показывает на многих примерах, что моральное единство, моральная стойкость у дворянства Шотландии отсутствовали, ибо у него не было единства классового сознания, на которое могла бы опереться Мария Стюарт, чьи политические замыслы в конечном итоге сводились к тому, чтобы объединить под своей властью Шотландию и Англию. Мария Стюарт по настоянию французского короля Генриха II приняла пышный титул королевы Шотландии, Англии и Ирландии. Поначалу этот титул означал лишь то, что французский двор желал видеть в шотландской принцессе претендентку на английский престол. Но как только в сознании Марии Стюарт вызрела мысль и в самом деле стать английской королевой, в этом устремлении ее стали поддерживать Франция и Испания, надеясь, что в том случае, если корона Англии увенчает голову Марии Стюарт, верной и послушной дочери католической церкви, то со счета будет сброшена Англия как их могучий конкурент и политический противник.
Но Цвейг достаточно убедительно показывает, что дело, за которое боролась Мария Стюарт, было исторически реакционным делом. Ее политические взгляды были органически враждебны национальной английской буржуазии, поддерживавшей централизованную монархию. Цвейг, характеризуя воззрения Марии Стюарт на сущность государственной власти, справедливо писал:
«По ее мнению, страна прилежит властителю, а не властитель стране; все эти годы Мария Стюарт была лишь королевой Шотландской, и никогда не была она королевой шотландского народа. Сотни написанных ею писем трактуют об утверждении, расширении ее личных прав, и нет ни одного, где шла бы речь о народном благе, о развитии торговли, мореплавания или военной мощи. Как языком ее в поэтических опытах и обычном обиходе всегда оставался французский язык, так и в помыслах ее и чувствах нет ничего национального, шотландского; не ради Шотландии жила она и приняла смерть, а единственно ради того, чтобы оставаться королевой Шотландской».
И все главные особенности ее характера, логика ее поступков — разумеется, не тех, что были продиктованы страстью и безрассудством, — определялись ее органической неразрывной связью с уходящим в прошлое феодальным миром, который она олицетворяла, с миром, вступившим в безнадежную схватку с новыми общественными силами, представленными и молодой английской буржуазией и английской королевой — Елизаветой I.
Королева Англии — прямая противоположность Марии Стюарт, Холодная и расчетливая, пропитанная типично английским лицемерием, «королева-девственница» (так именовали ее, несмотря на обилие фаворитов, придворные льстецы и официозные историки) планомерно и обдуманно вела антишотландскую политику, пользуясь всеми средствами — подкупая шотландских лордов, подогревая внутреннюю оппозицию в якобы дружественной стране, с тем чтобы устранить опасную соперницу и в свою очередь приобщить к собственному титулу титул королевы Шотландской.
Политика Елизаветы диктовалась интересами молодой английской буржуазии и английского дворянства, постепенно втягивающегося в новые экономические отношения. Независимая Шотландия, возглавляемая яростной защитницей католицизма, была подобна заряженному пистолету, приставленному к виску Англии, постоянным источником смут, заговоров и несомненным врагом в случае возникновения войны между Англией и католическими державами — Испанией и Францией.
Поэтому между Елизаветой и Марией Стюарт неизбежна была борьба на полное уничтожение противника, осложненная, что несколько преувеличивает Цвейг, личной неприязнью и взаимной ненавистью обеих королев, Цвейг создает превосходный портрет Елизаветы, подчеркивая в ней те новые черты, которые привносило в ее образ время, сама эпоха, вынуждавшая английскую королеву решать, при поддержке и помощи своих советников, вопросы, выдвигаемые историей, процессом становления и формирования новых общественных, буржуазных отношений.
Весь жизненный путь Елизаветы был иным, нежели у Марии Стюарт. Если детство и юность Марии — прямой родственницы герцогов Гизов, организаторов и вдохновителей Варфоломеевской ночи — проходили при пышном дворе французского короля, то юность свою Елизавета провела в Тауэре, государственной тюрьме Англии, куда она была заключена, как незаконная дочь Генриха VIII и казненной им Анны Болейн, и с трудом, не без помощи некоторых юридических уловок, взошла на английский престол. Феодальное правосознание для нее не представлялось столь нерушимым и каноническим, как для ее соперницы. Естественно, что Елизавета, защищая себя, свою власть, собственные интересы, должна была опираться на новые общественные силы или, во всяком случае, не вступать с ними в конфликт. На это у нее ума хватало.
Цвейг показывает, что, несмотря на внешнюю романтичность борьбы двух королев, практически она имела весьма прозаичный и деловой характер, велась она за власть, и в ней хороши были все средства:
«Ни разу не поглядят они друг другу в глаза, ни разу их ненависть не выступит с поднятым забралом; льстиво и лицемерно улыбаясь, приветствуют они, и поздравляют, и улещают, и одаривают одна другую, и каждая держит за спиной отточенный кинжал. Нет, хроника войны между Елизаветой и Марией Стюарт не знает ни битв, ни прославленных эпизодов в духе Илиады, это не героическая эпопея, а скорее глава из Макиавелли, пусть и увлекательная для психолога, но отталкивающая для моралиста, ибо это всего лишь затянувшаяся на двадцатилетие интрига, но только не открытый, бряцающий бой».
Самый ход и логика этой борьбы вынуждали Елизавету и английские правящие классы решать принципиально новые исторические задачи.
Когда разбитая в схватке со своими поддаными Мария Стюарт бежала в страхе из Шотландии, загоняя коней и не думая о своем королевском достоинстве, и высадилась на английской земле, с тем чтобы найти защиту и безопасность в объятиях «дорогой сестрицы», ни она, ни ее противники не думали, что им придется столкнуться со сложнейшим правовым вопросом и создать прецедент, которым в дни английской революции 1648 года воспользуются пуритане.
«Дорогая сестрица», свято блюдя собственные интересы, начала с того, что заключила главу соседнего государства, равноправную монархиню, в замок, до конца жизни лишив ее свободы. Находясь в заключении, Мария Стюарт не сложила оружия: по-прежнему она плела интриги против Англии и своей собственной страны, по-прежнему она была орудием и средством борьбы континентальных монархий против Англии. Почти непрерывная серия заговоров в пользу Марии Стюарт, в которых участвовали крупнейшие английские феодалы, покушения на жизнь Елизаветы поставили английские правящие классы перед необходимостью раз и навсегда покончить с источником смуты и угрозы национальной независимости. Способ был единственный — физическое уничтожение противника. И Цвейг достаточно убедительно показывает, как необходимо вызревала эта мысль в правящих кругах Англии, с каким лицемерием и соблюдением внешнего декорума добивалась Елизавета смерти своей соперницы. События развивались таким образом, что английское правительство вынуждено было разыграть комедию суда и приговорить монарха чужой страны, главу христианского государства, «помазанника божия», к смертной казни. В данном случае не важно, была ли виновна Мария Стюарт в тех преступлениях, которые ей инкриминировались, — об этом до сих пор спорят историки и юристы. Важно то, что восторжествовало новое буржуазное правосознание и Елизавета, подписав смертный приговор, другой королеве и разыграв при этом комедию невинности, совершила акт, нарушивший «священные» принципы легитимизма.
Стефан Цвейг, сосредоточив внимание на психологической стороне вопроса, обходит классовое содержание процесса Марии Стюарт. Взгляд на историю только как на арену, где сталкиваются человеческие страсти, без полного освещения социальных причин тех или иных поступков участников общественных конфликтов, побудил Цвейга сосредоточиться в описании судьбы Марии Стюарт на психологическом анализе, которым он владел в совершенстве. Изображение душевных переживаний Марии Стюарт и Елизаветы, а также других действующих лиц исторической драмы сделано им превосходно и талантливо. С точки зрения искусства рассказа «Мария Стюарт» — одно из лучших произведений Цвейга. Повествование развивается стремительно, характеристики действующих лиц точны и глубоки, и в целом вся книга лишена той утомительной и назойливой риторичности, того несколько самодовольного любования собственным красноречием, которое портило многие его книги. Особого драматизма достигает Цвейг в сцене казни Марии Стюарт. Здесь вкус ему не изменяет, он строго, с большим внутренним напряжением, без погони за внешними эффектами описывает и душевное состояние Марии и весь зловещий церемониал казни. Мужественность Марии Стюарт перед лицом смерти, непреклонность ее воли, не покинувшее ее до конца жизни чувство личного достоинства Цвейг противопоставляет лицемерному поведению Елизаветы, всячески Скрывавшей в дни казни шотландской королевы свои истинные цели. Цвейг вообще идеализирует Марию Стюарт, ибо в ее романтичной натуре усматривает полную противоположность холодному, черствому, расчетливому миру будущих хозяев жизни — буржуа, хотя и отмечает историческую правоту Елизаветы. Этот оттенок, внесенный им в повествование о далеко ушедших в прошлое днях и событиях, отражал его собственное отношение к современной морали и современному обществу. В своих новеллах Цвейг подвергал постоянной критике мораль, уродующую человеческую личность, извращающую отношения между людьми. И в прошлом он увидел те же явления, против которых восставал и тогда, когда писал о своем времени.
Литература
1.Затонский. Д.Стефан Цвейг - вчерашний и сегодняшний – М., 2004
2. Федин К. Драма Стефана Цвейга. – М., 1999
3. Сучков Б. Лики времени. Статьи о писателях и литературном процессе. - М., 1976.
4.Архипов Ю. Триумф и трагедия Стефана Цвейга. – М., 1988
|
